Страна счастливых - Ян Ларри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты не понимаешь одного, что сам человек ограничен во многом. Воля человека не абсолютна. Человек может изобрести летающую корову, но никогда не изменить ему законов движения.
Есть, дорогой мой, в морских глубинах, рыбы целоринхи, татигады, эстомии, макруги, малокостнусы, неостомы и тысячи других живых существ, которые прекрасно живут на глубине тысячи метров, но умирают, будучи вытащенными на поверхность.
И это закон…
В том, что ты полетишь, - сомнений быть не может. Ну, а дальше что?
Человек никогда не разрешит этой проблемы тик же, как не разрешить ему и проблемы бессмертия. Все, дорогой мой, имеет законы. Их же не преступить… Фанаберии космизма только отвлекают людей от прямых обязанностей на Земле…
– В наше время, - кашлянул Молибден, - жили поэты, которые путешествовали в межпланетном пространстве, сшибая оглоблей звезды. Такие поэты умерли вместе с эпохой, гнавшей их в космос… Но куда и от чего бежишь ты, человек социалистического общества?… Я этого не понимаю. Тебе нужно лечиться от твоей космической болезни. Тебя следует изолировать, чтобы ты не распространял высокой заразы. Можешь обижаться на меня, но после того, что я слышал, я буду бороться против тебя до последнего вздоха.
– Опыт был? - подпрыгнул Коган, - был, я спрашиваю? И что же? Катастрофа? Да? Стоила ли игра свеч? Конечно нет! Все чепуха! Для того, чтобы перелететь из Ленинграда в Магнитогорск, не нужен был C1.
– Катастроф больше не будет! - заметил Павел.
– Так говорят безумцы! - поднялся Молибден. - Не будет больше и межпланетных снарядов, которые вырывают из наших рядов лучших людей…
– Посмотрим!
– Значит враги?
– Да! - крикнул Павел, - ты и Коган - враги мои и человечества!
– Будем драться, черт возьми! - спокойно сказал Молибден.
– Будем драться! - принял вызов Павел.
Коган побежал к дверям, извергая ругательства. Следом за ним, тяжело ступая, уходил Молибден, даже не взглянув на человека, который грозил своим упрямством порядку Республики.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Павел не знал, что могут предпринять Молибден и Коган, но теперь для него было ясно, что предстоит борьба.
– Да, да, - говорил он себе, собираясь к Нефелину, - мы должны форсировать события!… Надо действовать!…
Погруженный в размышления о судьбе своей работы, Павел не заметил, как дошел до редакции и как очутился в редакторском кабинете.
– Надо действовать, - были первые слова Павла, - они знают все! Мы не должны терять ни одной минуты.
Нефелин испытующе посмотрел на Павла:
– Открыты?
– Стратегия наша оказалась чепухой.
– Что они предлагают?
Павел передал свой разговор с Молибденом и Коганом.
– Мы расстались врагами! Они ушли от меня, не протянув мне на прощанье руки.
– У тебя есть уже планы?
– Только одно!
– ?
– Перейти в решительное наступление!
– И…
– Я не прочь выступать с завтрашнего дня с лекциями. Кроме того я мог бы организовать выставку по вопросам межпланетных сообщений.
– Все это конечно хорошо, но тебя отправляют сегодня в Город Отдыха.
– Как? - возмутился Павел. - Бойко говорил…
– Брось! Не поможет! Они действуют быстрее нашего. К твоему сведению могу сообщить, что Молибден и Коган были командированы сюда Советом ста для выяснения твоего здоровья. Они нашли тебя в неудовлетворительном состоянии. И ты, конечно, понимаешь, - засмеялся Нефелин, - что они выразили свое неудовольствие и предложили Бойко отнестись к твоему здоровью более внимательно. Молибден, между прочим, сказал Бойко (я привожу подлинные слова): «Стельмах дорог Республике. Но ты этого, очевидно, не уясняешь. Вместо того, чтобы ремонтировать его, - ты держишь Павла в духоте Магнитогорска». Бойко в припадке раскаянья вырвал еще два волоска на черепе и, отдав распоряжение о твоей отправке, вылетел с правительственным самолетом в Москву.
– Как видишь, они отводят тебя с поля сраженья, шутя и играя. И тут уж никто и ни к чему не придерется… Забота о твоем здоровье! Ничего не поделаешь! Назвался гением - лезь в опекунские пеленки.
– Но это же свинство!
– Что? Забота о твоем здоровье - свинство? Неблагодарный, как ты смеешь так думать об этом!
– Не шути, Нефелин! Мне тяжело сейчас! Подумай, выбыть из строя на месяц, когда именно этот месяц должен решить судьбу работы. Нет. Это не легко. Сидеть в дурацком городе, не принимать участия в борьбе за самого же себя… Я не понимаю, как ты можешь шутить?!
– Ну, хорошо! Я заплачу!… Ты похож на ребенка, Павел. Право, слово! А что ты думал? Я уже говорил тебе, что им надо отдать справедливость, действуют они умно.
– Но не честно!
– Ступай, скажи им! Они тебе ответят, что честность понятие относительное. Они тебе скажут: все разрешено для блага Республики.
– Благо?
– Ступай убеди их!
– Мне хочется плакать, Нефелин!
– А мне хочется драться! Уезжай! Я буду биться за троих! Да и все мы - ты только посмотрел бы - готовы к самому страшному. Я не ручаюсь, но может быть рядом с нами сидят члены нашего клуба и точат ножницы. Они клянутся остричь бороды консерваторов и уже расписываются по этому поводу на пергаменте кровью.
– Ты все шутишь!
– Я весел, Павел! Весел от того, что приводит тебя в печаль. Чудак ты, право!… Подумай хорошенько: что заставило этих бородачей порхать из Москвы в Магнитогорск? Что побудило их сплавить тебя с поля битвы?
– Ну?… - с надеждой протянул Павел.
– Сознание бессилия. Ручаюсь головой, что ситуация в Совете ста более благоприятна для нас, чем для консерваторов. Если бы они чувствовали за собой силу, их действия были бы иными. Уезжай, Павел! До сессии еще полтора месяца! А что большой срок для нас. Большинство будет с нами. Вот увидишь!
– Если они не придумают…
– Пускай, пускай! Пусть придумывают все, что им покажется удобным. Мы все равно победим.
– Я начинаю бояться их!
– А, ерунда… Верь мне, что не позже нового года ты будешь трудиться на Луне, открывая банки с консервами. А я… Ну, я буду посылать тебе с Земли воздушные поцелуи… Ну, давай обнимемся на прощанье! В случае чего, я буду писать тебе… Прощай, дружище! Будь весел! Поправляйся. А главное - не унывай! Можешь быть уверен, что в любое время дня и ночи твои друзья действуют и за себя, и за тебя, и за ослепительную идею, за старую мечту человека!
* * *
Ободренный и успокоенный немного, Павел вернулся в лечебницу.
В белом вестибюле, залитом светом, он застал Майю, которая стояла в дорожном пальто около распределителя.
Она тянулась к автомату с надписью «Больных один», стараясь повернуть выключатель, но рычажок выключателя был поставлен так высоко, что до него касались только кончики пальцев Майи. Услышав шаги Павла, она повернулась к нему и сердито сказала:
– Безобразие! Установщик, очевидно, сам решил вести регистрацию! Помоги, пожалуйста!
Павел подошел и, протянув руку через голову Майи, поставил в автомате слово: «свободно».
– Так?
– Спасибо! - сказала раскрасневшаяся Майя и протянула Павлу руку:
– Ну…
– Ты уезжаешь?
– Я ждала тебя! Ты знаешь о последнем решении Бойко?
– Отправиться сегодня? Знаю!
– Ну, вот и прекрасно! Я возвращаюсь в Ленинград!… Желаю тебе поправиться и… Словом, выздоравливай поскорей!
– Спасибо!
Они замолчали. И так стояли, почему-то избегая смотреть в глаза друг другу. Павел чувствовал, что ему нужно что-то сказать, но какое-то странное замешательство вымело из головы все мысли.
Наконец, подавив смущенье, он пробормотал:
– Я… я, знаешь ли… привык к тебе за это время… То есть… ты была очень добра… Да… Очень добра…
Майя вздохнула.
– Мы еще… думаю… встретимся…
– Возможно, - отвернулась Майя.
Павел пожал ее крепкую, узкую руку.
– Ну, конечно встретимся. Ведь мы же ленинградцы.
– Да!…
Майя неестественно закашлялась:
– Ну, что ж… Пойдем!… Нам пока по пути!
Они вышли на улицу, но тут, вспомнив что-то, Майя вернулась обратно:
– Чуть было не забыла!… Одну минутку!
Она вернулась с письмом в руках.
– После твоего ухода приходил Молибден. Он просил передать тебе это письмо и вот эту записку.
Павел с недоумением и тайной робостью взял записку и, развернув ее, прочитал:
Дорогой Павло! Заходил извиниться за резкость. Не застал. Думаю, впрочем, - простил. Никак не привыкну. Отрыжки старого. Нервы. Не обижайся на старика. Исправляю: жму руку, хотя заочно. В. Солнцеграде найди мою дочь. Передай письмо. Другой способ не подходящ для содержания. Это касается только ее. Секрет. Сам не могу. Занят. О твоей химере буду думать. Может быть… В общем - после поговорим. Навести старика перед сессией. Потолкуем. Поправляйся. Молибден.