Улыбка Горгоны - Лариса Соболева

Поздно вечером она шла сменить Зинаиду, а дверь комнаты Беляева оказалась приоткрытой, четко доносившиеся голоса остановили любопытную Лайму. Ее же не посвящали ни в какие дела, а узнать хотелось – о чем они так серьезно рассуждали, ведь Зинка не расскажет, сколько ее ни проси. Лайма в щель видела лежавшего на постели Беляева и сидевшую рядом подругу. Беседа у них шла задушевная, доверительная. Зинуля умела войти в доверие, а со стариком подружилась давно. Лайме непонятно было, на чем сошлись их интересы, что между ними общего, собственно, она и не задумывалась над этим, так, иногда приходила мысль и уходила.

– Может, лучше продать, пока предлагают? – задумчиво произнесла Зинуля.

– С ума сошла? – ворчливо сказал старик, он полулежал на подушках, положенных друг на друга. – Это не те деньги, да и за те я бы не продал. А люди? Их куда? Я ж хитрый, сначала выдвинул условия, чтоб посмотреть на его реакцию, ну, понять, какое дерьмо плывет к моему берегу.

– И какое же?

– Дерьмовое. Я не имею прав, мое счастье, что мне чего-то там предлагают, мол, доказать незаконность приобретения ничего не стоит – вот как он строил диалог. У меня земля свободно задышала, потому что ее не трогают, а ты погляди, чего вокруг творится. Нет, Зинаида, здесь моя душа поселилась, здесь я и умру.

– Но угрозы, Григорий Степанович…

– А он не угрожал. Он намекнул. Намек я расценил как угрозу. Дай чайку…

– Да, сразу они не лепят в лоб, мол, всех перебьем, как мух, – усмехнулась Зинаида, наливая из термоса чай. – Всего лишь намекают, что и такое может произойти. А много там?

– Около пятидесяти тысяч гектаров…

– Фью! – звонко присвистнула Зинаида.

– Не свисти, денег и так нет, – прикрикнул Беляев, отпивая чай. – Я ж чаю просил! Что в кружке? Что за гадость ты мне налила?

– Чшш… Что за манера у вас – ругаться по всякому поводу? Берегите сердце. И пейте! Это отвар, он полезней чая. Пейте, я сказала! Вот, молодец.

Как удавалось Зинуле подчинять строптивого и упрямого старика – а характер у него ух какой крутой, – Лайма не понимала. Будь сейчас она на месте подруги, Беляев погнал бы ее за чаем, еще и наорал бы, а с ней – ничего, пьет то, что ему не нравится, и кривится при том.

Тем временем старик отдал кружку добровольной сиделке, закинул руки за голову и, глядя в потолок, тихо бубнил. Он не жаловался, нет, он делился:

– Этот хлыщ… гнида лощеная и чей-то лакей… приехал с уже готовым решением. Мое согласие – пустая формальность, маленькое неудобство. Он диктовал, рисуя мне мои преимущества, когда стану собственником, например, трехкомнатной квартиры в городе! Ты понимаешь, что я для них идиот? Гнилье жирует, но им все мало, мало. Когда нажрутся? Как они не поймут, что жить так нельзя? Надо давать продохнуть презренному народу.

– Вы далеко не презренный, вы, Геннадий Степанович, замечательный, умный, добрый и очень богатый человек.

– А для них ничего не значу. Я свою цитадель сберег в лихие годы, оттяпал хитростью и при помощи связей. – И вдруг Беляев рассмеялся. – Не обратили внимания, понимаешь ли! А что, пансионат никому не нужен был, кто ж знал, что тут на самом деле? В том хаосе и подмахнули документики. Но тогда было пострашней.

– Как фамилия гниды? – якобы невзначай спросила Зина.

– Абалкин, кажется. Зачем тебе?

– Да так… любопытствую. А от кого он приезжал?

– Не сказал. Не успел. Как начал мазать темными красками мою дальнейшую жизнь, если не соглашусь, я его и погнал.

– Не стоило, но что сделано, то сделано…

Зинка обладала чувствительным биополем, возможно, это преувеличение Лаймы, но подруга словно почуяла, что их подслушивают, вдруг повернулась к двери…

– А вот и я, – вошла Лайма. – Как вы, Григорий Степанович?

– Нормально, – буркнул он, насупившись. – Здоров и бодр, усвоила? Нечего меня сторожить.

Лайма не успела к кровати подойти, а Зинаида подскочила и, перехватив ее на середине комнаты, развернула к выходу.

– Мы на минутку. – Выйдя в коридор, она заявила: – Я за тебя отдежурю.

– Но меня и так бездельницей…

– Ты и есть бездельница, еще дура. Лайма, иди к своему злюке Мирону, спи с ним, звездами любуйся, стишки почитайте друг другу, а Григория Степановича оставь на меня.

– Ну и пойду, – не обиделась Лайма.

А сама не двигалась, надеясь, что подруга уйдет к Беляеву первой. Хотелось еще послушать, да Зинка подтолкнула ее, мол, иди, пришлось подчиниться. Но как только дверь комнаты захлопнулась, Лайма сняла туфли и на цыпочках быстренько вернулась. Подслушать не удалось, так как из комнаты Беляева ни одного звука не доносилось, видимо, они перешли на шепот.

Глава 11

– Все? – спросила Вероника.

– Н-нет… не совсем…

Лайма спрятала личико, наклонив голову, чтобы волосы закрыли его, и Вероника не прочла по выражению, какой тяжелый идет мыслительный процесс. Лайме в очередной раз понадобилась пауза. Сейчас в срочном порядке нужно решить, что и как сказать напоследок этой надменной гордячке, у которой вряд ли сердце зайдется от жалости. Но попытаться стоит. Лайма откинула волосы назад, она нашла, чем взять сестричку:

– Я не кривила душой, когда говорила про Зину, она действительно была хорошей подругой, доброй и умной.

– Не повторяйся, я помню, – сухо сказала Вероника.

– Но ты же не поверила! Сейчас докажу… Все лето старика доставали неизвестные люди, ему угрожали по телефону, однажды подожгли сарай, вовремя заметили и сообща погасили до приезда пожарных. Много всего было. Зина с Беляевым уединялись, но в свои секреты не посвящали никого… разве что Сашку… а я ничего о сговоре не знаю. Но в конце августа Беляева расстреляли из автоматов, убийц ищут до сих пор. Жизнь в «Сосновой роще» переменилась. Знаешь, вот все тихо, спокойно, вяло даже течет, а потом вдруг на всех разом тоска находит. Его смерть была катастрофой… Для нас с Мироном тоже. Пока тех, кто живет в «Сосновой роще», не выгоняют, но это может случиться в любой день…

– Пожалуйста, покороче. Уже темнеет, а города я не знаю.

– Мне тоже на работу ехать… В общем, Мирону стало плохо, ему нужна операция, я зарабатываю прилично, но деньги уходят, сама понимаешь, на лекарства. Как-то Зина по секрету сказала, что деньги достанет. В общем, важные бумаги Беляева, за которые дадут очень много денег, оказались у нее! Только не дома. Она решила продать их и отдать деньги Мирону. Теперь суди, какая была у тебя сестра.

Лайма сама себе удивилась: толково, коротко, намеками, без унижений и слез изложила свою, по сути, просьбу. Ни слова лжи не произнесла… до того момента, когда неназойливо коснулась бумаг и благородного порыва Зинули.

Не было этого! Ничего Зинуля ей не обещала! А как заставить Веронику отдать эти проклятые бумажки, из-за которых погибли люди? Только создав у девушки возвышенно-святой образ сестры, заодно навесив комплекс: ты не такая. Но почему бы Веронике не стать такой, как Зина в художественных описаниях Лаймы? Это же просто: отдай то, что тебе не принадлежит, спаси жизнь.

При столь мощном моральном фундаменте совесть Лаймы даже не пикнула с протестом, мол, не стыдно врать-то? Не стыдно. Зина глубоко под землей, ей безразлична судьба наследия Беляева. И кто после этого назовет Лайму дурой? Если все же назовет, то это личные проблемы того человека.

Но Веронику не так-то легко провести, не совсем она безграмотная в юридическом плане, хотя сия наука всем наукам наука – черт обе ноги сломит, разбираясь в ней. Глядя на дивное создание, окутанное фимиамом лжи, она, прикинувшись, будто поверила, начала с несущественного вопроса:

– Когда Зина обещала тебе деньги за бумаги?

– Э… За несколько дней до убийства, я не помню точно.

– А что в тех бумагах? – Это главный вопрос, интересно, какой придуман у Лаймы ответ?

– Не знаю. От меня многое утаивали, жалели, наверное, из-за Мирона. Думаю, гектары… это какое-то очень большое поле. Может, бывшее колхозное… А может, «Сосновая роща», она принадлежала Беляеву.

– Из-за колхозного поля столько трупов? – недоумевала Вероника. Ну, хватит с нее. – Видишь ли, дорогая, чужую собственность продать невозможно. Даже умершего или погибшего, убитого человека. Если нет наследников, а наследники, как правило, находятся, собственность отходит в государственную казну, но продать, как тебе обещала Зина, ее нельзя.

– Ну… – потерялась Лайма. – Я не разбираюсь в таких делах…

– Вот именно.

Не было желания уличать ее, мол, ты маленькая лгунишка и прежде чем лопотать всякие глупости, изучи тему хотя бы в общих чертах. Вероника сняла с вешалки плащ, стала надевать его, давая понять, что остальные доводы Лайма может оставить при себе, а ей неинтересно.

– Подожди! – лгунья схватила ее за руку. – Умоляю, если тебе они попадутся… пожалуйста… помоги Мирону хоть чем-нибудь, это же жизнь человека. Твоя сестра обещала, она знала, что говорила… Если Зина сказала, что продаст, значит, это стало возможным. Я верю ей. Я верю только ей.