Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В гражданскую Филат Филатыч оказывал партизанам Кружилина кое-какую помощь иногда, пару раз, когда полковник Зубов совсем уж настигал измотанных бойцов Поликарпа Матвеевича, уводил их в непроходимые урманы и укрывал в недоступных лесных дебрях. И в то же время этот Филат Филатыч в те грозовые годы держал где-то у себя, укрывая по таким же урманам, малолетнего сына Кафтанова Макарку вместе с приставленной к нему в няньки Лушкой Кашкаровой, а потом, после гибели Зубова, и его сына Петьку.
- Я, Филат Филатыч, точно не знал тогда, что ты прячешь сыновей Кафтанова и Зубова, - сказал старику Кружилин, когда вместе вот с Савчуком отыскал его прошлогодней весной в тайге, чтобы лично попросить сплавить в Шантару заготовленный лес. - Не знал, но мысль иногда мелькала: не ты ли их прячешь? А может, теперь признаешься? Дело прошлое.
- А выведал бы, так что ж, прикончил дитев бы? - вскинул старик маленькую, но упрямую свою голову с косо сидящей на ней шапчонкой. Умные глаза его, длинные и узкие, как у монгола, поблескивали, точно бритвы.
- Я зверь, что ли, какой?
- А что жа тогда тебе за дело?
- Да любопытно просто.
- Ну что жа... удовлетворю, - усмехнулся старик, снял шапку, по-крестьянски пригладил ладонью все еще густые и почти не поседевшие лохмы волос. - Так было дело.
- Ах ты хитрец! - смеясь, воскликнул Кружилин. - Должно быть, высокую плату тебе платил Кафтанов. Ведь рисковал все же. Время-то было горячее, могло и ошпарить...
- Кака там плата, - махнул рукой Филат Филатыч, нахлобучил шапку, но опять криво. - Вся радость-то в деньгах разве?
- Значит, что же ты, из идейных соображений?
- Из человеколюбия, - строго произнес старик. И вдруг хихикнул как-то смущенно. - Я что ж, всегда такой кривоногий, што ли, был да хилый?
- Да я помню, какой ты был.
- Ну вот... А Лушка-то в те поры... хе-хе... Вся плата была при ней.
Секунду еще и Кружилин, и Савчук молчали, а потом оба разразились хохотом. Смеялись долго, до слез в глазах. Улыбался и сам старик, отворачивая узкие свои глаза.
- И жук же ты, Филат Филатыч! - вытирая глаза платком, проговорил Поликарп Матвеевич.
- Да уж как умели, так и жужжали. Лукерья ничего, довольная была.
Савчук, отмахиваясь от свирепых, чуть, казалось, не со стрекоз, комаров, шагал по стиснутой деревьями лесной тропе, поглядывал на лохматый, как кедровая ветка, затылок Филата Филатыча, на сверкавшие порой то слева, то справа заснеженные громадины гор, думал об этом необыкновенном крае, куда забросила его судьба, о живущих тут удивительных людях. Он родился и вырос в украинских степях, прожил там всю свою жизнь, и ему казалось, что нет ничего прекраснее этих степей и чарующего неба над ними. По ночам звездные волны, казалось ему, схлестывались со звоном, а потом на землю до утра сыпалась бесшумно звездная пыль, и луговые травы по утрам горели не от росы, а от этой пыли. Теперь он как-то обостренно понял, что красота на свете бесконечна и разнообразна, что природа никогда себя не повторяет и вот здесь, в Сибири, тоже натворила дивы дивные...
Филат Филатыч шел с костыльком, посапывая, но легко и скоро, время от времени оборачиваясь, вытирая ладонью потный лоб в мелких морщинках.
- Ничо, мужики, скоро уж, - говорил он весело, поблескивая узкими глазами. - Туточки раз вздохнуть да два шагнуть.
Старик очень был доволен, что в прошлом году к нему в такую глухомань приехал сам секретарь райкома партии.
- Понадобился, стало быть, я? - спросил он сперва вроде недружелюбно и настороженно.
- Так человек, Филат Филатыч, всегда нужен людям, - ответил Кружилин.
- Это так, - мотнул головой Филат Филатыч, настороженность его исчезла, он по-стариковски засуетился вокруг самовара, принес большую чашку застарелого меда, стал угощать. - Давайте... А плотики я вам, как яички, целехонькие доставлю. Это нам дело знакомое.
- Надеемся, Филат Филатыч. Кроме тебя-то, и попросить некого.
- Ну, есть людишки, - не согласился старик с Кружилиным. - Вот Акимка из-за белков... Да Акимка, ежлив уж до конца-то, охламон все ж таки да пьяница. Не-ет, я вам, как яички...
И действительно, всю древесину Филат Филатыч доставлял аккуратно, никогда не терял даже бревнышка. Нынче в мае сплавил еще несколько больших плотов, а потом вода резко упала, на перекатах обнажились мокрые лысины камней. Сейчас лысины высохли, даже брызги до них не доставали. И строительство жилья на заводе фактически прекратилось.
- Значит, Филат Филатыч, будет вода, говоришь, после Ильина дня? - спросил Савчук.
- Обязательно. Раз белки вон обещают.
- Как они обещают?
- Глянь, слепой, что ли! Синь между белками синится. Это уж точно, побежит вода с ледников к Ильину дню.
Савчук, сколько ни вглядывался в вершины заснеженных гор, никакой сини между ними не видел. Небо и небо, белое, как и повсюду. Но спорить со стариком не стал, только произнес машинально:
- Дай-то бог.
- Во-от! - воскликнул старик. - Приперло, так и ты, партейный, тоже взмолился.
- Да я так, по привычке.
- А может, зря? Зря, ежлив только по привычке? А?
- Ну, зря не зря, а раз не верю в бога... ты вроде веришь, а я нет. Ты уж прости, Филат Филатыч.
Старик на это ничего не сказал, отвернулся и долго, часа полтора, шагал молча.
Потом остановились передохнуть и перекусить. Рабочие вскипятили чай в двух больших медных чайниках, вынули хлеб, сахар. Большой ломоть хлеба, кусок сахару и кружку чаю дали и старику. Он все так же молча и сердито выпил чай, съел хлеб и, по-прежнему сдвинув кустистые брови, неодобрительно слушал разговоры и смех молодых парней. И Савчук уже пожалел, что ввязался с этим своенравным и непонятным стариком в ненужный разговор о боге, даже встревожился: черт его знает, этого Филата Филатыча, возьмет да и выкинет какой-нибудь очередной фокус. А где другого такого плотогона найдешь? Кружилин тогда шкуру снимет.
- А вот спрошу тебя, Игнат, - проговорил неожиданно Филат Филатыч, впервые назвав Савчука по имени. - Вот в народе говорят: нельзя работать в Ильин день... И рассказывают: один мужик в селе нарушил такой запрет, сено у него было скошено. Ну, на Илью, обыкновенно, гром погромыхивает - катается он, значит, на своей колеснице по небу, по тучкам. Мужик-то испугался, давай торопиться сено в зарод сметывать. "Успею, грит, до дождя, что ж, что Ильин день, не пропадать сену-то..." И сметал. А тут и прилетела невесть откуда ворона с горящей веткой во рту, села на мужиков зарод да подожгла. Да еще на другие зароды стала перелетать. Сядет - и подожжет, сядет - подожжет... Вся деревня на зиму и обескормилась, по миру пошла вся деревня... Вот. А?
- Предрассудки это, Филат Филатыч, - сказал Савчук. - Сказки, понимаешь.
- От ты! - поморщился старик. - Я ж о другом спрашиваю: отчего Илья такой злой-то?
Савчук не мог понять движения мысли старика, не мог уразуметь, чего тот хочет, и только пожал плечами.
- Или вот еще в наших краях рассказывают... ну, пущай сказку, как ты определяешь, - заговорил опять неугомонный и непонятный старик. - Святой Николай-чудотворец ходил по земле с Ильей-пророком. Ну, ходят, глядят... Углядели, что бедный хрестьянин один землю пашет. Подошли да попросили попахать. Пашут по очереди. Потом спрашивают: "Кто лучше из нас двоих пашет-то?"
Хрестьянин тот показал на Николу. Озлился Илья на бедного мужика и говорит: "Ну ладно инда... За такие несправедливые слова я те хлеб градом выбью. Налив хороший на твоей полосе будет, а я выбью..." Тады Никола пожалел хрестьянина, да и шепнул ему: "А ты обмани этого Илью, поменяйся полосой с богатым мужиком, у которого хлеб худой будет. А мне за совет свечку поставь". Хрестьянин так все и сделал. Пришел к богатому и говорит: "Давай обменяемся полосами, видишь, какой у меня хлеб тучной. Токмо в придачу маленько деньгами дашь, деньги нужны больно - лошадь купить..." Ну, богатей увидел выгоду, обменялись. Стали поспевать хлеба. И тут накатилась туча да как ударит бывшую хрестьянскую-то полосу! И градом ее всю повыбило. Илья-пророк о той хрестьянской хитрости прознал, рассердился, собирает тучу на его полосу, какая раньше богатому принадлежала. Хлеб-то на ней все ж таки кое-какой уродился. Тут опять явился к хрестьянину Никола да шепчет: живо разменивайся с богатым, я те, дескать, говорю, да опять придачу попроси деньгами, коровку, мол, хочу купить, детишки малые, молочка хотят. Ну, разменялись. Токмо успели - как посыпал град. И повыбило полосу, которая теперь уж к богатею обратно вернулась. А у хрестьянина выбитая раньше градом полоса отошла. И хлеба он много собрал да на придачу два раза от богатея получил... Ну, а Илья, получается, остался ни в тех, ни всех. И осерчал тогда пророк на чудотворца. "Ах ты, грит, шаромыжник такой! Вовсе и не чудотворец ты, а как есть шаромыжник! Обварился, что крестьянин свечку тебе с синичью ножку поставил! Да ить богатый мужик пудовую бы не пожалел. Ты ж мой авторитет среди народу подрываешь..." Да за бороды друг дружку, да пошли там, за облаком, кататься. Пошел гром! И что же ты думаешь? Никола-чудотворец и покаялся: "Критику, грит, признаю твою, Илья. По легкомыслию я научил хрестьянина, да я выправлюсь, хрестьянип этот у меня запоет..." Наутро упала у хрестьянина скотина вся, а хлеб в сусеках вдруг загорелся да сгнил в одну ночь. Утром глянули, а там одна труха. И пошел тот хрестьянин с детьми по миру...