Кривой домишко - Агата Кристи

— Ты имеешь в виду, потому что он обанкротился?

Как обычно, Джозефина оказалась очень хорошо информированной.

— Мне кажется, все идет к этому. Они собираются поговорить об этом сегодня вечером, — сказала Джозефина. — Папа, мама, дядя Роджер и тетя Эдит. Тетя Эдит хотела бы отдать ему свои деньги, только пока их у нее нет… а вот папа, мне кажется, едва ли отдаст. Он сказал, что в том, что Роджер попал в переплет, он должен винить только самого себя и что, мол, бесполезно тратить деньги на безнадежное дело, а мама и слышать не хотела о том, чтобы дать ему денег, потому что ей хочется, чтобы папа финансировал постановку «Эдит Томпсон». Ты знаешь историю Эдит Томпсон? Она была замужем, но не любила мужа, а любила одного молодого человека, которого звали Байуотерс и который приплыл на корабле. После театра он прокрался по другой улице и убил ее мужа ударом кинжала в спину.

Я вновь подивился диапазону и полноте познаний Джозефины и ее способности ухватить самое главное и просто, как дважды два, изложить все основные факты.

— Пьеса вроде-бы ничего, — сказала Джозефина, — но я думаю, что, когда ее поставят, все там будет совсем не так. Снова будет что-нибудь вроде «Иезавели». — Она вздохнула. — Хотелось бы мне знать, почему все-таки собаки не стали есть ее ладони…

— Джозефина, — сказал я, — ты мне говорила, что почти наверняка знаешь, кто убил дедушку.

— Ну и что?

— Кто же это?

Она презрительно взглянула на меня.

— Понятно, — сказал я. — До последней главы ничего не скажешь? Даже если я пообещаю ни слова не говорить инспектору Тавенеру?

— Мне осталось отыскать еще несколько вещественных доказательств, — сказала Джозефина. — Нет, все равно тебе я не скажу, — добавила она и выбросила огрызок яблока в пруд с золотыми рыбками. — Если ты вообще кем-нибудь будешь, то только Ватсоном.

Я проглотил оскорбление.

— О’кей, — сказал я. — Я буду Ватсоном. Но даже Ватсону сообщали некоторые данные.

— Некоторые — что?

— Факты. А потом он делал из них неправильное умозаключение. Вот бы ты повеселилась, если бы я стал делать неправильные умозаключения!

Искушение было велико, и Джозефина на минуту заколебалась. Но потом покачала головой.

— Нет, — сказала она и добавила: — Да и Шерлока Холмса я не очень люблю. Он ужасно старомодный. Тогда еще ездили в двухколесных экипажах.

— А как насчет тех писем? — спросил я.

— Каких писем?

— Писем, которые, как ты говорила, Бренда и Лоренс писали друг другу?

— Я все выдумала, — сказала Джозефина.

— Я тебе не верю.

— Правда, выдумала. Я часто выдумываю всякое. Меня это забавляет.

Я пристально посмотрел на нее. Она ответила мне таким же пристальным взглядом.

— Послушай, Джозефина. Я знаком с одним человеком, который работает в Британском музее и очень много знает о Библии. Если я узнаю у него, почему собаки не стали есть ладони рук Иезавели, ты мне расскажешь об этих письмах?

На сей раз Джозефина действительно долго боролась с искушением.

Где-то совсем неподалеку с резким сухим звуком хрустнула веточка.

Джозефина отказалась наотрез:

— Нет, не расскажу.

Я признал свое поражение. С большим опозданием вспомнил совет своего отца.

— Ну, конечно же, — сказал я. — Это ведь только игра. Разумеется, на самом деле ты ничего не знаешь.

Джозефина поморгала, но на эту приманку не клюнула.

Я встал.

— Мне надо пойти в дом и найти Софию. Пойдем со мной?

— Я останусь здесь, — сказала Джозефина.

— Нет, не останешься, а пойдешь со мной вместе.

Довольно бесцеремонно я поставил ее на ноги. Казалось, она была удивлена моими действиями и собиралась запротестовать, но довольно скоро сдалась — несомненно, потому, что ей хотелось посмотреть самой, как будут реагировать члены семейства на мое появление.

В тот момент я не смог бы, наверное, ответить, почему так настаивал на том, чтобы она меня сопровождала. Я понял это только позднее, когда мы входили в дом через парадную дверь.

Причина была в том, что где-то неожиданно хрустнула веточка.

Глава XIV

Из большой гостиной доносился мерный шум голосов. Я немного помедлил в раздумье, но не вошел туда. Прошел дальше по коридору и, подчиняясь какому-то импульсу, открыл дверь, ведущую в подсобные помещения. Там был темный коридор, однако вдруг отворилась еще какая-то дверь, и взору предстала просторная, ярко освещенная кухня. В дверях ее стояла пожилая, довольно грузная женщина. На ней был белоснежный передник, завязанный вокруг широкой талии, и, как только увидел ее, я в тот же момент почувствовал, что все в порядке. Именно такое ощущение дает человеку присутствие любой доброй нянюшки. В мои тридцать пять лет я почувствовал себя четырехлетним карапузом, которого утешили и подбодрили.

Насколько я помнил, нянюшка со мной еще не встречалась, но она сразу же сказала:

— Вы ведь мистер Чарльз? Проходите в кухню и позвольте мне напоить вас чаем.

Кухня была просторной и очень уютной. Я сел к столу, стоящему в центре, и нянюшка принесла мне чашку чая и парочку бисквитных печений на тарелке. Я еще сильней почувствовал, будто бы возвратился в детство. Все вокруг было в порядке… и все страхи, порожденные чем-то темным и непонятным, покинули меня.

— Мисс София обрадуется вашему приходу, — сказала нянюшка. — Она слишком нервничает. Все они сейчас взвинчены, — неодобрительно добавила она.

Я оглянулся.

— А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной.

Нянюшка неодобрительно поцокала языком.

— Подслушивает под дверями и записывает всякие глупости в своей дурацкой записной книжке, которую вечно таскает с собой, — сказала она. — Ее следовало бы отдать в школу, чтобы она могла играть со своими сверстниками. Я говорила об этом мисс Эдит, и она согласилась со мной… но хозяин считал, что ее лучше воспитывать в домашних условиях.

— Он, наверное, очень любит ее? — спросил я.

— Очень. Он всех их любил.

Меня несколько озадачило, что нянюшка с такой определенностью относит к прошлому привязанность Филипа к своему отпрыску. От нянюшки не укрылось мое удивление, и она, немного смутившись, объяснила:

— Когда сказала «хозяин», я имела в виду старого мистера Леонидиса.

Прежде чем я успел что-либо ответить на это, дверь распахнулась и вошла София.

— Чарльз! — воскликнула она и быстро добавила: — Нянюшка, как я рада, что он пришел.

— Я это знаю, дорогая.

Нянюшка собрала на подносе целую гору горшков и кастрюль и удалилась с ними в посудомоечную. И закрыла за собой дверь.

Я встал из-за стола и подошел к Софии, обнял ее и прижал к себе.

— Дорогая, ты дрожишь? Что случилось?

— Я боюсь, Чарльз. Я боюсь…

— Я люблю тебя, — сказал я. — Если бы ты позволила мне забрать тебя отсюда…

Она высвободилась из моих объятий и покачала головой.

— Это невозможно. Я должна дознаться правды. Но, знаешь ли, Чарльз, мне все это не нравится. Мне неприятно знать, что кто-то в нашем доме… кто-то, кого я вижу ежедневно и с кем разговариваю, на самом деле является хладнокровным расчетливым отравителем…

Я не смог ничего ответить ей. Такому человеку, как София, нельзя говорить банальные, бесполезные слова утешения.

— Если бы только узнать… — сказала она.

— Да, узнать правду, какой бы горькой она ни была, — согласился я.

— И знаешь, что меня пугает больше всего? — прошептала она. — То, что нам, возможно, никогда не удастся узнать правду.

Можно было без труда представить себе, каким кошмаром обернулась бы жизнь… И мне подумалось, что слишком велики были шансы вообще никогда не узнать, кто убил старого Леонидиса.

Размышляя таким образом, я вспомнил, что так и не задал Софии одного заинтересовавшего меня вопроса.

— Скажи мне, София, сколько человек в вашем доме знали о глазных каплях — я имею в виду, во-первых, что они были у твоего деда, а во-вторых, что они ядовиты и что определенная их доза является смертельной?

— Понимаю, к чему ты клонишь, Чарльз. Но это ничего не даст. Видишь ли, мы все знали это.

— Ну, наверное, знали в общих чертах, а я имею в виду конкретно…

— Мы все знали всё в подробностях. Однажды дед собрал нас на чашку кофе после обеда. Понимаешь, он обожал, когда вокруг него собиралось все семейство. Зрение беспокоило его уже давно. И Бренда принесла с собой эзерин, чтобы закапать ему по одной капле в каждый глаз. А Джозефина, которая вечно задает всякие вопросы, спросила, почему на пузырьке написано «Глазные капли — только для наружного применения» и что случится, если выпить целый пузырек. Дед улыбнулся и сказал: «Если бы Бренда по ошибке ввела мне эзерин вместо инсулина, то, думаю, я стал бы задыхаться, лицо мое посинело бы и я умер бы, потому что, видишь ли, у меня довольно слабое сердце». Джозефина произнесла «Оо-о!», а дед продолжал: «Поэтому нам следует позаботиться о том, чтобы Бренда не ввела мне эзерин вместо инсулина, не так ли?» — София немного помолчала и добавила: — И мы все присутствовали, когда он это говорил. Понимаешь? Мы все слышали это!