Очертя голову - Маргарита Ардо

Микеле расхохотался, Рауль тоже, остальные сделали вид, что не обратили внимания. Лука помрачнел и буркнул:

— Извини. — Обвёл глазами салон фургона и добавил: — Пойду на свою «подлую сторону».

Он пересел на свободное сиденье впереди возле белокурого, как снулый херувим, Винченцо. Тот хохотнул, но под взглядом Луки тут же прикусил язык. А у меня внутри оборвалась вся радость.

Я обернулась на Даху. Та сделала странный знак глазами, но смысл его я не поняла: то ли у меня рога выросли, то ли у Луки наглость зашкалила. Дорога продолжала струиться под колёсами красного фургона, оливки заглядывали в окна, словно мы были древними греками. А я напряжённо прислушивалась к голосу Луки.

В их итальянской речи то и дело повторялось женское имя Хелена. Я сглотнула: какая ещё Хелена? А я? Я — это просто так? Увлечение на один день? Я же ничего о нём знаю, он может быть женат, у него может быть пятеро детей и три любовницы. Ведь он такой красивый! Стало грустно и почему-то захотелось, чтобы он снова пересел ко мне. Но ведь я не могу, меня не так воспитывали, я «не такая»…

И тут огорошило мыслью, которая никогда раньше ко мне не приходила:

А какая я? Не такая, какую все хотят видеть, а я? Просто я? Настоящая?

Глава 14

Увидев, как Луку отчитала Боккачина, Микеле расхохотался, оборачиваясь через плечо:

— А я говорил, что твоя принцесса пошлёт тебя куда подальше! Не мучься, брателло, просто отдай мне ключи от мотоцикла и гуляй спокойно пешком этот год!

— Ты на дорогу смотри! — разозлился Лука.

— Мамма мия, правда, зачем тебе эта бледная русская? — не унимался Микеле. — Весь отпуск на неё убьёшь!

Лука зло сузил глаза и выпалил сквозь зубы, но так, чтобы Даша не услышала:

— Если сказал, что она моей будет, значит, будет! А ещё раз назовёшь её бледной, получишь в глаз! И вообще потише: её подруга говорит по-итальянски.

— Ай, попадалово! — хмыкнул Микеле.

Рауль встрял с любопытной рожей:

— А что? А где?

Лука рассердился ещё сильнее и на него, и на Микеле, на себя, и на Дашу, и на это дурацкое пари, которое подмешивало что-то неправильное в их отношения. Вот только на Боккачину почему-то не злился. Конечно, обидно было за слово «подлый» — Лука себя таким не считал. И вообще никогда в жизни ни к себе, ни к друзьям это слово не прикладывал.

Оно было из какого-то другого словаря — в лучшем случае из потока ругательств тётки Энзы и её соседок на площади. Но там проклятия сыпались, как из рога изобилия, по любому поводу: наступил на ногу — «будь ты проклят», товар не идёт — «чтоб этих туристов разорвало», в соседней лавке больше покупают — «огненный град на их крыши и чертей на головы». Особенно не любила Энза Хелену, и если б все проклятия сбывались, конкурентке по кафе уже и в аду бы места не нашлось. Впрочем, если верить тёткам с площади, там и так уже было всё занято: в котёл по очереди с номерками и талончиками.

Лука повернулся к Винченцо:

— Ты сказал, что ещё двое наших на вечеринку подтянутся. Про кого говорил?

— Я Хелену пригласил. Она с подружкой. Маризой, кажется.

— Хелену?! — расширил глаза Лука. — Совсем сдурел?!

— А что, она тебе не нравится, зато мне очень…

— Идиот!

— Ты ужасный эгоист, Лука, вот что я тебе скажу! — всплеснул руками Винченцо.

Лука пропустил обвинение мимо ушей, постучал подошвами туфель по полу и, хлопнув ладонью по бедру, сменил тон.

— А что, Хелена может пригодиться!

— Зачем? — моргнул Винченцо.

Лука ухмыльнулся, с трудом сдержавшись, чтобы не посмотреть на Боккачину.

— Любовь и ревность родились вместе[15].

Винченцо возмутился так, что светлые волосы дыбом встали на затылке:

— Только попробуй к Хелене подкатывать!

— Я же понарошку, — подмигнул Лука. — Ты, болван, не понимаешь разве? Я немного с Хеленой покружу, Боккачина заревнует и перестанет дуться. Тем более шанс такой — индюка этого серого сегодня потеряли. Когда ещё выдастся подобная удача? Хотя… я б его с землёй сравнял в любой момент, когда вижу.

— А Хелена при чём?

— Хелена на меня разозлится, будет несчастной, а тут ты! Утешишь.

Винченцо почесал в макушке.

— Ну, если так… — Обернулся на Боккачину. — Слушай, а ты не думал, что она узнает о споре и пошлёт тебя? Она, кажется, тебе правда нравится.

Луку передёрнуло, по загривку прокатился холодный пот.

— Не будешь болтать, не узнает! Не должна узнать!

— Так она нравится тебе? — пристал Винченцо.

Лука неопределённо пожал плечами, ухмыльнулся и отвернулся в окно. Об этом говорить не хотелось.

Нравилась ли Боккачина Луке? Он бы так не сказал. Все мысли были заняты ей. Он постоянно хотел её видеть, на расстоянии чувствовал! Вот как сегодня утром — его просто потянуло на ярмарку, пошататься, поглазеть, а там она! От её улыбки в душе расцветало удовольствие и, казалось, что это самое правильное — чтобы она улыбалась. В золотых лучиках, разбегающихся по голубым радужкам её глаз так, что те казались порой зелёными, светился ум. От того, что она рядом, всё тело наполнялось радостью и желанием. Да, он отчаянно её хотел. Но совсем не как доказательство того, что он способен завоевать даже такую русскую недотрогу. Лука хотел её для себя. Как что-то важное, очень ценное и тайное… Поэтому раздражало, что все вокруг были в курсе о том, что он её добивается.

Кстати, то, что Софи была недотрогой, ему тоже нравилось — слишком доступны были все женщины вокруг: улыбнись, помани, скажи пару слов, и она твоя. А тут приходится думать, изворачиваться, завоевывать. Стратегии строить! И не определить с точностью, что кроется за её красивым личиком — эти русские совсем другие и совершенно не