Я, Эрл и умирающая девушка - Джесси Эндрюс

Конечно, Мэдисон не приходила и не объявляла «Я чудо как «горяча» и я в одной комнате с тобой», но для меня ее появление «звучало» примерно так. Уж кого я точно не ждал, так это ее, поэтому, когда она возникла в дверях, с короткой и такой сексуальной прической, в обтягивающем топике, словно богиня секса, я на полминуты утратил дар речи. И с ужасом осознал, что, если проваляюсь в больнице подольше, стану еще большей квашней.

– Привет, уфолог.

– А, – только и мог выдавить из себя я.

– Тебе, говорят, пришелец руку сломал во время исследований?

Долгое мгновение я не мог сообразить, что это значит, и успел испугаться, что это какое-то расистское замечание по адресу братьев Эрла. Просто я действительно туго соображал в тот момент. Знаю, знаю: это всего лишь дурацкий стереотип, будто в присутствии «горячих» девчонок у парней расплавляются мозги, но на самом деле все так и есть. Они словно нервно-паралитический газ испускают.

Наконец до меня дошло, о чем она.

– О, да-а-а.

– О, да?

– Я забыл про эту шутку?

– Забыл?

– Да, я сломал руку, собирая блевотину.

– Ага, как ты нам рассказывал.

– Да, тот инопланетянин так разволновался, когда решился подарить мне свою рвоту, что начал бесконтрольно бить по воздуху своими щупальцами – и вот результат.

– Звучит угрожающе…

– Так настоящая наука в самом деле чрезвычайно опасна. Но этот пришелец хотя бы раскаивается. Он послал своего инопланетного братца ко мне, и тот начертал мистический иероглиф на моем гипсе. Смотри – вот он. На безумно трогательном и красивом языке пришельцев это означает «Сердце мое переполнено скорбью и раскаянием тысячи лун». К сожалению, для нас это выглядит просто буферами.

Честно признаю: ни одна девушка на свете не способна заинтересоваться криво нарисованными буферами. Как я уже говорил, у меня получается производить впечатление только на некрасивых девушек и женщин изрядного возраста. С «горячими» штучками я полный пентюх. Но все же Мэдисон легонько хихикнула. И хочется верить, не только из вежливости.

Потом красивые, чувственно блестящие помадой губы Мэдисон что-то пропели – я не сразу понял что.

– Слышишь, я тут к Рейчел забежала – она как раз смотрела один из твоих фильмов.

Смысл сказанного просочился в мозг лишь через пару секунд. А потом внезапно часть моего сердца почувствовала, словно оно поедает само себя.

– О. А… Да. Э-э-э.

– Что, прости?

– Нет, это… э-э… да. Да-а-а-а.

– Грег, что с тобой?

– Нет, это классно. Ну, в общем, это здорово.

– Ей очень нравится.

– А… э-э… что за фильм?

Меня прошиб пот – даже уши залило потом. А волосы, казалось, пытаются выскочить из кожи и сбежать с головы куда подальше.

– Она мне не сказала! Даже не показала! Выключила, едва я вошла в палату.

Уф-ф.

– О.

– Сказала, ей нельзя никому показывать.

Лады. Слава богу. Я, конечно, все равно бесился – если Мэдисон узнала, что мы с Эрлом снимаем кино, она обязательно кому-нибудь растреплет, и скоро это станет «большим страшным секретом», который все знают, – но все же меня ужасно радовало, насколько глубоко Рейчел поняла, что для меня значат эти фильмы.

– Сказала, вы с Эрлом по каким-то своим причинам хотите держать их в секрете.

Рейчел действительно поняла, несомненно. Отметьте это. Не занимаясь кино сама, она столько время слушала мои разглагольствования, что, думаю, прекрасно понимала мое отношение ко многим вещам, и, согласитесь, это классно, когда кто-то знает тебя настолько глубоко. Я заставил себя немного расслабиться.

– Да, – подтвердил я, – мы немного странно на это дело смотрим. Думаю, мы просто перфекционисты.

Мэдисон молчала, но что-то в том, как она глядела на меня, заставило и меня заткнуться. Так мы и просидели какое-то время. Потом она проговорила:

– Ты – такой замечательный друг. Мне кажется, то, что ты сделал для Рейчел, просто потрясающе!

К сожалению, вот тут-то действие горяче-штучечного нервно-паралитического газа и достигло максимума – я пришел в Чрезмерно скромное настроение. Нет ничего тупее Чрезмерно скромного настроения – когда ты демонстрируешь свою скромность, споря с тем, кто тебя хвалит. В конце концов начинаешь уже из штанов выпрыгивать, доказывая, какой ты козел.

Я просто Томас Эдисон тупых разговоров.

Короче, Мэдисон сказала:

– Ты – такой замечательный друг. Мне кажется, то, что ты сделал для Рейчел, просто потрясающе!

И, конечно, лучшее, что я нашелся ответить, было:

– Э-э-э… Ну, не знаю.

– Да ты бы послушал, как она о тебе рассказывает!

– Не, ну правда: откуда мне быть таким уж хорошим другом.

– Грег, это просто глупо.

– Не, это… я не знаю. Я прихожу к ней и просто треплюсь, все про себя да про себя. Я не умею слушать.

– Но ты представляешь, как это ее подбадривает!

– Да ладно, как это ее подбадривает?

– Грег. Это правда.

– Ой, что-то я сомневаюсь.

– Ты серьезно?

– Да.

– Грег, она мне сама сказала. Что ты просто потрясный друг.

– Ну, может, она наврала.

– Думаешь, она врет? Зачем?

– Э-э-э…

– Грег. О боже мой! Поверить не могу, что ты с этим споришь. Она влюблена в твои фильмы, и ты дал их ей, хотя никому не признаешься даже, что снимаешь их, – это само по себе потрясающе. Так что заткнулся бы ты, а.

– Да я просто так сказал.

– Зачем бы она стала врать, что ты хороший друг? Грег, ну это бред! Полный.

– Не знаю. Девчонки вообще чудные.

– Нет, это ты чудной.

– Нет, это ты чудная! Я единственный нормальный среди вас.

Тут Мэдисон захихикала:

– О боже, Грег! Ты такой чудной! Я так люблю это в тебе – то, что ты такой чудной.

Помните, что я говорил раньше? Насчет «горячих штучек» вроде Мэдисон, которые, словно слоны, ломятся сквозь чащу, порой случайно давя белок, даже не замечая этого? Вот я именно про это и говорил. Потому что, честно говоря, рациональная часть меня твердо знала: я никогда, никогда, никогда не буду парнем Мэдисон Хартнер. Но только рациональная часть. А ведь есть еще тупое бессознательное, от которого не избавишься. И ты никогда не затушишь до конца ту крохотную искорку надежды, что эта девушка – против всей теории вероятности, при всех парнях в школе, готовых встречаться с нею, не говоря уже о парнях из колледжа, при том, что ты выглядишь как Коржик из «Улицы Сезам», все время жуешь, вечно ходишь с заложенным носом и выдаешь такую кучу глупостей каждый день, что кажется, тебе за них платит компания «Глупости-Инкорпорейтед» – эта девушка может выбрать тебя.

И когда такая девушка говорит: «Ты такой чудной! Я так люблю это в тебе», тебе может быть очень приятно, ты можешь чувствовать себя на седьмом небе, но на самом деле это просто чудные химические процессы, происходящие в мозгу, когда его давит слон.

Думаю, она заметила, что меня просто парализовало, потому что быстро продолжила:

– Короче, я просто хотела сказать, поправляйся скорее и… по-моему, это чудесно, что ты стал таким замечательным другом Рейчел. – Она поспешно добавила: – Даже если ты так не считаешь, ты сделал ее по-настоящему счастливой.

– Наверное, она любит чудиков.

– Грег, мы тут все чудики!

Мои беличьи мозги и кишочки оказались размазаны по лесной подстилке, как пицца и картофельные шарики. И – вот извращение-то! – это было потрясающе.

М-да, нет ничего глупее, чем быть белкой…

Глава 23

Гильберт

Перед выпиской я зашел к Рейчел. Онкологическое отделение выглядело, в общем, так же, как и вся остальная больница, не считая того, что здешние ребята навевали уныние. Слушайте, ну они правда были такими, честно: бледнее, слабее, тощее – «больнее». Один мальчик – с тем же успехом это могла быть девочка – неподвижно сидел с закрытыми глазами в каталке, всеми забытый, и мне пришлось подавить внезапный приступ паники – а что, если он уже умер? И его просто оставили в каталке? Типа: «А, этот? Да это Гильберт. Он тут уже три дня сидит! Мы решили, это хорошее напоминание: ВОТ ЧТО ЖДЕТ ВСЕХ И КАЖДОГО».

Рейчел выглядела лучше большинства остальных, но была совершенно лысой. Я не сразу привык к этому: то и дело посматривал на ее голову или так сильно старался не смотреть, что кожу жгло и покалывало. Эрл был прав: Рейчел действительно походила на Дарта Вейдера, снявшего шлем: голова оказалась безумно белой, словно вываренной, испещренной венами и бугорчатой.

Но, по крайней мере, настроение у нее было нормальным: конечно, она была слабой, голос дрожал, но при виде меня Рейчел улыбнулась, и ее глаза умудрились осветиться неподдельным счастьем. Не знаю, как это описать. Возможно, причиной счастья было какое-то адски сильное обезболивающее, которое ей давали. Кто их знает, в больнице-то.

– Ну как? – спросил я.

– Самое прекрасное в тебе, что ты – не какая-нибудь бибабо, – ответила Рейчел.