Мечтатель Стрэндж - Лэйни Тейлор

Вот и все делегаты Богоубийцы. Поскольку о проблеме Плача им ничего не рассказали, кроме того что это «тень темных времен», единственной подсказкой для теорий были… они сами. Ответ, по их мнению, нужно искать во взаимодействии знаний. Если подойти к вопросу с другой стороны – какую же проблему могут решить подобные навыки?

Как уже пожаловалась Каликста, большинство теорий были военными и включали в себя покорение, оружие и защиту. Лазло их понимал – осадные орудия, бомбы и металл намекали на такое развитие событий, – но сам сомневался, что дело в чем-то столь тривиальном. Эрил-Фейн сказал, что проблема не представляет опасности, да и вряд ли тизерканский генерал оставил бы свой город на столь длительный период, если бы тому что-то угрожало. Но что-то не давало им покоя. Фаранджей позвали, чтобы «отправить последний призрак прошлого туда, где ему и место», как он сказал. Лазло единственный, кто подумал, что воин мог говорить в буквальном смысле. Предположим, что там призраки. Богоубийца. Призраки мертвых богов? Это он точно не запишет в книжку Каликсты. Во-первых, эти люди едва ли из тех, к кому стоило бы обращаться за помощью при такой дилемме, и, во-вторых, их насмешкам не будет конца.

Поэтому он не поделился своей теорией? Боялся, что над ним посмеются? Нет. Все потому, что он хотел, чтобы Каликста оказалась права: чтобы правда была гораздо удивительнее всего, что они могли представить. Лазло не хотел угадывать ответ, даже ради пяти сотен серебреников. Он хотел завтра подняться на вершину Пика, открыть глаза и увидеть.

«В тот же миг, как вы увидите город, – пообещал им Эрил-Фейн, – вы поймете, в чем дело».

В тот миг, как вы увидите город.

Миг.

В чем бы ни крылась проблема, она станет очевидна с первого взгляда. Это еще один кусочек головоломки, но Лазло не хотел сосредотачиваться на нем.

– Я не хочу угадывать, – сказал он Каликсте. – Я хочу удивиться.

– Так удивись! – раздраженно фыркнула она. – Тебе не обязательно говорить правильный ответ – достаточно просто интересный.

К этому времени они уже вернулись в лагерь. Низкие шерстяные палатки подняли, тизерканцы построили спектралам большой павильон из той же вареной шерсти. Верблюды со своей мохнатой шерсткой коротали ночи под холодными звездами. Караванщики сняли с них груз, укладывая свои тюки за ограду от ветра, хотя пока вечер был тихим. Столб дыма от костра поднимался прямо к небу – как заколдованные веревки на рынке в Алконости, которые висели в воздухе, пока по ним ползали мальчики.

Фаранджи до сих пор ждали ужина. В небе кружили падальщики, они отвратительно кричали, что Лазло перевел для себя как «Умирайте уже, мы голодны!».

Эрил-Фейн выпустил посыльного сокола, и тот ворвался в ряды птиц, выкрикивая хищное предупреждение, прежде чем полетел к Пику. Лазло наблюдал за его полетом, и это больше, чем что-либо другое, намекнуло ему на близость к их месту назначения.

Невероятная неизбежность его невозможной мечты.

– Ладно, – сказал он Каликсте. – Твоя взяла.

Девушка откинула голову и громко заулюлюкала, отчего все в лагере обернулись.

– Тише, банши, – хохотнул Лазло. – Я расскажу тебе одну теорию, настолько дикую и невероятную, насколько смогу.

– А еще прекрасную и кишащую монстрами, – напомнила она.

– Прекрасную и кишащую монстрами, – согласился Лазло и сразу понял, что он ей расскажет.

Эта история стара как мир.

15. Старая как мир история

Серафимы были одним из первых мирских мифов. Лазло прочитал все книги преданий в Великой библиотеке, все свитки, все баллады и саги, традиционно передаваемые из уст в уста на протяжении многих столетий, пока наконец их не излили на бумагу. Эта была самой древней. Ее корни уходили на несколько тысячелетий назад – примерно на семь – и обосновались почти в каждой культуре, включая Невиданный город, где почитали этих созданий. Их называли и энкьелами, и анджелинами, и ангелами, и сресами, и серифенами, и серафимами, но суть истории оставалась неизменной.

Создания непревзойденной красоты, они летали на крыльях из бездымного огня – их было шестеро, трое мужчин и три женщины, – и давным-давно, прежде чем то время получило свое название, они спустились с небес.

Они хотели посмотреть, что же это за мир, и обнаружили плодородную почву, сладкие моря и растения, которые, мечтая стать птицами, поднимались к облакам на крыльях из листвы. Они также обнаружили иджи – большую и отвратительную расу, державшую людей в качестве рабов, питомцев или пищи, в зависимости от версии сказки. Серафимы сжалились над людьми и уничтожили иджей, всех до единого, а затем сложили трупы на краю огромного пыльного моря и сожгли их на костре размером с луну.

Таким образом, как было сказано, люди и получили господство над миром, называвшимся Зеру, когда ангелы истребили всех демонов. Однажды, давным-давно, люди в это верили, как и в то, что когда-нибудь серафимы вернутся и устроят над ними суд. Они строили храмы, становились жрецами, организовывали огненные обряды и жертвоприношения, но это было очень давно. Теперь уже никто не верил в те древние мифы.

– Доставай карандаш, – сказал Лазло Каликсте, выходя из палатки. Юноша никуда не спешил: сперва поухаживал за своим спектралом Ликсой, потом за собой. Принял последнюю песчаную ванну. По ней он уж точно скучать не будет. – Ты готова? Тебя ждет увлекательная сказка. Чрезвычайно невероятная.

– Я вся внимание.

– Ладно. – Он прочистил горло. Каликста нетерпеливо повертела карандаш. – Проблема, – начал он, как будто это было вполне разумно, – заключается в том, что серафимы вернулись.

Девушка выглядела довольной. Склонила голову и начала записывать.

Лазло услышал смешок со стороны фаранджей.

– Серафимы! – фыркнул кто-то. – Бред какой-то.

Он их проигнорировал:

– Разумеется, ты слышала о серафимах. Они спустились с небес – но знаешь ли ты, куда именно? Они спустились сюда, – он обвел рукой пустыню. – Огромное пыльное море, как и написано в сказке. Лучше Эльмуталет и не опишешь. А погребальный костер размером с луну? – Юноша указал на единственную особенность просторной плоской земли.

– Пик? – спросила Каликста.

– Присмотрись к нему. Это не хрусталь, не мрамор и определенно не лед.

Солнце сузилось до медной полосы, а небо начало синеть. Пик выглядел еще более неземным, чем при дневном свете, будто сияя изнутри.

– Тогда что же это?

– Сплавленные кости истребленных демонов, – ответил Лазло как однажды поведал ему брат Сайрус. – Тысяч демонов. Священный огонь сжег их плоть, и из чего бы ни были созданы их кости, они сплавились в стекло. Их черепа все еще видны, полные зубов, а также изгибы позвоночников и длинные скелетные ноги. В их огромных глазницах гнездятся падальщики. Здесь ничто не может выжить, кроме пожирателей мертвых.

Каликста перестала писать. Ее глаза округлились.

– Серьезно?! – выдохнула она.

Губы Лазло расплылись в улыбке. «Чрезвычайно невероятная», – хотел он напомнить, но за него ответил кто-то другой.

– Конечно же нет, – протянул голос с преувеличенной терпеливостью.

Это отозвался Эблиз Тод, строитель. Ему не понравилось делить приглашение Богоубийцы с девчонкой, которая «заползла на Небесный Шпиль как букашка», и он озвучивал свое недовольство следующим образом: «Воровка в наших рядах унижает тех из нас, кто действительно чего-то добился». Теперь он обратился к ней с предельной снисходительностью:

– Милая девица, ваша наивность не знает границ, прямо как эта пустыня. В ней можно потеряться и больше никогда не столкнуться с фактами или доводами.

Несколько чужаков засмеялись вместе с ним, диву даваясь, как кто-то мог поверить в подобную чепуху. Тион Ниро, позолоченный закатным солнцем и сиянием от костра, опирался на ограду от ветра.

– Стрэндж тоже в это верит, – сказал он Дрейву, подрывнику, сидевшему рядом и выглядевшему бедненько на фоне Золотого крестника.

Тион умудрялся выглядеть восхитительно даже во время пересечения пустыни. Солнце окрасило его кожу в приятный золотистый оттенок и придало выгоревшим кончикам волос слабый блеск. Скудный паек лишь подчеркнул его точеные черты, а короткая бородка – которую он стриг, в отличие от всех остальных – придавала ему зрелый и важный вид, не жертвуя при этом юношеским великолепием.

Дрейв же, напротив, выглядел жилистым, потрепанным погодой и старше своих лет, хотя ему было всего около тридцати. Прожив всю жизнь в Маялене, где солнце почти не светило, мужчина был очень бледным и больше всех страдал от Эльмуталет – обгорал и шелушился, обгорал и шелушился, пока его лицо не превратилось в розово-красную мозаику с буроватыми завитками мертвой кожи.

Из них вышла странная парочка: алхимик и подрывник. В Алконости они пошли вровень и с тех пор начали ездить вместе. В случае с любыми другими людьми это могло бы показаться дружбой, но Лазло не видел в их отношениях ничего столь безобидного. У Тиона Ниро не было друзей в Зосме, только поклонники, и Дрейв, похоже, с радостью занял эту роль, даже приносил ему завтраки и вытряхивал песок из сапог – и все это без какой-либо награды или благодарности. Лазло гадал, не было ли его давнее «спасибо» единственным разом, когда Ниро произнес это слово. Но юноша не чувствовал жалости к Дрейву. Вполне очевидно, что подрывник стремился не к дружеским отношениям, а хотел узнать секрет золота.