Колесо превращений - Николай Петри

— Кажись, Вышата… — пробормотал один из них, на всякий случай доставая меч.

— Кажись, он! Только чего он голый-то?

— А может, это и не Вышата вовсе, а морок поганый? — предположил первый. — Давай сначала мечом его опробуем?

— Я вам дам — мечом! — незлобиво откликнулся Вышата. — Лучше из одежды чего дайте, а то срамота полная!

Глава 17

НА ШТУРМ!

В походном шатре, стоявшем в двух полетах стрелы от подъемного моста, за трапезой сидело несколько знатных воинов из ближайшего окружения Годомысла. Трапеза постепенно переросла в военный совет, на котором все говорили по очереди, после того как Вышата рассказал им о событиях, произошедших во дворе князя прошлой ночью. Самым горячим на совете оказался Эдам, который и минуты не мог посидеть спокойно.

— Мы должны взять крепость сегодня же! — горячился он, не находя своим рукам места и хватаясь то за рукоять меча, то за посуду на столе.

— Охолони, — вразумлял молодого непоседу пожилой Сороб, служивший сотником еще у отца нынешнего князя. — Нельзя идти на приступ сейчас.

— Да почему же?! — не унимался Эдам.

— Не время! — коротко бросил немногословный Со-роб. — Мы не знаем, что творится в крепости. Пусть сначала слухачи потрудятся, сведения соберут.

— Какие сведения, если за всю ночь там ни один огонек не загорелся?! Эдам вскочил от возбуждения.

— Сядь! — приказал Тур Орог. — Прав Сороб: неведомо нам, какая сила за стенами прячется. И пока мы этого не узнаем — штурма не будет.

— А как же Годомысл? — не вытерпел Эдам.

Все посмотрели на Вышату. Милостник князя, одетый, как и подобает воину его ранга, отвечать не спешил. Он еще и еще раз пытался вспомнить детали вчерашнего боя — быть может, он упустил что-то очень важное? Да нет вроде…

— Последний раз я видел князя в его одрине. А потом Аваддон в личине Годомысла попросил, чтобы мы спустились вниз к гридям. Больше я не видел князя. А во время рубки с Вестниками Смерти я уже ничего не слышал…

— А княжич Дагар? — Вопрос дался тысяцкому с большим напряжением.

— С половины княгини Ольги не доносилось никаких звуков. Я не видел ни девок дворовых, ни самого княжича. Неведомо, что с ним сталось…

Некоторое время в шатре висела напряженная тишина.

— Что княгине Ольге скажем, когда с вопросом к нам обратится: где муж ее, а наш князь, да где княжич, сын ее любимый, а наш наследник? — спросил Тур Орог у задумчивого собрания.

Отвечать никто не отважился. Да и что было отвечать, коли все воины знатные — вот они, за столом сидят, мед сладкий пьют, а о судьбе князя своего и наследника никто и не знает.

— Замысел коварного Аваддона нам неведом, — произнес наконец Тур Орог. — Чего он хочет от князя? И добился ли цели своей черной? Не знамо… Поэтому решим так: послать гонца к княгине Ольге — пусть она узнает всю страшную правду. А уж как она с нами поступит — на то ее княжеская воля. Далее — за крепостью следить и днем и ночью, всех подозрительных в округе ко мне, на разговор пристрастный. Особенно искать тех, кто колдовством мечен либо облик меняет. Таких — огнем пытать до правды! Нечисти поганой не место на земле нашей1 Верно ли сказал я, гридь княжеская?

— Верно, воевода! Истинно твое слово!

Кальконис со страхом смотрел на раскинувшиеся за стенами крепости силы росомонов.

— Что же теперь будет? — спрашивал он у Аваддона, стоявшего рядом.

— Ничего, — спокойно ответил чародей.

— Но они могут захватить крепость?!

— Не думаю. — Со сторожевой башни, где они сейчас стояли, было как на ладони видно, что собирались предпринять росомоны. — Штурма не будет. Пока, во всяком случае.

Кальконис замялся, но, пересилив себя, все-таки отважился:

— Магистр, могу я вас побеспокоить еще одним вопросом?

— Нет, не можешь!

Кальконис молча проглотил эту пилюлю и продолжал со страхом смотреть на людской муравейник там, за рекой.

— Кстати, — сказал Аваддон, когда обиженное сопение за спиной начало его раздражать, — что ты узнал о Вышате?

— Ничего, магистр, к моему великому сожалению! От вашей темной рати к утру ничего не осталось, а росомоны — кого ни спроси — твердят только одно: «Воля чародея Аваддона — моя воля» и больше ничего. И смотрят пустыми глазами — даже мурашки по коже!

— Так и должно быть. У них теперь нет собственного сознания. И ни одна мысль не родится в их головах без моего ведома.

— Конечно, конечно, — затараторил Кальконис, — но говорить с ними бр-р-р!

— Говорить с ними, я думаю, не очень страшно, а вот оказаться на их месте… — Аваддон внимательно посмотрел на Калькониса. — Надеюсь, вы понимаете, о чем я, уважаемый «компаньон»?

— Разумеется, магистр Аваддон. — Широкая улыбка едва поместилась на побледневшем лице философа. — Меня уже здесь нет! Я уже все узнал!

— Вот и славно, — сказал чародей, провожая взглядом неуклюжую фигуру, летящую к земле, словно на крыльях.

«Тяжело ходить в фаворитах у сумасшедшего мага, — думал в эти мгновения Кальконис, — особенно в то время, когда пятьсот воинов желали бы поговорить с тобой на языке меча и секиры…»

Вечером, когда солнышко уже закатилось за самые высокие деревья, Вышата осторожно открыл дверь и шагнул в темное сырое нутро бани.

— Дедушка баенник, — тихо позвал он, — отзовись!

Тихо… Вышата захлопнул дверь и вновь позвал:

— Дедушка баенник! Это я, Вышата!

— А то кто же еще сподобится старика бедного пугать! — Голос донесся откуда-то снизу, милостник в темноте ничего не видел. Он шагнул вслепую и замер от визга: — Да что ж ты мне по рукам-то топчешься!..

Вышата отшатнулся и сконфуженно пробормотал:

— Ты уж извини меня, дедушка, не приметил я тебя, больно темно здесь!

— Знамо дело, что ж, я со светом спать буду?! — Баенник взял Вышату за руку и подвел к лавке. — Садись, молодец-удалец.

Вышата на ощупь опустился на лавку и неуверенно спросил:

— Можно лучину зажечь?

— Ни к чему это — у меня от света глаза болят. А глупости болтать и без света можно!

— То не глупости, дедушка баенник, я к тебе от самого воеводы княжеского — тысяцкого Тура Орога с просьбой великой.

— Ну, коли так…

— А просьба такая: проводи меня в крепость ходом тайным, каким этой ночью спас меня. Хочу судьбу князя нашего Годомысла спознать!

— Эх, гридень ты неугомонный, — старик тяжело вздохнул в темноте, — не могу я сделать этого.

— Да как же…

— Не могу, потому как ход этот живому человеку одолеть невозможно! воскликнул баенник.