Дай Мне! (Song for Lovers) - Ирина Денежкина

Наська не хотела, чтобы он кололся и Антон бросил героин. А траву он не считал чем–то серьезным. Но когда Наська попросила попробовать, нахмурился и сказал:

– Не прикасайся к этому дерьму, поняла? Ты не такая… Я не хочу, чтобы ты стала, как они…

Он имел в виду своих друзей и знакомых.

Но на друзей Антон все чаще забивал (они понимали, не сердились и не обижались – видимо, так себя и ведут настоящие друзья), забивал на траву и музыку – чтобы побыть с Наськой. Посидеть рядом с ней, когда она рассказывает про свои созвездия. Попить чаю с ней и Людкой Колосовой. Потом остаться вдвоем. Сидеть, обнимая Наську, как зверьки в норе. Тепло. Родной человек. Они даже не целовались. Просто разговаривали.

Потом Наська сама его поцеловала. Было не противно, а даже наоборот. Потом они первый раз переспали. У Антона дома. Антон сидел на подоконнике в джинсах на голое тело и курил. Наська пила кофе. Потом посмотрела на него.

– Знаешь, я никогда тебя таким счастливым не видела, – сказала удивленно.

Антон прерывисто вздохнул, не в силах описать то чувство, которое переполняло все его сердце, точнее клетку в мозгу. Прошептал:

– Я никогда таким и не был…

Потом испугался, что Наська подумает что–то не то, поспешно объяснил:

– Это не из–за секса, правда. Точнее, не из–за него одного… Я…

…и увидел Наськины глаза. Понял, что испугался зря. Дурак. И объяснять ничего не надо было. А может, и надо. Он сказал:

– Я без тебя сдохну.

– Я тоже.

С Пашей Наська познакомилась на втором курсе. Они вместе стояли в библиотеке. Потом столкнулись в столовой. Пашка учился на четвертом. Работал уже где–то менеджером, но по характеру больше походил на школьника. Дурной какой–то. Но красивый. И главное: он нравился всем Наськиным знакомым. Кроме Людки Колосовой. Антон не нравился. У него было слишком много «не так». Он не так одевался, не так говорил, приходил поздно и пропадал неделями. Наська выслушивала это от подруг и однокурсниц, пыталась разубедить их, но получалось наоборот – они убеждали ее. А с Пашкой проблем не было.

– Стеклов – кул! – завистливо говорили девчонки и Наська млела.

Она забила на Антона.

Стеклов не курил, не торчал, не бухал в клубах и не валялся там никакой. Зато Антон сочинял песни. Про Наську. Но Пашка умел говорить приятные вещи. И с ним было легко.

Неделю назад Наська официально порвала с Антоном. Жалко было, но не очень. Перемены всегда напрягают. Как в первые ночи в лагере. Наська плакала в подушку, но потом тоска по дому проходила и она целыми днями валяла дурака с другими такими же детьми. Привыкнуть можно ко всему.

Тень от ветки поблекла. Вдруг резко обозначилась в полосе света от фар запоздалой машины. Та скрипнула тормозами и шурша удалилась. Вновь повисла прохладная тишина.

Наська лежала и не могла понять: почему же ей так хреново? Попыталась убедить себя, что это «отголоски прошлого» и скоро все пройдет. Как в лагере в детстве.

Но потом поняла: не пройдет.

Людка ей сказала вчера:

– Ты дура. Зачем ты разрешаешь другим людям решать за себя?

– Ха! – ответила Наська – Я все делаю, как хочу.

– Ха! – мрачно парировала Людка – И что интересно?

Наська поняла, что этот разговор постепенно перейдет на личности и Людка будет втолковывать ей, какая она, Наська, скотина, раз послала Антона. Поэтому быстро сказала:

– Стеклова я сама выбрала. И нечего.

– Не сама. Тебе его выбрали, дура. Твои однокурсницы хреновы, которым насрать совершенно…

И не договорив ушла.

Сашка Бердышев отмечал «последний июнь». Пил один на кухне. Мимо пролетали тени, мусор, мысли – они тоже как тени. Или мусор. Они складывались в историю без начала и с продолжением. Начало было где–то в прошлом, он не задумывался, зачем. Сашка пил, но не для «напиться», а чтобы показать «им всем». А кому – он, наверное, и сам не знал. Он придумал их тенями и мусором, он кричал на них, он любил кого–то. Из них. И он всегда считал, что счастлив. Если есть в мозгах – значит, было. Значит, можно рассказать реальным. Или жить самому молча в том мире, запереться, закрыться не пускать. Никого. И даже лучшего друга. Друг удачлив, все есть и даже с верхом. У Сашки – мысли, тени и мусор, из которых он строил свою историю жизни. Никогда никого в нее не посвящал, ее не было, где–то была, но не здесь. Он забыл о ней, вспомнил вчера, когда трахать уже некого было. Сашка просто пил и думал ни о чем, он хотел, он мечтал, но внутри и молча. Он всегда говорил, что где–то есть его девушка, как–то между прочим. Интерес, вопросы разбивались напрочь. Он молчал и все думали, что о чем–то. Он молчал просто так, потому что не жил. Может, жил, но не здесь. Может, даже любил. Но не тех.

Его вдохновляли друзья на подвиги. Он играл по клубам вместо Серого, стоял и смотрел в пол. Песен не знал. У него были свои.

Встал, закурил, смотрел в окно. Там летели тени с людей и мусор с помойки. Облака закрывали небо в крапинку, в клеточку, он так думал. Он знал, что гость, что когда–нибудь уедет туда, где родился. Оставит друга, но тот забудет. А больше некого – все с собой. Даже голый, в ванной, разговаривал с ними. Смеялся, шутил и плакал навзрыд. Никого не хотел, все были в прошлом. Даже, может, не в прошлом, но не там. Все, кто нужно, давно уже взяли билет и уехали. Может, в обед. Сашка спал.

Потушил сигарету о стену, взял новую. Его мучило что–то, не мог понять. Он хотел быть реальным и чувствовать, где он. Чтобы можно было кого–то обнять. Заниматься любовью, потом не думать, что был один и сам все придумал. Он любил реальных, но как в зоопарке. Они сидели в клетках, он гулял. Кидал иногда по куску от себя, они смотрели непонимающим взглядом. Они говорили: «Я люблю тебя», он отвечал: «Мне не надо».

Сашка выпил четыре банки джина, открыл пиво, не любил. Стал пить, морщась, думая о смысле жизни, который лежал в кармане. Дебил. Он открыл вчера все двери и окна, дождь ворвался в дом, как билет туда. Сашка прыгал, как маленький, пел песни. Постучались снизу соседи, чтоб перестал. Разозлился, врубил Metallica на полную. Стучали в дверь – он не открыл. Зазвонил телефон – там голос знакомый. Спросили, зачем. Он ответил, что пил. Ничего не знает, ничего не помнит. Так легче жить, но другим трудней. Он вчера обещал пойти в «Свинарь». Не пошел, обломал друзей и подругу. Она звонила, дышала в трубку. Он понимал, клал на рычаг. Она звонила снова, он ушел на минутку. И не возвращался час.

Пришел, ждал, она не звонила. Она забила, скрепя сердце. Он думал, что просто спит, она не спала. Он улыбался и улетал. Далеко. В дверь постучались. Открыл. Увидел. Стояли друзья реальные, ждали. Сказал:

– Привет.

Они ответили мрачно:

– Хай.

Он любил их всех до боли в сердце, задыхался, когда их нет и курил. И придумал в мозгах из теней дверцу, чтоб всегда быть в центре и любить всегда.

Олег спросил:

– Чего вчера не пришел?

– Пил, – пожал плечами Сашка.

– Ню–ню… – нахмурился Серый. Прошел на кухню, залпом допил пиво.

Олег взял гитару, утонул в диване. Оттуда запел: «Я просто сдохну!» Сашка засмеялся. Наверное, от счастья. Что не один. Зазвонил телефон.

Она сказала:

– Буду в десять…

Тоном ледяным, чтоб не воображал. Сашка понял, прижал трубку к уху крепче, прошептал, чтоб не слышали:

– Прости меня…

Она улыбнулась измученно в трубку, положила, забились в руку гудки. Сашка стоял. Был счастливым. Олег пел:

– Без тебя я просто сдохну,

Ты это знаешь?

Я не умею держать тебя, ты хочешь…

Я просто сдохну,

Останься со мной,

Просто будь рядом, хотя я все порчу.

Я постараюсь…

Сашка взял вторую, стал подыгрывать. Серый стал кричать, что пропускает ноты. Сашка послал его, в шутку, тот тоже. Долго ругались, но не всерьез.

За окном поднималось холодное солнце, оживали трамваи, стучали по рельсам. Олег спал, Серый курил, Сашка проснулся, увидел тени. Мусор летел, забивая глаза. Рядом кто–то дышал. Олег. После «Сфинкса». Позвонили в дверь, пошел открывать. На пороге стояла она – реальная.

Улыбнулась сквозь обиду:

– Привет, Бердышев.

«Здорово, Травкина» хотел сказать. Передумал за миг, просто обнял, уткнулся в плечо чуть жив. Она стояла в нежности по горло, задыхалась, думала: «Пора кончать». Сашка младше на два года – смешно же. Но любила. Всерьез. И, наверное, умела прощать.

В квартире было накурено, до рези в глазах. Юлька Мухина и Олег сидели на кухне. Пили пиво. За окном шелестели прохладные листья, лаяла какая–то бойкая собака. Не переставая, как включенная. Лай перемешивался с ночным воздухом, влетал в форточку. Теснил сигаретный дым.

– Как живешь? – спросил Олег.

– Нормально, – прислушалась к себе Юлька. Поняла, что все–таки хреново. Олег тоже понял.

– Все будет хорошо, – пообещал он неуверенно.