ЯОн - Этгар Керет

Разбитое сердце

Однажды была у него близость с одним, покончившим с собой. Не духовная — физическая. Это случилось в армии. Служил он тогда в Крайот, и из-за истории с беретом его послали на разборку к старшине Кальби. И как раз, когда он проходил мимо высокого здания с антенной, кто-то упал рядом с ним и разбился. Говорят, девушка, младший сержант с разбитым сердцем. Имя какое-то, вроде Лиат. Постфактум он вспомнил, что когда она падала, он услышал сверху что-то вроде крика. Но не поднял головы. Даже не понял, что это за звуки.

На суд Яон явился весь забрызганный ее кровью. Его оправдали. Лиат Атлас. Так ее звали. Его даже потом вызывали свидетелем на расследование в военную полицию. Конечно, так это не может продолжаться. Наверное, ему нужно лечиться.

Много терпения

Врач Яона был волосат.

Врач Яона брал много денег.

Врач Яона говорил, что следует иметь много-много терпения.

В основном, он только слушал. Если и говорил, то нес очередную глупость или задавал дурацкие вопросы.

Следует иметь очень много терпения.

Однажды он сказал своему врачу: «Может быть, я сейчас немного помолчу, а Вы мне что-нибудь расскажете о себе?» Врач улыбнулся усталой улыбкой, как тот, кто не раз уже слышал этот прикол, но можно было догадаться, что не очень у него есть, что рассказывать. Похоже на то, что в пользу врача выступала лишь изнуряющая прелесть таинственности. Таинственность. Как между парнем и девушкой в первую встречу: попытаться ли поцеловать, согласится ли она, а если согласится, как выглядит ее обнаженное тело? Загадочность — единственная карта, имевшаяся у его врача, и он не собирался так легко ее сдавать.

Во время этой встречи они оба промолчали пятьдесят минут. Эти пятьдесят минут Яон провел в размышлениях о том, что если бы его врач был зрелой и красивой женщиной, и Яон встал бы и поцеловал ее в длинную, гладкую шею, как бы она тогда отреагировала? Пощечиной? Или стоном удивления, но полу удивления? Однако его врач не был красивой и зрелой женщиной. «Нужно много терпения, — сказал он Яону в конце этой встречи, выписывая счет. — Много терпения». И оба открыли дневники и сделали вид, что и в самом деле собираются еще встречаться.

Научная фантастика

Однажды он прочитал в газете интервью с консультантом по вопросам семьи и брака, утверждавшим, что для обновления сексуальных отношений, супругам следует обнаженными мыть вместе ванну, или покупать особое белье, сделанное из сахара, и облизывать друг друга, пока оно не исчезнет. Яон и его жена не делали ничего похожего на те сложные вещи, о которых прочитали в газете, но и так было ясно, что за эти, очень утомительные полгода, они неожиданно открыли кое-что. Как в фантастических фильмах, где всегда есть некое оружие, которое подбирает частоту человека и он начинает дрожать, пока не вступают в силу некие эффекты и его разрывает, — так ему и его жене удалось найти некую тайную частоту друг друга.

— Может, съездим заграницу, — в истоме сказала жена, после того как он однажды закончил. — Никогда у нас не было секса заграницей.

— Был, на Синае, — ответил он.

— Синай не считается, — она придвинулась к нему и поцеловала в глаза. — Синай это тот же Израиль. Целый и неделимый, но тем не менее. Давай поедем в Грецию.

Здесь

В конце концов, в Грецию они не поехали. Хотели, но не сложилось, как раз из-за нее. На работе ему предложили домашнее подключение к интернету, и он часами бродил по сети в поисках имен коллег или знакомых. Однажды нашел на каком-то сайте голландских анархистов фамилию своего соседа сверху. Или, может быть, это был некий другой Реувен Лехиани. Своей фамилии он нигде не нашел, но очень скоро обнаружил, что существуют сайты, где можно, исхитрившись, внести свое имя. С тех пор он посетил так много таких сайтов, что в последнем поиске получил более семидесяти ссылок на свое имя и фамилию. «Мне нужно бежать отсюда», — подумал он, осознавая однако, что до тех пор, пока ему не удастся по-настоящему понять, что же представляет из себя это «здесь», никаких шансов вырваться у него не будет.

Совсем один

Однажды ночью приснился Яону почти пророческий сон. И в этом сне он сидит голым на тротуаре в далекой стране. Во сне ему не совсем было ясно, что он там делает. Он посмотрел на свои ноги, нет ли около них брошенных денег. Если бы было немного денег, хотя бы монетка, можно было подумать, что он нищий. Но там ничего не было, и это заставляло Яона думать, что, может быть, и во сне он был всего лишь неудавшимся нищим, или того хуже — уличным лицедеем. Странно, во снах его всегда больше всего интересовало, какая у него профессия. Даже в самых простеньких, когда у тебя выпадают зубы или ты тонешь, первой его мыслью всегда было: «Это я — тонущий капитан? Сверхсрочник на ракетном катере? Может быть рыбак?» И, будучи затягиваем в омут сна, он сопротивлялся, пытаясь восстановить по деталям одежды свою исчезнувшую профессию.

Однако в этом сне, в котором он совсем голым сидел на тротуаре, было ясно, что профессия — не главное. И даже то, что он был голым, было не слишком важно. Суть сна заключалась в чем-то совсем ином, чему невозможно было дать название. Этот человек, которым он был во сне, чувствовал такие вещи, что закачаешься, и настоящий Яон, бывший во сне только гостем, размышляющим о профессиях, был несколько смущен тем, что не может быть больше таким, как тот. Странно, думал Яон, завидовать самому себе во сне. И в чем? В том, что я голый? Что сижу на тротуаре? Что я совсем, совсем один?

Другие мысли

И, наконец, она от него ушла. Странно. Он так много мыслей прокручивал и прокручивал в голове, что она бы зашлась в истерике, если бы только узнала, или дала бы ему пощечину, а может, они бы они обоюдно зарыдали. И все то время, пока он всматривался в нее, чтобы убедиться, что она его понимает, жена Яона думала о своем. С его точки зрения, ее мысли выглядели такими наивными, вроде мыслей о пирогах и десертах, о курорте, о Золотом береге, о здоровье матери. Но, в конце концов, оказалось, что у нее есть и другие мысли, и из-за этих-то мыслей она его и оставила. Да что оставила, развелась. Если бы у них был ребенок, они бы, конечно, смогли найти выход, или, по крайней мере, продолжали бы искать, из-за ребенка. А так — без — не стоило и стараться.

Нисим

Вечером, через два дня после ухода жены, послышался нерешительный стук в дверь. Яон спокойно подошел, стараясь не обнаружить радости или надежды, и открывая дверь, предварительно не глянул в глазок. В дверях, нагруженные разными молочными продуктами, стояли Нисим Роман и его младшая дочь Левия.

— Наш холодильник вдруг сломался, — сказал смущенно Нисим Роман. — Прямо сволочь, а не холодильник! Когда завтра утром явится техник, я, ей богу, накостыляю ему по шее! Если у Вас есть место, может быть можно положить что-нибудь до завтра.

Когда Яон открыл холодильник, Нисим попытался скрыть жалость.

— Много места, — смущенно улыбнулся он Яону, а Левия разложила все продукты на одной из полок маленькими красивыми кучками. — Мы завтра все заберем, — и они ушли, оставив его одного.

В ту ночь Яон долго не мог заснуть, а когда все-таки задремал, ему приснилось, что он крадется к холодильнику и поедает простоквашу Нисима и его печальноокой дочери, и он тут же в страхе проснулся. Было что-то пугающее в алчности, с которой он думал об этой простокваше. Что-то очень пугающее. Утром девочка пришла и все забрала. Только тогда удалось Яону заснуть. Через пять минут позвонил отец и разбудил его.

Старая гвардия

Если и было что-нибудь, в чем отец Яона был действительно силен, то это писание заупокойных речей. Имелось у него нечто такое, что позволяло с легкостью находить у покойников те черты, из-за которых по ним тоскуют. В молодости отцу не представлялось слишком много возможностей пользоваться этим удивительным даром. Но сейчас, когда ему и его друзьям уже перевалило за семьдесят, он оказался очень занят.

— Велвелэ вчера умер, — сказал он Яону по телефону. — Ты же знаешь, мама его ненавидела, да и у нее сегодня как раз карты, она не придет. Может, ты пойдешь со мной на похороны?

Так Яон оказался в Кирьят Шауле, в тридцати двухградусную жару, рядом с открытой могилой еще одного из тех, кого отец любил называть «старая гвардия», выслушивающим все эти странные бормотания раввина, которому не хватало уверенности и координации, и ожидающим, когда отец, как всегда, наполнит своих друзей, и его в том числе, чувством скорби и потери. Однако, в случае Велвелэ, Яон уже из дому пришел грустным, так что игра была, в основном, уже сделана. Он пытался припомнить черты лица Велвелэ, знакомые ему с детства, и довольно безуспешно. Что он вспомнил, и, причем в мельчайших подробностях, это его редкую способность быть похожим почти на каждого человека, с которым он был знаком. Всякий раз, когда Яон встречал Велвелэ на улице, он был уверен, что это Пинхас, один из друзей отца, или господин Плискин, тот еврей, у которого когда-то был магазинчик на улице Бялика, или любой другой человек. Отец Яона тоже всегда путал. Все путали. Женщины, хотевшие сделать комплимент Велвелэ, говорили ему, что он напоминает им какого-то киноактера, и кем бы ни был этот актер, Велвелэ все равно немного на него походил. Рядом с открытой могилой отец Яона рассказывал, что Велвелэ уже так привык к этому, что когда слышал на улице, как кто-нибудь выкрикивает чье-то имя, неважно чье, он всегда оборачивался, ибо знал, что зовут-то его.