Звонкий колокол России (Герцен). Страницы жизни - Роберт Штильмарк

…Мой отец верил в Россию, в русский народ, все время верил, до последней минуты, несмотря на все разочарования, на все неудачи.

…Отец говорил, что не надо обзаводиться, что вот-вот наступит в России другой режим и мы поедем к себе домой. Отцу так этого хотелось. Это была мечта всей его жизни.

1

Острая тоска по России всякий год мучила Александра Герцена под самый конец декабря, перед наступлением Нового года. Он скучал по рождественским морозам, запаху снега, деревенским избам, по крестьянской речи, лесам Подмосковья, вкусу воды в Москве-реке, там, в родном Васильевском… В такие дни острой ностальгии Герцен особенно радовался встречам с людьми из России, тем более если приехали недавно, со свежими новостями и впечатлениями. Но до юга Европы, до Италии и Франции, российские гости добирались не так-то часто!

Не ладилось и в семье.

Наталья Алексеевна Тучкова-Огарева не сумела объединить осиротевшее семейство, а играла роль, пожалуй, скорее обратную — разобщающую. С той самой поры, как в 1857 году, еще в Англии, она оставила Огарева, увлеклась Герценом и внушила Александру Ивановичу ответное чувство. Как сама она потом признавалась, увлечение прошло быстро. Осталось только чувство долга с его стороны, сознание связанности — с ее.

Брак ее с Огаревым решено было, по общей договоренности, не расторгать, во избежание юридических трудностей и обывательских кривотолков. Приходилось держать в неведении и членов семьи — им предстояло самим догадываться и сообразовываться с этими непростыми обстоятельствами.

Наталья Алексеевна была дочерью декабриста Алексея Алексеевича Тучкова, племянника героев Отечественной войны. Алексей Тучков дружил с Огаревым — их имения в Пензенской губернии располагались рядом — и с Герценом. Военную службу отец Наталья Алексеевны оставил после восстания декабристов; по недостатку улик он под суд не попал, хотя с 1818 года был членом тайного «Союза благоденствия».

Сама Наташа Тучкова много читала, но систематического образования не получила. Определенного призвания у нее тоже не было, не сложились и прочные идейные убеждения, хотя помогала и первому и второму супругам в их публицистической и издательской деятельности, а впоследствии и сама написала известные мемуары.

По характеру же она была женщиной трудной, неуживчивой, склонной к мучительному самобичеванию и крайней обидчивости. Ее нетерпеливость, резкость доходили до деспотизма, свойственного помещикам-самодурам. Это болезненно отражалось на отношениях и с Огаревым, и с Герценом. Ни тому, ни другому любовь ее счастья не принесла. Страдая сама, мучимая сомнениями, колебаниями и угрызениями совести из-за своего перехода от одного любимого человека к другому, она не смогла достичь главной первоначальной цели, какой оправдывала свой поступок: заменить мать осиротевшим детям Герцена. Она довольно близко знала покойную Наталью Александровну, считала ее подругой и наставницей (та была старше на 12 лет) и всегда выражала благоговейное восхищение, почти молитвенное преклонение перед ее памятью. Покойная Натали называла Тучкову-Огареву «своей Консуэлой», по имени героини романа Жорж Санд.

Однако дети боготворимой старшей подруги отнюдь не почувствовали в Наталье Алексеевне вторую мать. Тайный разлад в семье начался очень рано и становился все ощутимее. В сентябре 1858 года у Герцена и Натальи Алексеевны родилась дочь Лиза. Властная, неровная в своих требованиях, мать стала постоянно ссориться с отцом из-за воспитания ребенка. Разумеется, в характере девочки стали проявляться самовольство, упрямство, непослушание. Богато одаренная от природы, девочка стала расти капризным, изломанным существом, не желая заниматься ничем серьезным, что требовало усилий. Мать то потакала этим причудам, то выходила из себя и пугала Герцена крайностью педагогических (точнее — антипедагогических) мер.

Положение несколько изменилось, когда на свет появились два ребенка-близнеца. Матери было тогда 35 лет. Детей прозвали «Леля-бой» и «Леля-герл», забота о них отвлекла Наталью Алексеевну от капризов Лизы, дети росли смышлеными и хорошо развивались, но достигли лишь трехлетнего возраста, когда обоих скосила эпидемия дифтерита в 1864 году.

Это огромное горе совсем ожесточило Наталью Алексеевну, сделало ее мрачной, болезненной, мнительной. Она стала настойчиво твердить, что желает только смерти как единственного избавления от земных страданий. Такое мрачное отчаяние матери тяжело влияло на Лизу, угнетало душу девочки, настраивало против матери: умная девочка понимала, что, желая себе только смерти, мама не видит никакой ценности в своей живой дочке.

Между Натальей Алексеевной и детьми углублялась отчужденность, росла неприязнь. Великодушная и самоотверженная Тата, при всем спокойствии своего характера, не смогла остаться с мачехой под одной крышей. Старшая дочь Герцена то переезжала из города в город, то подолгу жила во Флоренции вместе с воспитательницей Ольги г-жой Мальвидой Мейзенбуг. Давно обособилась и жизнь старшего сына писателя, Саши Герцена, целиком посвятившего себя науке физиологии. Он тоже по большей части жил во Флоренции вместе с сестрами, Ольгой и Татой, опекаемыми строгой Мальвидой Мейзенбуг.

Сам же Александр Иванович, с утра до ночи занятый общественной деятельностью, политикой, публицистикой, редакторским и писательским трудом, вел жизнь почти скитальческую, причем главной базой служила ему Женева — город, им не любимый, но удобный для разъездов и поддержания международных связей.

Наталья Алексеевна с маленькой Лизой обосновались в Ницце, где на кладбищенском холме покоились Натали, погибшие близнецы и начертаны были на каменной плите имена Луизы Ивановны и Коли Герцена, чьи тела поглотило море. Герцена тянуло сюда, в этот теплый город с чудесным климатом и самыми трагичными для Александра Ивановича воспоминаниями. Но, попадая в Ниццу, он никогда не мог надолго оставаться в обществе своей второй жены, мятущейся и мнительной. Ее, как и самого Герцена, тоже мучила тоска по России, но если для него эта любовь к родине была духовной опорой и находила выход в страницах могучей художественной прозы, в острых памфлетах или глубоких философских статьях, то у Натальи Алексеевны это чувство превращалось в источник новых конфликтов с Герценом и Огаревым: она непрестанно строила планы переезда в Россию для педагогической деятельности (к которой явно не имела способностей).

Планы эти смущали не только Герцена с Огаревым, но и Лизу, грозя окончательно сломать ее характер, потому что единственными авторитетами для девочки служили Огарев и Герцен. Разлука с ними или планы такой разлуки вносили лишнюю сумятицу в душу девочки.