Амулет Паскаля - Ирен Роздобудько

Мои глаза превратились в два стеклянных шара — зрение постоянно туманилось и затягивалось темной пеленой, во временных ярких вспышках мелькали рты, движущиеся напротив, глаза, дым сигарет, темное стекло бутылок, солнечные пятна на ковре и стенах…

Мне скучно. Есть некоторые вещи, о которых я давно уже не спорю, так как считаю это пустой тратой времени: язык, политика, религия. И избегаю пространных бесед об искусстве. Пусть думают, что я — молчаливая дуреха… В этих вещах я давно уже определилась, зачем же засорять ноосферу лишними словами?

Посреди этого полусна мне вдруг встретились глаза. Того самого, что опоздал, Джона, кажется. Он сидел далеко от моего кресла и все время молчал.

А поймав наконец мой взгляд, неожиданно пошевелил губами: «Давай сбежим отсюда?!» — «Как?» — подняла брови я. — «Просто. Встанем и уйдем. Ведь ты любишь эпатировать публику…» — безмолвно дал сигнал он. — «Еще как!» — прищурилась я. — «Решайся, ну!» — «И что дальше?» — «Просто сбежим!»

Вечеринка теряла смысл и стройность, видимо, давали о себе знать виски и бурбон.

«Ну, решилась?» — «Подождем еще…» — «Ты же этого хочешь! Встали? Вместе?»

Я решительно поставила стакан на стол…

…Он откинул верх автомобиля, и свежий лесной дух врезался в наши головы, взъерошил волосы, отрезвил и мгновенно разогнал дневную дремоту. Вечерело. Машина запрыгала с холма в долину и снова на холм. Аж дух захватило! Он улыбался улыбкой победителя и похитителя.

И молчал. Мои волосы периодически захлестывали его лоб. Ветер. Вечер. Американские горки.

Вежливая болтовня осталась позади. Вместе с моей соломенной шляпой…

Как хитро он умыкнул меня! Как догадался, что это именно то, что я люблю, то, что мне нужно? Откуда он знает, что сейчас нужно молчать? Как хорошо, что он молчит!

Вот эта деревянная табличка с выгоревшей и затертой надписью «Paris».

Если он такой, каким хочет казаться, тот, за кого себя выдает, — он остановится.

…Он остановился.

Откуда, откуда он знает?!!

Единственное живое впечатление за эти долгие дни странствия и бессонные ночи в гостиницах.

Извлекает меня из машины. Напротив горят окна придорожного ресторанчика. Провинциального, или нарочито провинциального, — с полукруглыми кружевными занавесками на окнах, деревянными столами. У барной стойки — люди разного возраста — смотрят футбол.

Щелкнула зажигалка — посреди стола родился и неуверенно закачался язычок зеленой свечи. Разгорелся и выпрямился.

— Блу айс… — говорит он официанту.

В первый раз слышу его голос.

Откуда он знает?

Бывают мгновения, когда мир лежит перед тобой раскрытым, как детская книга с яркими завлекательными картинками. Или как эта новая игрушка-головоломка со смешным названием — «пазлы». Потом порыв ветра, и все быстро сворачивается — вокруг и под твоими ногами, — и ты стоишь в сплошной бесцветной пустоте одной ногой на цветном кусочке. Я видела такую сценку в каком-то рекламном ролике. Но те, кто его создали, видимо, не задумывались над другим смыслом этого жуткого сюжета. Они лишь хотели сказать, что без мобильного телефона мир сужается и теряет объем. Возможно, для кого-то это именно так…

Я сидела посреди душистого маленького Парижа с его кукольными коттеджами. Я ждала такого приключения сто лет, хотя их у меня было множество — всяких, порой опасных.

Но самое большое приключение — когда к тебе, посреди всеобщей суеты, молча подходят и кладут руку на плечо. И ты чувствуешь… Как бы это лучше описать? Чувствуешь, что тот, кто так поступил, — сделан из одного с тобой теста и поэтому имеет на этот жест полное право. В этом жесте нет брутальности или самоуверенности, а тот, кто его делает, не боится быть отвергнутым. Потому что два родственных «теста» — с одними и теми же ингредиентами — гармонично смешиваются. Можно испечь вкусный пирог…

Но ведь не может быть, чтобы это «тесто» было замешано точно также — на другом краю планеты? Ведь у каждой хозяйки — свой рецепт… Правда, существует закон морфогенного резонанса, о котором я узнала недавно, — о парности случаев, независимо от того, в какой части земного шара они происходят.

Принесли две маленькие рюмочки, расставили тарелки. Если это будет пицца или гамбургеры — удавлюсь, подумала я. И улыбнулась. Он заметил и трактовал улыбку по-своему.

— Наверное, думаешь, что «америкосы» — ведь так вы нас называете? — неспособны на нерациональные поступки?

Я категорически кивнула головой и предложила:

— Давай начнем с конца нашей будущей беседы.

Я была уверена, что он меня поймет.

Понял.

Покрутил в руке стакан с водой — в ней отразился один его глаз. «Попроси совета у воды?..»

Ну-ну, мысленно подзадорила его я, не разочаровывай меня.

— Недавно я подумал, что Агасфер должен остановиться… — сказал он.

— Но тогда ему придется изменить свое имя, — улыбнулась я.

— Да. Изменить все и вся. И отстроить все, что сгорело у него за спиной. Все, чем он пренебрег, пускаясь в путь.

— Чего тебе не хватает?

— Я понял это только сегодня. А точнее — начал понимать пять дней назад, когда… — Он замолчал. По его взгляду я поняла, что пять дней назад произошло нечто действительно очень важное.

Я не расспрашивала. Все равно узнаю, если он захочет закончить фразу.

— Ты говоришь — начать с конца… Мы просидим здесь долго. Будем говорить, слушать музыку. Мы поймем, что… сделаны из одного теста (я вздрогнула) и что пора остановиться. Ты скажешь примерно следующее: «Здесь, в этой чужой стране, я прощаюсь со своими иллюзиями. Я думала, что мир велик, а он — оказался маленьким, я думала, что все люди — разные, а они — одинаковые. Я думала, что любовь может быть вечной, а она — преходяща…» Я отвечу: «Но так нельзя жить», «А я и не живу…» — скажешь ты.

У меня мурашки побежали по спине. Откуда, откуда он знает обо всем этом? Ведь он впервые взял в руки эту скрипочку! И ни одной фальшивой ноты! Надо перенять ее из его рук, не люблю, когда на мне играют! Особенно — так умело и точно.

— И тогда… — сказала я, — ты скажешь, что влюбился в меня с первого взгляда.

— Именно так и скажу! А еще я выну из кармана вот эту коробочку. — Он действительно сделал этот жест, и у меня перед глазами очутилась синяя бархатная коробочка. — Я открою ее (жест), и ты увидишь бриллиантовое кольцо…

— …и предложишь мне остаться с тобой…

— Да. Но перед этим мы выйдем на мост, и я подожду, пока ты бросишь кольцо через плечо в воду и будешь смотреть мне в лицо: не дрогнет ли на нем хоть один мускул.

Что он говорит?! Откуда, откуда знает? Кому я рассказывала эту чушь? Я что, сплю?.. Меня действительно не интересовала эта бархатная коробочка.

— А потом ты скажешь, что у тебя есть вот такой дом, — я кивнула на беленький «домик Барби», стоявший на противоположной от ресторанчика стороне. На его пороге сидела пара пожилых людей в высоких плетеных креслах, поставленных по обе стороны от входной двери. Он листал газету, она вязала.

Джон хитро улыбнулся. Я ответила улыбкой:

— Что-то не так?

— Да, но не совсем…

— 0! Неужели это вилла на берегу океана? И — белый лимузин? И ежегодная рента в пять миллионов баксов?

Мы расхохотались.

— Я знаю, что тебя это не волнует, — наконец произнес он. — Не та наживка, на которую тебя можно подцепить…

— А какая же — та? — спросила я, заинтригованная тем, что же он может предложить.

Он молчал слишком долго. А потом испытующе посмотрел и сказал три простых слова:

— Любовь. Верность. Вера.

По спине снова побежали мурашки…

Я кивнула головой, прогоняя наваждение. Слишком далеко мы зашли. Нас обоих трясло.

— Хорошо, — сказала я. — Мы начали с конца. А теперь вернемся к началу. Так безопаснее прийти к решению. Зачем ты притащился на эту ферму?

— Я давно знаю Джейка. Он написал, что у них — очередное сборище, я и приехал. Все просто.

Да, все было слишком просто. Кроме того, что я уже успела услышать.