Мастер клинков - Клинок выковывается - Дмитрий Распопов

– Поскольку выставить нам больше некого, готовь его для Игр. Призовых мест не займёт, но пару рабов чужих покалечит – и то радость, – старик повернулся и пошёл прочь.

– Эй, раб, иди сюда, – позвал меня Шарек.

Я подумал, что время выпендрежа ещё не настало, поэтому проглотил слово «раб» и подошел к нему.

– Да хозяин, – я вспомнил недавний урок.

– Молодец, быстро учишься, – кочевник оскалился. – Пойдёшь вон к той юрте, скажешь, чтобы на тебя надели ошейник с моим именем.

Я внутренне содрогнулся, представив на себе ошейник как у Юса, и внимательно посмотрел на степняка, вернее, на его оружие. Почувствовав на себе мой взгляд, Шарек перестал скалиться и положил руку на саблю. Я прикинул, смогу ли я убить его, не подняв всех остальных, и понял, что это безнадёжно. Пока нужно подчиниться.

– Да, хозяин, – ответил я и зашагал, куда он мне показал. Кочевник провожал меня взглядом и больше не улыбался.

Ошейник мне подобрали и нацепили за пару минут, настолько жёсткий и толстый, что с трудом можно было повернуть голову. В ужасном настроении я поплёлся назад.

– Куда прёшь, шакал! – задумавшись, я даже не заметил, как преградил дорогу конному всаднику. Следом за его словами последовал удар кнута, настроение у меня было настолько поганом, что я, не задумываясь, полез в драку. Нырнув под лошадь, я дёрнул кочевника за ту ногу, которой он опёрся на стремя, приподнявшись для замаха. Мужик вылетел из седла, как пробка, и мешком шлёпнулся на землю.

Несколько секунд ничего не происходило, а затем из всех щелей попёрли люди с саблями наголо.

«До… выпендривался», – ожесточённо понял я, ища глазами любое оружие. За такое мог сойти только толстый шест, который использовали при постройке юрт.

Ухватив двумя руками это неудобное оружие, я прислонился спиной к юрте и стал ждать нападения. Похоже, никто из кочевников не знал пока про мои «подвиги», поэтому нападать решили они по одному.

Всего пара сбитых воинов доказали им ошибочность такого решения. Крутя в руках тяжёлый шест, я почувствовал, как начинают колоть раны, предупреждая меня о том, что могут в любой момент открыться. Кочевники, поняв, что так взять меня не удастся, стали раскручивать арканы.

– Разойдитесь! Прекратить, я сказал! – разорвал суету боя громкий повелительный голос. Кочевники нехотя расступились, пропуская отца Шарека.

Я отступил обратно к юрте, оставив нападавших лежать на земле. Мне и самому без раны обойтись не удалось, кто-то из кочевников задел саблей мою ногу.

Кочевник безбоязненно подошёл ближе и протянул руку к моему шесту. «Пожалуй, из сложившейся ситуации – это единственный выход», – обдумал я всё и молча протянул ему шест. Он откинул тяжёлый шест как пёрышко и кивнул мне следовать за ним. Все расступились, когда мы проходили мимо, но добрый взглядом на себе я понятно не заметил.

За свою выходку я поплатился. Шарек лично привязал меня к специальным колодкам, стоявшим посередине селенья, и отвесил мне двадцать плетей. Бил он очень хорошо, рассекая мне кожу на спине и заставляя орать благим матом. Когда экзекуция закончилась, я с трудом поднял голову, перед глазами всё расплывалось, а кровавые «мухи» летали перед глазами. Посмотрев в сторону, я увидел, что все разошлись, кроме пяти женщин. Как я узнал позже, это были жёны тех кочевников, которых я убил, когда меня пытались поймать.

Дальше пытку продолжили они: сначала на разорванную ударами спину, мне насыпали соли, затем облили меня сладким сиропом из перебродивших фруктов. Зачем, я узнал очень скоро, когда они отошли, напоследок кинув в меня конским навозом, на меня накинулись мухи и слепни.

Чувствовать, как по тебе ползают и кусают сотни насекомых, при этом самому нельзя пошевелить и пальцем, было ужасно. Даже соль, разъедавшая раны причиняла не такие мухи, как проклятые насекомые, не помню, сколько я простоял, прежде чем потерять сознание. Дальнейшее, я тоже вспоминаю теперь с трудом, все дни, что я висел на колодках, были у меня чередой прихода в себя и отключением. Женщины приходили два раза в день, чтобы обновить мне соль на ранах и сироп на теле и голове.

Те минуты, когда меня отвязали и бросили возле юрты Шарека, а также то, как за мной ухаживал Юс, я тоже не помнил. Только потом, когда я окончательно пришёл в себя, я узнал, что он для меня сделал, и про тот переполох, который я сотворил.

– Тебе повезло, что отец хозяина решил выставить тебя бойцов на Играх, – тихо говорил мне он, промывая раны. – Если бы не это, то тебя скормили бы собакам или отдали на растерзание женщинам, тем, которые лишились из-за тебя кормильцев, и вынуждены теперь жить из милости у родственников погибших мужей.

Я лежал, блаженствуя в его руках, мокрая и холодная тряпка казалась пёрышком после сотен тысяч лапок топтавших меня насекомых, казавшихся мне тогда, на колодках, тварями величиной с собаку. Вода приносила прохладу и успокоение, и я старался даже не думать о том миллиарде-другом микробов, которые заносились мне в рану.

Ходить – да и то с палкой – я смог только на третий день. Но всё же мои занятия с Роном и молодой организм давали о себе знать, раны затягивались со стремительной быстротой. Ещё через неделю ко мне явился Шарек.

– С сегодняшнего дня буду готовить тебя к играм, раб, – заявил он, пинком отбрасывая Юса в сторону. – Но если ты ещё раз выкинешь нечто подобное – ничто тебя не спасёт, ты понял меня?

Я не смотрел в его сторону, поэтому, когда пинок пришёлся мне по раненой ноге, я скривился и сказал, посмотрев ему в глаза:

– Да, хозяин. Удовлетворённый, кочевник вышел наружу.

До Игр оставался месяц, поэтому Шарек взялся за меня не на шутку, то, как со мной занимался Рон, по сравнению с методами кочевников показалось мне просто любовной прелюдией. Больше всего их тренировки напоминали мне издевательства над учениками из старых китайских фильмов, где ученикам не давали есть, пока они не переделают горы работы, использовали для занятий приспособления, несущие прямую угрозу для жизни, и прочее. Самым запоминающимся из них было приспособление для накачивания мышц пресса и спины: мои ноги в коленном сгибе привязывали к перекладине и нужно было раскачиваться взад и вперёд над горящими углями, поскольку как только моё движение останавливалось или замедлялась от усталости, сразу начинали шипеть сгораемые волосы и потрескивать от жара кожа. Да и все остальные тренировочные приспособы у меня были такими же. Как позже мне объяснил Шарек, эти устройства использовались только для тренировок рабов, для тренировок воинов существовали более щадящие методы.

Когда дошло время до поединков, мне вернули моё копьё, которое, как оказалось, кочевники прихватили с собой. Переучивать меня на саблю не стали, просто решив ещё более отточить моё искусство владение собственным оружием. Бои велись как один на один, так и по нескольку человек сразу. Поскольку никаких наказаний за то, что во время боя я избиваю воинов, не было, то я отрывался вовсю. Популярности мне это не добавило, но удовольствие я получил.