Стихотворения и поэмы - Борис Ручьев

1933

 ПЕСНЯ О ВЕЧНОЙ ЗАРЕ

Каждый день страна рядилав подорожный суховейсамых верных и родимых,самых первых сыновей.............Час за часом, год за годом,зубы стиснув, руки сжав,мы прошли огонь и воду,смех и горе, лед и жар.С нами, плеч не разгибая,потом вымыт, славой сыт,жил да был Калина Баев —молодой крестьянский сын.Как он встанет на заре,над открытым миром,хлопнут тысячи дверейв городских квартирах.Морем глаз вокруг горя,здорово и мудро,за него сама заряобъявляет утро.И по всем статьям поры,от земли до леса,мир захвачен в топоры,в переплет железа.Сердце гор лежит в ногах,бьется частым боем,встала радуга-дугавровень с головою.И земля на полный махвышла синим кругом,и горят во всех громахзолотые руки.Только вихорь забуситпотные сорочки.Только катятся часыпулеметной строчкой.А пойдет Калина сам —все возьмет руками,вырастают корпуса,бьются насмерть камни.От забоя до реки,по цехам долиннымнет дорожек, по какимне ходил Калина.Помнят ночи, помнят днии зимой и летом.Слава гонится за ним,от него — по свету.Сто газет портретов ждутпочтой скороходной,репортеры на ходуцелятся повзводно.Но, как гром, не возмутимникакой погодой,он берет свои путив боевые годы.Дымки песен разостлаввыше поднебесья,три великих ремеслазнает лучше песен.Первое — по топорупустыри разметив,неизменной парой рукстроить все на свете.По второму — с камнем в спор,подымая удаль,вырывать из горла горпотайные руды.А про третье ремесломного славы, мало слов.Это — век на свете жить,сталь отменную варить...Провода гудят недаром,по земле несут молву,каждый знает сталевара,что Калиною зовут.Ста морями хлещет плавка,в темны ночи ярче дня,зори прежние в отставкепо бессилию огня.И теперь в сплошных пожарахнебо над Магнит-горойдля всего земного шарастало вечною зарей.

1933

 НЕВИДИМКА

На Приднепровье жито смято,в Руси пылают города,и на шляхах, как в час заката,багрянцем светится вода.Ще третi пiвнi не спiвали,Стожары светят с высоты,а гулкий ход заморской сталигрозой течет через мосты.Ростов шатает канонада,перешибая потолки,и старожилы Ленинградана битву строятся в полки.А за Орлом в садах, в дубровахшумит полночный листопад,от скрипа виселиц сосновыхСмоленск и Новгород не спят.И нелюдимо и сторожкодо синя моря напролет,на всех дорогах и дорожкахнерусский окрик: — Кто идет?!

А идет навстречу страже,как хозяин в стане вражьем,дымом-пламенем таимый,тьмой ночей, туманом рек,по земле своей родимойневидимый человек.Через Днепр идет — не тонет,через Харьков — не горит,обожжется — не застонет,кто такой — не говорит.Гром над ним гремел у Пскова,ливень мыл его в Крыму,ветер берега донскогошапку высушил ему.Неприметно, легким шагом,по каменьям, по траве,возле складов, возле штабов,возле самых патрулей.В каждой хате хлопнет дверью,в каждом доме скажет вдруг:— Эй, хозяин! Чуешь зверя?На охоту время, друг!..Спросит дедов на майдане,хлопцев возле переправ:— Чи вы чулы, громадяны,шо нам Ленин наказав?Поторопит, вызывая:— Слухай, братка, будь готов!Зараз пiвнi заспiвають,вахта дремлет у мостов...

А уж ноченька-то ночь —никому заснуть невмочь...Захромали наши кони,немцами подкованы,все российские гармониарестованы...Вот и дожили, друзья,до седого волоса,даже песни спеть нельзявполуголоса...

Уж ты, сад, ты, мой сад,невеселый ты, мой сад,на дубах твоих столетнихбратовья мои висят!Разожгли фашисты печь,автоматы сняли с плеч,поселились гады в доме —хозяевам негде лечь...Сама сад я поливала —нынче видеть не могу,сама домик наживала —сама домик подожгу.

И пойду гулять по селам,по сожженным городам,чужеземным новоселамна Руси житья не дам.

Далеко в дыму позицийнеприступная Москва.Далеко у стен столицыбьются русские войска.Сторона моя, сторонка,вдовья, неутешная,скольких за ночь похоронят,скольких перевешают?..Ой, да ты не плачь, не грусти,нынче слезы не в чести,бей фашистов чем сподручней,мать их... господи прости!..Вянет хмелю, как подкошен,пересохла в вишне сласть...Накопила девка грошей,сама замуж собралась.В Оршу босая ходила,на наряд купила шелк.Только пиво забродило —на войну жених пошел.Наезжали к ночи сватыс пограничной полосы,девку вывели из хатыза две русые косы.Не спросили сваты, верно,бедна ли, богата ли,под германским револьверомдо утра сосватали.И просила девка матьлихом дочь не поминать...— Не видать менi веселья,бела грудь замучена.Дай же, маты, жменю зельясамого падучего!Дай же, маты, вострый нож,что на вора бережешь...Як я сватам послужу,спаты рядом положу.А несхочут сваты спаты,хай повинятся ножу!..

Что ж вы к ночи невеселы,новоселы-господа?Или сбились, новоселы,с невидимкина следа?А живу я, как вчера,возле старого двора,под забором, под мостом,под березовым кустом,возле города Ростова,возле Марьева села,меж орешника густого,где медведушка жила;у дуба высокого,вроде птицы сокола,на болоте, на лугу,крутояром берегу...А если точно знать хотитете крутые берега,нынче сами приходите,коли... жизнь не дорога.

Правил вор — фашистский воронрусским городом Орлом,загулял по гнездам вором,подушил орлят крылом.До утра в Орле не спят,у могил костры горят,по орловским старожиламавтоматчики палят.А под утро, как спросонок,из могилы встал седойнедострелянный орленок,горожанин молодой.На Оке густы туманы,бережок с краев во льду,остудил парнишка раныи промолвил, как в бреду:— Не считай меня убитым,мой орлиный комсомол,невидимым, позабытымя вернусь в родной Орел.Если раны вспыхнут болью,я, товарищ, не паду.Все, что скажешь, я исполню,где прикажешь, я пройду.Смерть навеки мне знакома,сталь оружья по плечу.Я Орловскому горкомулично взносы уплачу!А покуда пушки бьют,Дон да Волга битвы ждут,мы и сами над гостямипо-хозяйски правим суд.— Хлеб советский ели? Ели!А хозяев как жалели?Мед советский пили? Пили!Чем хозяевам платили?Неостывшею золой, непромыленной петлей!..Нынче жита не косили, все добро пошло в разор...

...Именем всея Россиикровью пишем приговор,втихомолку, ночью мглистой,вполдыхания дыша...............Нынче с каждого фашиста причитается душа.

Ниже трав и тише водневидимка в бой идет,стежки тайные сплетая,ступит где — врагу беда:бомбовозы не взлетают,замолкают провода,динамитом пахнут грозы,и спасенья нет от гроз —с ходу рвутся паровозыброневые под откос.

А на речке Чигиринке,от печали чуть жива,с горя справила поминкичигиринская вдова.Наварила баба пива,гречаныки испекла,застелила всем на дивотри дубовые стола.Помолилась в добрый час,смыла слезы с карих глаз.— Будьте ласка, паны немцы,повечерять прошу вас!..Оказали паны честь,гречаныки сели есть.Ели паны, пили паны,надивиться не могли,до полночи шибко пьяны,паны наземь полегли.Баба жар в загнетке взбила,баба вьюшечку прикрыла,за водою вышла баба,повернула за дубы...А наутро подле штабаклали панов во гробы.Бабу требуют к ответу,отыскали вдовий след...А на речке бабы нету,ведра тут, а бабы нет.

Он идет перед народом,невидимый на виду,слово скажет мимоходом,улыбнется на ходу.Либо дедом бородатымс вечной торбой за спиной,а в суме-то, чай, гранаты,будто хлебушко ржаной.Либо бабкой в старой свитке,а под свиткой, будто спит,как младенец малый с виду,громоносный динамит.Либо хлопцем синеглазым,на груди, как птиц, храняокрыленные приказыиз далекого Кремля.Либо девкой-домовницей,а под шалью, только тронь,красным солнышком таитсяфлага красного огонь.Либо батькой, либо сыном,либо дочкою с лица —мимо дома, мимо тына,мимо отчего крыльца.

Сколько раз меня встречала,а встречать не чаяла,нипочем не уличала,милая, печальная...Если я усну от болис легкой пулею в груди,не ищи, как ветра в поле,за недолю не суди.И сложи такую песню,будто в мире наявуя, одной тебе известный,невидимкою живу.Я, как суд, иду по свету,чистой правды не тая.Там фашистам веры нету,гибель ждет их там, где я.

А в Донбассе, страже зоркойобушком кончая век,вышел к шахте перед зорькойневидимый человек.Как ударил гром по штреку,крепи вечные дробя,не хватило человекумалость смерти для себя.Вышло войско по тревогена отвалы и валы...Обыскали все берлоги,к штабу дядьку привели.Глянул дядька из-под чуба,вытер бороду рукой,дядька ростом до полдуба.Смотрят немцы: кто такой?Чуют немцы: взятки гладки,дядька на зуб сам остер,только в лоб получишь с дядьки,по рукам видать, шахтер.Вышел к дядьке для починустарый, вроде главаря(генерал, видать, по чину),деликатно говоря:дескать, вам, как диверсанту,жить на свете ровно час,опишите вашу банду,а не то повешу вас....Зорька зрела ранним цветом,ветер тронул тополя,над Артемовским Советомфлаг германский шевеля.Поглядел шахтер на небо,сдвинул брови и сказал:— Запишите, колы треба,герр вельможный генерал.Сам старенький, незавидный,добре ваше геррство бье,е у мене батька рiдный,та браты у мене е,та сынов с дочками мав,та внучкiв нагодував,та ще кумы, та ще сватыдуже порохом богаты.Та колы писаты кряду,запишить менi — моювсю донецькую громаду,всю шахтарьскую семью.Та ще треба записатьте, шо ты, собака, тать,и в Донбаси тоби, татю,николы не панувать!..Не слыхать в полях сражений,в селах улицы пусты,возле складов оружейныхбродят тенями посты.А по травам то ли шорох,то ли щебет, то ли речь...Тяжело фашистам порохпо ночам в Руси стеречь.Не спасет его средь ночитуча черная дождем,если спички дождь замочит,сердцем порох подожжем.

Ходят ходики без стука,у порога бродит кот,плачет бабка возле внука,внуку плакать не дает:— Спи, мой малый, помолчи,воры съели калачи.Нынче мамку взяли воры,деда ищут, бабку бьют...Будет голод, будет горе...Баю-баиньки-баю!А в московской сторонена измученном конеездит тятька без дорожек,день в бою и ночь в бою,нам помочь пока не может...Баю-баиньки-баю!Слышишь, малый! Ровно в рядворы в горнице храпят.Тихо, тихо, будто дрема,как прикованный к ружью,ходит дед твой возле дома...Баю-баиньки-баю!Ходит старый у ворот,скоро в горницу войдет.Не поднимут воры веки,не увидят смерть свою.Лягут воры спать навеки...Баю-баиньки-баю!Будет время, помолчи,разведу огонь в печи,чем душе твоей угоднонакормлю и напою...Спи, мой тихий, мой голодный...Баю-баиньки-баю!

Ты припомни, мать Россия,непреклонная в войне,как сама меня растила,в зыбке сказывала мне:«Если враг с его оружьем —ложью, ядом и огнем,словно змей, тебя окружит,словно вор, вползет в твой дом,стань живучим как вода,негорючим как руда,стань сильнее змей гремучих,не сдавайся никогда!Без сомненья, без опаскипо велениям моимстань, родимый, будто в сказке,вражьим глазом невидим...»Не нашел я крепче силы,чем святая сила — гнев.Гнев поднимет из могилы,закалит в любом огне,поведет непобедимочеловека за собойчерез крепость — невидимым,невредимым — через бой.Не считает стен преградой,бронь застав развеет в пыль...В гневе сказка стала правдой,в гневе песней стала быль.

Будто вымер пленный Киевв черном пламени-дыму,в переулки городскиенет прохода никому.Огневые ветры дуют......На горелом пустыречью-то старую, седуюмать пытают на костре.Дюже бабка виноватаперед гадами была:бабка смолоду когда-токоммуниста родила.Вырос в битвах невредимый,изо всех душевных силкрепче матери родимойтолько Родину любил......Сохнут с жару капли слез,палачи ведут допрос:— Укажи, старуха, честно,с кем он связан, где хранит,как взрывает повсеместнобольшевистский динамит...То за сердце пламя тронет,то колени обоймет...Мать ни слова не проронит,мать ни шагу не шагнет....Долог день, короток суд,мать по Киеву ведут.Вдоль по улицам паленым,битым камушкам каленым,по майданам, по посадам,по днепровским берегампод сыновним, может, взглядом,невидимым для врага.Может, скажет бабка словоу несказанных ворот,может, самого родногоперед смертью позовет.И тогда, никак не воленв горе справиться с собой,сам из сказки выйдет воинна убой — в открытый бой....Долог век, короток суд,мать по Киеву ведут.Стража слева, стража справа,только шаг неровный тих,и не стынет след кровавыйна широких мостовых,да багровою листвоюопадают с высотынад головушкой седоюобожженные сады.Только кровь горит над бровьюв цвет багрового листа,только гневом и любовьюв муке скованы уста.А уж ночь, такая ночь —никому дышать невмочь!В Минске виселицы строят,в Курске кровь, как воду, льют,на Дону живых хоронят,мертвым смерти не дают...И встает, как жизни рада,в бой за Родину своюневидимая громада,смертью смерть поправ в бою.

1942