Убийство Деда Мороза - Пьер Вери

— Послушайте, папаша Корнюсс, я не желаю вам зла!

— Мне надоело, что в меня тычут пальцами, как в грабителя! За те пятьдесят лет, что я живу в Мортефоне, я на сантим не обманул ни одного человека, а теперь мне в лицо кричат: «Вор»! Ох, помилуйте!

Он в ярости обрушил на стол подставку от фотоаппарата и сломал ее.

— Но, папаша Корнюсс, я уверен, что вы — честный человек! Именно поэтому я и хочу попытаться разобраться с вами в этом деле.

— Тут и так все ясно, — упрямо отвечал фотограф. — Каппель с Тюрнером воры!

Он широким жестом обвел стены, завешанные идиллическими открытками и умилительными фотографиями, словно призывая их в свидетели.

— Так со мной поступить! Со мной!

— Погодите, папаша Корнюсс, успокойтесь. Нужно, чтобы вы поднапрягли память.

— Вы что, из полиции? — злобно спросил старик.

— Я не из полиции. Я хочу вам помочь, потому что вы в затруднительном положении.

Продолжая говорить, он взял с сундука бутылку белого вина и налил два стакана. Фотограф машинально протянул руку.

— Ваше здоровье, Корнюсс!

— Ваше здоровье, господин маркиз!

Мужчины сели, фотограф оперся локтями о стол.

— Вы честный человек, Корнюсс, — повторил маркиз.

— Да, — убежденно сказал Корнюсс.

Теперь послушайте меня. Ризничий Блэз Каппель и ювелир Макс Тюрнер тоже честные люди.

— Да, — согласился Корнюсс.

Слово вырвалось само собой. Он спохватился:

— Нет. Я не то сказал. Каппель и Тюрнер — лгуны и злодеи!

— Тише, тише! — произнес маркиз. — Мы ведь серьезно говорим, или нет? Забудьте о своем раздражении. Я вам говорю, что Каппель и Тюрнер порядочные люди, и в глубине души вы и сами это прекрасно знаете!

— Допустим!

— Значит, существует вор, причем это не вы, не Каппель и не Тюрнер.

— Черт! Кем-то он все же должен быть!

Они выпили.

— Вчера после полудня, Корнюсс, вы обходили семьи…

— Как и каждый год… Я начинаю с улицы Трех Колодцев, поднимаюсь по Банной, по улице Очага, захожу поприветствовать мэра, в школу, заскакиваю к доктору, поднимаюсь к барону де ля Фай, хотя в замке и нет детей, возвращаюсь через Рыночную улицу и так далее. Я никого не пропускаю!

— Хорошо. Завершив обход…

— После обхода я пришел в ризницу, сыграл свою роль на празднике и отстоял полуночную мессу. Так же, как и в прошлые годы, я вам в двадцатый раз повторяю. Признаю, что в этот раз я выпил немного больше, чем обычно. Выпитое заполнило мне желудок, и на праздничный ужин я не пошел. Я вернулся домой сразу же после мессы и музыки Вилара — его оркестр, ну, знаете? Странный он, этот Вилар! Каждый год, по окончании полуночной мессы, он исправно играет «Походную песню». Все расписано как по нотам!

Маркиз бросил на фотографа острый взгляд. У него возникло одно подозрение. Неужели ключ к пониманию обескураживающего противоречия, восстановившего Корнюсса против Каппеля и Тюрнера, попадет к нему в руки даже раньше, чем он надеялся? Перед ним мелькнуло объяснение, ошеломляющее по своей простоте.

— Всегда «Походную песню»? Никогда никакой другой мелодии?

— Никогда! Я вам говорю, расписано как по нотам!

— Вы плохо слушали, Корнюсс. Господин Вилар изменил свою программу в этом году. Он перемежал «Походную песню» фрагментами из «Карманьолы» и «Пойдет, пойдет»… Это даже вызвало множество толков!

Корнюсс покачал головой.

— Ничего такого Вилар не делал, я знаю. Я слушал музыку до конца!

Таким образом, странное противоречие продолжалось. В ризнице Корнюсс не видел того, что видели Тюрнер и Каппель. На площади, по выходе с мессы, он не слышал музыки, которую слышал весь город. И, видимо, он был готов самым чистосердечным образом утверждать один против всех, что Вилар не исполнял припева ни из «Карманьолы», ни из «Пойдет, пойдет».

Маркиз откинулся назад и закурил сигарету.

— Я расскажу вам одну историю. Случай, который со мной произошел недавно. Это было в одном крупном кафе в Париже.

— Я никогда не был в Париже, — заявил Корнюсс.

— Не имеет значения. Я отправился в это кафе после нескольких часов сна, чтобы встретиться с другом, с которым перед этим пил всю ночь. Пил всерьез, вы понимаете.

Щеки старика сморщились, он лукаво подмигнул.

— Хорошо. Этот друг сказал мне: «Маркиз, ты меня очень обяжешь, если сможешь вернуть пятьсот франков, которые я тебе одолжил ночью». Я подумал, и действительно вспомнил о долге. Я уже прилично набрался, когда одалживал деньги, тем не менее вспомнил сцену во всех деталях: «Это было в таком-то баре, в такое-то время», — сказал я. — «С нами был Такой-то». — «Совершенно верно!» Я протянул бумажку в пятьсот франков. Мой друг рассмеялся. «Ты мне ничего не должен. Я пошутил. Я действительно одалживал тебе пятьсот франков в баре при описанных тобой обстоятельствах, но месяц назад! Ты потом вернул мне эти деньги!» Я отказывался верить ему: «Но я тебя уверяю, что нет! Это было прошлой ночью! Я уверен в этом». Я настаивал: «Такой-то был с нами. Он еще сказал вот то-то в такой-то момент…» «Да, но… это было месяц назад…» «Нет! прошлой ночью!» Моему другу огромных трудов стоило меня переубедить!

— Смешная история! — сказал фотограф. Он смеялся, ничего не поняв.

— Ваше приключение, Корнюсс, — повторение моего!

— Что?

— Позавчера вы наверняка начали рождественский обход, но вы его не закончили. В какой-то точке вашего пути, когда вы были уже сильно навеселе, некто, точно знавший ваш маршрут и вашу роль в ежегодном празднике, напоил вас допьяна, может быть, усыпил, и закончил обход в вашем костюме. Затем он привел вас, пошатывающегося и ничего не соображающего, сюда. Назавтра вы искренне поклялись, что совершили обход от начала до конца. Но вы спутали даты! Вы вспоминали Рождество прошлого года! И с тем большей уверенностью, что вот уже пятнадцать лет в этот праздник ваш маршрут неизменен, ваши жесты и даже слова «расписаны как по нотам». Только этот год принес новшество! Во-первых, то, что произошло в ризнице. Затем, нововведение Вилара: припев из «Карманьолы» и из «Пойдет, пойдет»! Ясно, что вы не могли вспомнить эти факты, ведь раньше они никогда не случались!

Корнюсс, запинаясь, пробормотал:

— Это невозможно! Лучше скажите, что я сошел с ума! Да как же? Я так и вижу, как мы чокаемся с Хагеном. Мы говорили о ценах, о кризисе.

— В прошлом году!

— Черт побери! Я же вам говорю, что это было позавчера! У мэра, постойте, у господина Нуаргутта мы говорили о будущих выборах. Да, но… Подождите-ка, мы не могли говорить о будущих выборах, потому что… потому что они прошли как раз в этом году! Однако он мне говорил о приближающихся выборах, господин Нуаргутт.

— В прошлом году!

— В конце концов, это возможно! Но в таком случае, о чем мы разговаривали с мэром в этом году?.. Я не помню. Дыра какая-то! О чем же мы могли говорить? Дайте подумать… Я вижу нас за столом. Мы чокаемся, как положено… А что делала служанка? А! Вот!.. Я вижу, как она ходит взад-вперед, на углях стоит кастрюлька. Не двигайтесь. Всплывает понемногу. Я вижу кастрюльку… Мэр мне говорит… говорит… А! Как сейчас слышу: «Папаша Корнюсс, я думаю, что радикалы в безвыходном положении!»

— Вот видите, это было в прошлом году!

Корнюсс стукнул кулаком по столу.

— Я вам говорю, что я был у господина Нуаргутта в этом году! Доказательством тому, что после обхода я всегда захожу к мэру раньше, чем к доктору и господину барону. А у них обоих был именно я. Господин Рикоме рассказал мне, что он все же решился купить машину!

— В прошлом году!

— Нет! В этом! Ведь у него еще нет машины! Да и в замке я слышал, как Огюста говорила о бальном башмаке. Она не могла его отыскать. Он был нужен для костюма малышки Арно. Не собираетесь же вы утверждать, что господин барон в прошлом году водил на бал в «Гран-Сен-Николя» малышку Арно? Это было позавчера! — фотограф резко отодвинул стул. — И потом, слушайте! Не нравится мне все это! Я уже, в конце концов, вообще ничего не понимаю! Где я был? Где я не был? Я уже не знаю! В конечном-то счете, не существует двух Корнюссов! Это я Корнюсс, господин маркиз. Дед Мороз — это я!

Он нервничал. Он метался по комнате, как толстая крыса, прикасался к фотографиям, проводил дрожащими пальцами по груди, словно желал удостовериться в реальности собственного существования. Все ускользало. Все перемешалось. Годы накладывались один на другой. Словно в галлюцинации старик фотограф видел пятнадцать полностью схожих Дедов Морозов, красных на фоне белого снега, идущих под дождем календарных листков, помеченных одной датой: 24 декабря, но разными годами: 1919… 1927 1928… 1931… 1932…

Явившись ближе к обеду в замок изучать архивы семейства де ля Фай, маркиз нашел сложенные на столе многочисленные кипы дворянских грамот, счетных книг, сводов обычаев и так далее.