Японский воин - Инадзо Нитобэ

Бусидо как независимый этический кодекс может исчезнуть, но его сила не изгладится с земли; можно снести его школы военной доблести или гражданской чести, но свет его и слава надолго переживут эти развалины. Подобно своему символу, вишневому цвету, уносимому ветрами на все четыре стороны, оно еще подарит миру благоухание, которое обогатит человеческую жизнь. Через эпохи, когда обычаи его развеются и само имя бусидо будет позабыто, его аромат долетит издалека, с невидимых гор, «незримых минутному взгляду», – тогда, говоря прекрасным языком новоанглийского поэта:

Доносит ветра трепетаньеНеясное благоуханье,И внемлет путник с упоеньемНежданному благословеньюИ с непокрытой головоюСтоит, недвижен, над тропою.

Часть вторая

Японский воин

Глава 18

Начало японской военной истории

По всей видимости, нет оснований сомневаться, что двумя главными факторами, способствовавшими развитию боевых и мореходных инстинктов у японцев, являются, прежде всего, большая примесь малайской крови, текущая в их жилах, и, во-вторых, благоприятные климатические условия, в которых они росли и воспитывались. Очевидно, малайская кровь дала им пыл, напор и храбрость, необходимые для военного призвания; второму, то есть климатическому, фактору они обязаны теми физическими условиями, без которых национальные преимущества часто оказываются бесполезными. О своеобразной дисциплине и верности, которыми столь известны японцы, можно сказать следующее. Если хоть что-то и отличает жителей Дальнего Востока от прочих народов, то это подчеркнутая почтительность и верность приказам своего господина, составляющая надежное основание, без которого не может быть никакой дисциплины. Однако последний штрих в формирование характера и обычаев японского воина, принявшего форму самурая, добавило введение в стране буддизма. Буддийское учение цивилизовало его и превратило в благородного человека и ученого, хотя так и не сумело окончательно изнежить его, сделав негодным для грубой жизни в военных лагерях. Это верно, что примерно в течение века японского воина, видимо, вполне удовлетворяли новые идеи и учения, принесенные с материка учениками Шакьямуни[65], однако же в конце концов их монашеские правила вконец опротивели его всегда мужественному сердцу. Тогда, снова взяв управление страной в собственные руки, он взялся за дело, чтобы применить недавно обретенное знание на деле и феодализировать все национальные установления.

После введения в стране феодализма среди «воинского дворянства» старой Японии, которым и были средневековые самураи, быстро распространилась мода на изучение военных наук и искусств. Когда Японии требовалось посвящение в самые возвышенные области чувств, она всегда обращалась к Китаю. Именно в Китай и отправились самураи, чтобы усовершенствоваться в своих занятиях, но вскоре они уже смогли улучшить методы своих наставников. Почему не могло быть по-другому, можно понять хотя бы из того, что в то время как китайцы говорят: «Из хорошего железа не делают подковы, а их хорошего человека – солдата», японцы говорят: «Хана ва сакура хито ва буси», что значит «Какова сакура среди цветов, таков буси (воин) среди людей». Иными словами, как цветок сакуры в понимании японца является самым чистым и благородным среди цветов, так же и буси, самый чистый и благородный среди людей.

Под влиянием таких возвышенных идей бусидо, или иначе путь воина, вскоре стало и до сих пор является важнейшим фактором в образовании, подготовке и руководстве японского солдата и чиновника. Однако о том же самом бусидо в последнее время было написано много всяческой чепухи; поскольку, сравнивая его с рыцарями Запада, мы обнаруживаем, что в то время как европейский рыцарь считал своим долгом щадить женщин, а также слабого и неподготовленного противника, буси, со своей стороны, придерживались того принципа, что «в любви и на войне все средства хороши», и без угрызений совести прибегали к самым бесчестным ухищрениям ради того, чтобы достичь желаемой цели. Кроме того, чувство долга никогда не мешало буси совершить дурной поступок, если такой поступок имел единственную цель: услужить господину. И примерно то же мнение бытовало даже среди самурайских женщин: например, мать жертвовала своими младшими детьми, чтобы спасти жизнь первенца, или дочь соглашалась продать свое целомудрие, чтобы заплатить по долгам расточительного отца. Все эти и многие другие подобные поступки считались и считаются приемлемыми в Японии по сей день. О наших японских союзниках можно без сомнений сказать: они твердо убеждены в том, что цель оправдывает средства.

Принц Яматодакэ, один из знаменитейших воинов Древней Японии.

Вплоть до последнего времени буси, или самураев, легко было отличить от остальных соотечественников, и не столько по своеобразной выправке, приобретенной в результате постоянных упражнений в боевых искусствах, сколько по двум заткнутым за пояс мечам, без которых они никогда не появлялись на людях. Длинный меч – катана – был главным оружием нападения и защиты японского воина, а короткий – вакидзаси, – имевший клинок длиной от двадцати до тридцати сантиметров, использовался для совершения харакири (подробности см. в главе 20). Помимо правильного владения мечом, все буси обучались джиу-джитсу, стрельбе из лука, владению алебардой и пикой, кроме того, они должны были управлять лодкой, плавать и ездить верхом. Содержать в порядке оружие, выносить боль, жару и холод, голод и жажду, выживать при минимуме удовлетворенных потребностей – вот немногие из тех дисциплин, которые входили в физическую подготовку каждого истинного буси. Вместе с наставлениями по всем этим воинским достоинствам каждый буси получал глубокие знания в различных науках и литературе, и во многих случаях они отнюдь не уступали его успехам по овладению военными дисциплинами. Сначала, как мы уже отметили, самураи обратили свою преданность к буддизму и его учениям; но впоследствии, когда классическим языком страны стал китайский, место буддийских сутр заняла конфуцианская классика – «Четверокнижие» и «Пять канонов», – и этот порядок сохранялся неизменным до пришествия европейской цивилизации. С прибытием Мендеша Пинту, португальского мореплавателя и первооткрывателя Японии, в 1542 году японцы впервые узнали об огнестрельном оружии и фортификации. Но хотя Япония и усвоила западную систему военных сооружений, она сознательно не торопилась перенимать огнестрельное оружие. Возможно, это объясняется тем, что аркебузы того времени имели весьма сомнительные преимущества перед хорошо натянутым луком, таким луком, каким владели японцы в ту эпоху. Огнестрельное оружие могло превзойти лук лишь в дальности, но столь же вероятно, что по многим другим качествам японский лук опережал это громоздкую аркебузу, которая медленно заряжалась и стреляла с плеча. Плотная завеса тайны скрывает, какие именно оборонные сооружения строили японцы до 1542 года, хотя, судя по тому, с какой замечательной сноровкой они возводят свои удивительно эффективные постройки из бревен, бамбука и лозы в наши дни, а также учитывая их малайское происхождение, весьма вероятно, что фортификация играла в Японии отнюдь не последнюю роль. Мне довелось побывать во многих странах, но нигде я не видел сельских жителей, которые бы столь же умело обрабатывали и использовали бревна и плели веревки из ползучих растений, как японцы, и определенно нигде не встречал такого же эффективного и в целом удобного для этой цели ползучего растения, как японская дикая глициния. Свежесрезанная, она так же податлива, как пенька, а сделанная из нее веревка после сушки становится такой крепкой, что превосходят ее только стальные цепи.

Пожалуй, здесь мы можем ненадолго вернуться в прошлое, дабы показать, что у японцев способность к военной организации ни в коей мере не является новоприобретенной. Оставляя за рамками мифологические времена, обратимся к летописям, которые рассказывают о том, как императрица Дзингу собрала большой флот и совершила заморский поход на Корею в 200 году н. э. Император Судзин, правивший с 97 по 31 год до н. э., как говорят хроники, уделял большое внимание кораблестроению; по всей видимости, в Японии времен императрицы не существовало достаточного для ее воинственных целей количества морских кораблей. Ничтоже сумняшеся, она принялась создавать идеальный транспортный флот; трудно сказать, что это были за суда, хотя нет никаких сомнений в том, что среди них не было ни одного парусного.

Сын Дзингу Кого – император Одзин, которому современные японцы поклоняются как духу или богу войны, построил, как повествуют летописи, корабль длиной в тридцать метров. По завершении строительства корабль испытали на море, и, если верить написанному, он «смог пройти по воде быстрее, чем человек бежал по суше». По этой причине его назвали «Каруно» – «легкий». Когда на корабельных досках показались первые признаки порчи, корабль сломали, и весь он, за исключением одной доски, из которой сделали так называемое кото – японскую цитру, – пошел на топливо для производства соли из морской воды, а выручку с продажи отдали на постройку новых судов. Как свидетельствуют японские летописи, на этот раз в один достопамятный день в гавани Муко собралось не менее пятисот судов, но их, как говорят, случайно поджег доставлявший дань посланник из Сираги, одного из княжеств древней Кореи, подчиненного бесстрашной императрицей Дзингу. Торопясь возместить вред, причиненный своим слугой, князь Сираги прислал в Японию нескольких опытных кораблестроителей. «С того времени, – говорится в той же летописи, – искусство кораблестроения весьма улучшилось и распространилось по всей Японии».