Убийство Деда Мороза - Пьер Вери

— Настоящая любовь, маркиз, меняет многое, не правда ли?

— Она может многое изменить, барон.

Маркиз пристально, почти жадно разглядывал барона, нагнувшегося к огню. Когда тот поднял голову, их взгляды встретились.

— Она меняет очень многое! — подтвердил барон, почти не шевеля губами.

Слабый свет, падавший с неба, ласкал угол шкафа, ручку севрской вазы. Снаружи в тишине донеслось мяуканье кота. Он прыгнул на оконный карниз, и в сумраке его зрачки светились двумя зелеными точками.

Маркиз стряхнул пепел с сигары, поднес к губам рюмку с малиновой водкой.

— Чрезвычайно многое! — в третий раз повторил барон.

Маркиз поставил рюмку рядом с кованой подставкой для дров.

— В таком случае, — дружески сказал он, — отдайте их мне!

Лицо барона залилось краской и так напряглось, что стало почти угрожающим. Маркиз слегка развел руками, словно хотел сказать: «Не правда ли, так лучше?»

Выражение его лица было сочувственным, почти братским. По правде говоря, редко за свою жизнь маркиз де Санта-Клаус чувствовал себя таким взволнованным.

— Ну что ж! — после длительного раздумья произнес барон.

Он положил руку на закругленную верхушку одной из подставок для дров, его пальцы что-то нащупали, послышался легкий щелчок, и верхушка подставки, собранная на шарнире, разделилась на две половинки. Из открывшегося углубления барон достал бриллиант и протянул маркизу.

— Второй вы найдете в… — его голос, сначала чистый, пресекся, и он не закончил фразу.

Господин де Санта-Клаус нажал механизм второй подставки и нашел второй камень. Он положил оба бриллианта в жилетный карман, как будто это были мелкие монетки, потом допил рюмку и затянулся сигарой. Она погасла, и маркиз зажег ее от головешки.

— Видите ли, барон… — начал он.

Барон держался очень прямо. Ни один мускул его освещенного пламенем лица не дрогнул.

— Видите ли, барон, сказка… — он весело рассмеялся. — Какого черта вы жульничали?

— Жульничал?

— Ну да… Это дело так смешалось со сказкой, что я в конце концов уверился, что ключ к нему надо искать в сказке! И я стал искать «недостающую» деталь, которая нарушала бы логику волшебной сказки. Человеку не свойственно совершенство, а значит, недостаток должен был существовать. Я его нашел. Вспомните… Хрустальный башмачок. Я хочу сказать — пропавшая бальная туфелька. Я услышал эту историю от мадемуазель Катрин, потом от Корнюсса. Здесь и была подтасовка.

— Что вы хотите сказать?

— Только одно: в сказке Золушка теряет туфельку после бала, а не до. Это меня насторожило. Почему в столь тщательно отлаженной махинации присутствует факт, столь явно противоречащий сказке? Почему скрупулезно воссоздаваемая до этого момента сказка вдруг оказалась «подделанной», нарушенной, если вам так больше нравится? Еще один факт, другого порядка, поразил меня. Почему вы, человек, который никогда не посещал ни рождественского ужина, ни бала, живет уединенно, — почему в этом году вы пригласили Золушку? Совпадение было по меньшей мере любопытное. Когда мне удалось понять необычное смещение в памяти папаши Корнюсса (смещение, которое должно было удивить вас самого, ведь вы, здраво рассуждая, могли ожидать разве что провала в памяти пьяницы), я допустил, что Дед Мороз, вышедший от вас 24 декабря около десяти вечера, вполне мог быть не тем, что вошел сюда без четверти десять и которому вы предложили выпить. Тогда приглашение Золушки, подгонка платьев после примерки, а главное, долгие вынужденные поиски пропавшего башмака приобретали смысл. В самом деле, если башмачок не потерялся, а был спрятан — вами, барон, — вы могли рассчитывать, что обе занятые поисками женщины не заметят вашего краткого отсутствия. Даже больше, при необходимости они засвидетельствуют ваше присутствие в замке во время совершения кражи. Алиби через башмачок Золушки! Идея красивая, но когда играешь с феями, не следует жульничать, иначе — готовься… к ударам волшебной палочки!

Барон опустил голову.

— Меня гложет совесть за то, что я явился причиной сердечного приступа, унесшего аббата Фюкса…

— Ну, во всяком случае, с вашей стороны не было недостатка в предосторожностях! Анонимное письмо в начале месяца, затем попытка ограбления шестого числа… Должен вам сказать, что это письмо показалось мне несерьезным, а попытка совершить кражу, да еще с последующим бегством на ходулях — просто абсурдной! Человек в маске действовал так, словно не имел ни малейшего желания воровать всерьез. Какую еще цель могли преследовать эти действия, если не подготовить кражу через внушение, что она должна непременно произойти?

Поэтому двадцать четвертого декабря вам в костюме Корнюсса ничего не стоило убедить аббата Фюкса, когда он достал раку из сейфа, в том, что совершенно настоящие камни — фальшивые! Уже в течение трех недель преследуемый страхом ожидания кражи, кюре поверил, что она и в самом деле состоялась, и побежал за ювелиром, а вы тем временем… Барон, я с удовольствием выпью еще малиновой водки…

Воцарилось длительное молчание.

От поленьев рассыпались снопы искр. Угли казались живыми. Их свет, скользящие по ним тени оставляли впечатление постоянного движения. Или наводили на мысль о плавке металла, более драгоценного, чем любой из существующих в природе. Большое полено, подточенное огнем, скатилось на середину камина, разрушая прекрасные замки из золота и драгоценных камней, возникающие в нагромождениях угольев под пристальным взглядом.

— Чего вы ждете, маркиз? — внезапно спросил барон изменившимся от волнения голосом. — Чего вы ждете, чтобы задать вопрос, рвущийся с ваших губ? Почему?.. Почему я, барон де ля Фай, совершил кражу?

Маркиз промолчал. Ударом щипцов барон разбросал кучку углей. И, словно молчание стало для него невыносимо, продолжал:

— Я представляю, что вы себе говорите: «Барон в долгах!» или «Барон небогат, ему надоело жить затворником». «Никогда не любил, и уже давно не влюблялся!» «Барон хочет жениться!» Вот что вы себе говорите. Вы ошибаетесь!

Барон взял с круглого столика книгу.

— Вот что я читаю последнее время: «Жизнь сюринтенданта Фуке». Вы поняли? Нет еще? А мои архивы? Вы смотрели мои архивы, вы могли заметить, что бароны де ля Фай были когда-то очень богаты. Вы все еще не понимаете?

— Пока нет, барон.

Барон де ля Фай загорелся, возбужденно заходил по комнате.

— Очень богаты, говорю я… Более того, маркиз! Они умели жить пышно. Ведь обладание — еще ничто. Но умение тратить! Уметь создать с помощью золота и бумажных денег красоту тем более драгоценную, чем она эфемернее — красоту платьев столь нежных, что от малейшего дуновения они портятся, красоту фонтанов столь хрупких, что порыв ветра рассеивает их дождем, красоту фейерверков, исчезающих в ночи, не успев родиться, красоту ковров из роз, которые расцветают и вянут за день!

Он с яростью бросал слова, он упивался ими. Потом горестно рассмеялся:

— А теперь представьте себе жизнь этого лотарингского дворянина, вынужденного перебиваться с супа на тушеное мясо, этого хозяина замка, чей домашний штат сводится к старой женщине, этого барона, которому приходится экономить на свечных огарках, чтобы свести Новый год с днем святого Сильвестра, тогда как его предки… Теперь вообразите, как нарастало безумие — украсть бриллианты, эти камни, глупо скрытые в сейфе от глаз с одного конца года до другого, завладеть ими и на плоды этой кражи возродить былое великолепие; залить огнями от основания до конька кровли этот старый замок и холм, на котором он стоит! Снова заставить блистать здесь все, что мир знает прекрасного: женщин, цветы, музыку — как когда-то!

— А потом? — довольно холодно изрек маркиз.

Возбуждение барона мгновенно спало.

— Потом?

— Да. Как только угаснет пожар праздника?

— А? Вы не понимаете! Потом? — Он устало махнул рукой. — Потом? Какое это имеет значение?..

И прошептал после долгой паузы:

— Что ж, я все-таки дал один праздник…

Маркиз улыбнулся в тени. Голос барона изменился:

— Праздник, который ничего не стоил! И все же там все это было! Тонкое стекло и фарфор, музыка, танцы… И напротив меня сидела девочка, такая хрупкая, такая чистая… И вот, теперь… — У него снова вырвался усталый жест. — Какое имеет значение…

— Барон, — сказал маркиз, — все в порядке, теперь. Камни без комментариев будут возвращены монсеньору Жибель. Бриллианты вернутся на раку. Дело закрыто. Я думаю, будет жаль, если все сказанное здесь не останется между нами.

Лицо барона сильно побледнело, губы дрожали.

— Маркиз, я не могу… Я…

— Я бы попросил у вас еще капельку этой превосходной водки, барон!

Кот, сидевший на окне, исчез.