Прошу актеров повторить убийство - Мацей Сломчинский

— Мне так кажется.

— Потому что, если цианистый калий был в чае, значит, профессору кто-то принес эту чашку и поставил ее перед ним, правда?

— Да.

— И это должен был быть кто-то, кого он хорошо знал, потому что никто незнакомый не подал бы ему чай, можно также предположить, что этот человек и приготовил ему чай. Если бы Роман сам его приготовил, то сам бы и принес. И тот, другой человек, не имел бы шансов отравить его.

Он кивнул головой.

— Вы все поняли правильно. Здесь нужно еще добавить, что по определению врача смерть наступила не раньше семи утра и не позже семи тридцати. Это было время, когда только кто-то близкий мог подать ему утренний чай. Рудзинского бы это не удивило, и он воспринял бы это как само собой разумеющееся. Скорее всего, он каждый день в это время пил чай, как и все остальные. Правда, на столе не было следов завтрака, но у профессора могло не быть аппетита, он мог сказать: «Знаешь, мне что-то ничего не хочется». Люди возбужденные или очень взволнованные обычно не могут есть, но почти всегда могут пить.

— Да. — Анна кивнула головой. — В первый момент вы показались мне человеком скорее назойливым, нежели интеллигентным. Я вижу, что ошиблась. По-моему, все это вы знали с первой минуты, только вы хотели познакомиться с нами и понять, кто и зачем мог это сделать. А потом, наверное, вы устанавливали, кто мог в это время отравить Романа. Это было не слишком трудно, теперь вы уже сделали все необходимые выводы и забавляетесь со мной, как кот с мышкой.

— Я всего лишь скромный офицер милиции, — Зентек снова развел руками. — К моим обязанностям относятся поиски того человека, который всыпал этот несчастный цианистый калий в чай профессора Рудзинского, или…

— Или?.. — прошептала она.

— Или поиски доказательств того, что профессор сам всыпал в свой чай и сахар, и цианистый калий…

— Но в другую возможность вы не верите?

— Это не вопрос веры. Пан Шульц располагает железным алиби, а ваша сестра, если верить ее словам, находилась в эту минуту за много-много километров от места происшествия.

— Остаюсь только я. Вы пришли сюда, потому что вы предполагаете, что это я убила зятя, чтобы облегчить жизнь сестры.

— Облегчить? — он решительно покачал головой. — Вы не принадлежите к числу людей, которые убивают, чтобы себе и другим что-либо облегчить. Нет. Это вообще в расчет не входило.

— Понимаю. Я убила его, чтобы не позволить ему погубить счастье моей сестры, чтобы не компрометировать ее в глазах света, чтобы она в конце концов стала владелицей прекрасной виллы, машины и женой молодого человека, которого любит больше всего на свете. Вы думаете, что я до сумасшествия люблю ее и готова даже убить ради нее. Да?

Зентек внимательно посмотрел на нее.

— В этом описании есть определенные правдоподобные факты. Вы были для нее и отцом, и матерью в одном лице. По всему вашему поведению видно, что вы готовы защитить ее перед любой опасностью, невзирая ни на какие последствия.

Анна грустно улыбнулась.

— Я боюсь, что вы даже гораздо умнее, чем я думала несколько минут назад. Вы угадали. Видимо, я должна признать, что вы дошли до истинного положения вещей.

Она замолчала и спрятала лицо в ладонях.

Зентек встал и подошел к ней. Он наклонился над ней и тихо спросил:

— Что я угадал?

— Все. У них у обоих алиби, не правда ли? А у меня нет. Вы же знаете от меня, что я позавтракала в «Савое», а потом гуляла по улицам как раз в это время, когда Рудзинский был отравлен. К сожалению, у меня нет алиби. Я не встретила никого знакомого. Впрочем, как я могла кого-то встретить? В это время я была у него. Я позвонила ему и сказала, что хочу с ним поговорить, что Марыся не приехала этим поездом, что… Я уже не помню точно, что я говорила. Он сказал, что ждет меня. Я приехала. После нескольких минут разговора я поняла, что он ненавидит Марысю. Он совершенно изменился по отношению к ней за эти несколько дней ее отсутствия. Это был очень жестокий человек. Он был уверен, что она его обманула. Считал ее отъезд большим оскорблением и неблагодарностью. Он прямо заявил мне, что не даст ей развода и сделает все, чтобы уничтожить этого молодого человека. Он мог это сделать. Он был большим ученым, известным профессором. А тот только начинал свою научную карьеру. Сама не знаю, как это все произошло. Я испугалась за Марысю, за то, что он будет ее преследовать, что… Он ее так ненавидел, правда… Я боялась его. У него было такое страшное лицо. Я сказала ему, что он очень разволновался и должен выпить чашку чая. Оставила его одного в столовой и быстро пошла в кухню. А потом было уже слишком поздно… Он, конечно, верил мне. Ему даже в голову не могло прийти ничего, он выпил.

Она замолчала.

— Это все, — через минуту добавила она тихо. — Потом, когда я вошла туда с Марысей, я сама не могла в это поверить. Все это было как кошмарный сон.

— Да-а-а… — Зентек в сотый раз со времени короткого знакомства с ней развел руками. — Преступление — это страшная вещь. Нельзя перестать о нем думать. Говорят, что убийц на протяжении всей жизни не оставляет сознание совершенного преступления. Я, хотя никогда не был убийцей, не могу перестать думать об убитых, по крайней мере, до тех пор, пока не найду виновника их смерти. То, что вы рассказали, звучит очень убедительно. Можно было бы даже поверить в это, если бы не некий Тучка.

— Тучка?

— Да. Франек — Тучка. С той минуты, когда вы вышли из «Савоя», он таскался за вами, как злой, вернее, в этих обстоятельствах скорее, как добрый дух. Он отстал от вас только около десяти. Видите, как иногда бывает: эти назойливые ночные рыцари вместо того, чтобы испортить репутацию порядочной женщины, могут ей очень помочь.

— Он? Тот человек, который тогда… Откуда вы знаете о нем?

— Я, правда, всего лишь скромный офицер милиции, но стараюсь недостаток интеллигентности восполнить трудолюбием. Я нашел этого молодого человека и имел с ним вчера пополудни очень плодотворную, по крайней мере для меня, беседу. Он был очарован вами, о чем сказал мне в своей несколько грубоватой манере. Он не забыл