Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина) - Марк Твен

Ну и, как только стемнело, поплыли мы дальше.

Если кто из вас так и не поверил, что со змеиной кожей лучше не связываться, — и это после всего, что она с нами натворила, — читайте дальше и поверите, потому как она еще и не то удумала.

Челноки продают обычно со стоящих на приколе у берега плотов. Однако мы за три с чем-то часа ни одного из них не увидели. Ну вот, а тем временем ночь как-то посерела, воздух словно сгустился, а это еще и похуже хуже тумана. Куда река поворачивает, не видать, расстояние от себя до чего-то другого оценить невозможно. Время было уже позднее, тихое и вдруг слышим мы: пароход по реке поднимается. Мы зажгли фонарь, думали — заметят его с парохода. Обычно пароходы, шедшие снизу, близко к нам не подходили, уклонялись в сторону, шли вдоль отмелей или под берегом, где течение послабее, но в ночи вроде этой перли прямо по коренной, против самого сильного течения.

Мы слышали, как колеса парохода бухают по воде, однако видеть его не видели, пока он совсем близко не оказался. И шел он прямо на нас. Они так часто делают, стараются пройти как можно ближе к плоту, не зацепив его, а бывает, что и кусок весла отхватывают, и тогда рулевой выставляет из рубки башку и гогочет от радости, как будто что умное сделал. Ну вот, шпарит он прямо на нас, и мы говорим друг другу, что это рулевому охота на волосок от плота пройти, но пароход все не меняет курса и не меняет. Большой такой, идет быстро, и смахивает на черную тучу, к которой с боков жуки-светляки прилепились; и вдруг он вырастает прямо на глазах, и страшный, длинный ряд открытых топочных дверец сверкает, точно докрасна раскаленные зубы, а носище его и леера нависают уже прямо над нашими головами. На пароходе поднимается крик, звонки в машинное отделение, стоп-машина, значит, нас хором обкладывают всякими словами, пар шипит, и едва мы успеваем прыгнуть в воду — Джим в одну сторону, я в другую, — как пароход проходит прямо по плоту.

Я нырнул и очень постарался до самого дна достать, потому как тридцатифутовое колесо должно было пройти прямо надо мной и мне хотелось оставить ему побольше свободного места. Под водой я обычно могу оставаться с минуту, но на этот раз минуты полторы провел, так я полагаю. А потом торопливо пошел вверх, испугавшись, что мне того и гляди крышка придет. Вылетел я из воды аж до подмышек, отфыркиваюсь, выдуваю из носа воду. Течение тут было, конечно, ух какое сильное и, понятное дело, на пароходе подождали секунд десять и снова машины раскочегарили, потому что на плотовщиков им всегда было наплевать; и он уже ушел вверх, так что его и видно в темноте не было, только слышно.

Я позвал Джима, раз десять, но ответа не получил, ну и ухватился за доску, которая наплыла на меня, пока я торчал в воде «стойком», и поплыл, толкая ее перед собой. Я быстро заметил, что течение уклоняется к левому берегу, значит где-то впереди поперечная мель должна быть, ну и повернул к ней.

Мель оказалась длинная, мили в две, полого уходившая от берега вниз. Я подошел к берегу, взобрался на него. Не видно было ни зги и я побрел по неровной местности и прошел с четверть мили, а может и больше, пока не наткнулся, только тогда и заметив его, на старый, бревенчатый дом. Я решил проскочить мимо и идти дальше, но меня мигом окружила целая свора рычавших и гавкавших собак, и я понял, что умнее всего будет стоять и даже пальцем не шевелить.

Глава XVII

Я попадаю к Гранджерфордам

Примерно через минуту кто-то подошел к окну и, не выглядывая из него, говорит:

— Ну хватит, песики! Кто там?

Я говорю:

— Это я.

— Кто таков?

— Джордж Джексон, сэр.

— Что тебе нужно?

— Ничего, сэр. Я хотел мимо пройти, а собаки не пускают.

— И что ты вынюхиваешь тут ночью, а?

— Я не вынюхиваю, сэр, я с парохода за борт упал.

— Ишь ты! Эй, кто-нибудь, зажгите свет. Так как, говоришь, тебя зовут?

— Джордж Джексон, сэр. Я всего только мальчик.

— Слушай внимательно, если ты говоришь правду, бояться тебе нечего, никто тебя и пальцем не тронет. Но не шевелись, стой где стоишь. Кто-нибудь, разбудите Боба с Томом, да ружья принесите. Там с тобой еще кто-нибудь есть, Джордж Джексон?

— Нет, сэр, никого.

Я услышал, как в доме зашебуршились люди, увидел свет. Потом тот же мужской голос закричал:

— Да убери ты свечу, Бетси, дурында старая, — совсем из ума выжила? Поставь ее на пол перед входной дверью. Боб, если вы с Томом готовы, встаньте по местам.

— Уже стоим.

— А теперь скажи, Джордж Джексон, ты Шепердсонов знаешь?

— Нет, сэр, никогда о таких не слышал.

— Ну, может, не слышал, а может, и слышал. Так, все внимание. Иди сюда, Джордж Джексон. Но помни, без спешки — медленно иди. Если с тобой кто есть, пусть держится подальше от дома — увидим его, застрелим. Давай, подходи. Да медленно, и дверь сам откроешь, но не нараспашку, а только чтобы тебе протиснуться можно было.

Спешить я не стал — и захотел бы, так не смог. Шел, медленно переставляя ноги, а вокруг ни звука, я только и слышал как мое сердце колотится. Собаки тоже притихли, как люди, однако плелись за мной в небольшом отдалении. Поднимаясь, по трем бревенчатым ступенькам, я слышал как скрежещет замок, как сдвигается засов и поднимается щеколда. Я положил ладонь на дверь, нажал немного, она приоткрылась, нажал еще и еще, и тот же голос сказал:

— Ладно, хватит, просунь-ка внутрь голову.

Я просунул, думая, что сейчас-то мне ее и снесут.

На полу стояла свеча, за ней люди, и с четверть минуты они смотрели на меня, а я на них: на трех взрослых мужчин, наставивших на дверь ружья, от которых у меня, честно сказать, мурашки по коже поползли; один был старый, седоватый, лет шестидесяти, двое других лет тридцати с чем-то — все трое красивые, статные. А еще там была добрейшего вида старушка, совсем седая, а за ней стояли две молодые женщины, которых я толком не разглядел. Наконец, старый джентльмен сказал:

— Ладно, вроде все в порядке. Входи.

Едва я вошел, старый джентльмен повернул в замке ключ, задвинул засов и опустил щеколду, и велел молодым перейти в другую комнату, и все прошли в большую гостиную с новеньким лоскутным ковром на полу, и встали в том ее углу, которого не было видно из передних окон, — а боковых там и вовсе не было. Оглядели они меня при свете свечи и говорят: «Да, он не из Шепердсонов — ничего шепердсоновского в нем нет». А потом старик сказал, что, надеется, я не буду против, если он проверит, нет ли при мне оружия, он, мол, не в обиду мне это сделает, а так, для порядка. По карманам моим старик рыться не стал, просто провел руками по телу и сказал, что все нормально. И попросил, чтобы я чувствовал себя как дома и рассказал о себе побольше, но тут старая леди говорит:

— Ах, Сол, да благословят тебя небеса, бедняжка промок до костей, а ты даже спросить забыл — может, он голоден.

— Правда твоя, Рэчел, — забыл.

А старая леди говорит:

— Бетси (так их негритянку звали), сбегай, принеси ему, бедненькому, поесть, да поскорее. И пошли одну из твоих девочек разбудить Бака и сказать ему… а, вот и он. Отведи этого маленького незнакомца к себе, Бак, пусть он снимет с себя мокрую одежду, а ты дай ему что-нибудь из своей, сухой.

С виду Бак был одних со мной лет — тринадцати или четырнадцати, около того — хотя ростом повыше. Вышел он к нам весь встрепанный, в одной ночной рубашке, зевая и протирая кулаком одной руки глаза, — другой Бак волочил за собой ружье. И говорит:

— Что, нет Шепердсонов?

Ему ответили, что тревога оказалась ложной.

— Ладно, — говорит он, — появись они здесь, я, думаю, хоть одного да уложил бы.

Все засмеялись, а Боб и говорит:

— Знаешь, Бак, пока ты там копался, они бы всех нас оскальпировать успели.

— Так меня ж никто не разбудил, вечно вы меня от дела оттираете, а это неправильно, потому что так я себя и показать не смогу.

— Ничего, Бак, мальчик мой, — говорит старик, — придет время, покажешь, на этот счет не волнуйся. А теперь иди с нашим гостем и сделай, как мама сказала.

Поднялись мы в его комнату, Бак выдал мне холщовую рубашку, куртку, штаны, я все это надел. Пока я одевался, Бак спросил, как меня зовут, но ответа дожидаться не стал, а сразу начал рассказывать про сойку и крольчонка, которых позавчера в лесу поймал, а потом вдруг спросил, где был Моисей, когда погасла свеча. Я сказал, что не знаю, где, я про это никогда не слыхал.

— Ну догадайся, — говорит он.

— Как же я догадаюсь, — говорю, — если не слышал про это ни разу?

— Да ты хоть попробуй, это ж просто.

— А что это была за свеча? — спрашиваю я.

— Свеча как свеча, обыкновенная, — отвечает он.

— Не знаю я, где он был, — говорю я. — Так где?

— Да в темноте он был, вот где!

— Ну, коли ты и так знал, где он был, чего ж у меня спрашивал?

— Черт, так это ж загадка такая, ты что, не понял? Слушай, ты к нам надолго? Оставайся навсегда. Мы с тобой отлично время проведем — тем более, школа сейчас закрыта. У тебя собака есть? У меня пес — прыгает в реку и палки приносит, которые я бросаю. Тебе нравится причесываться по воскресеньям, ну и вся эта ерунда? Поспорить готов, не нравится, а меня вот ма заставляет. Эх, штаны эти дурацкие! надо бы их надеть, конечно, да не хочется, и без них жарко. Ну что, готов? И прекрасно, пошли, старина.