Одержимость шейха (СИ) - Рейн Миша

Кипящий от гнева и адреналина, я останавливаюсь у дверей своего кабинета. Тяжело дыша, упираюсь кулаком в косяк и свешиваю голову. Мне нужно избавиться от потребности разбить кулаки о что-то твердое. Я обезумел. Легкие до сих пор царапает ее сладкий запах. Этот чертов запах заставляет меня чувствовать голод. Неутолимый, раздирающий мою плоть. Мне потребовались неимоверные усилия, чтобы не вернуться к проклятой ведьме и не завладеть ей, как того требует зверь внутри меня.

Я хочу ее, несмотря ни на что. Хочу! Кус ом ак! И каждый раз, когда я ставлю себе установку, что с ней все покончено, снова уступаю своему слепому желанию обладать ей. Ее дикой красотой. Дыханием. Мыслями. Всем.

Я ничего не могу с собой поделать, приходя в еще большую ярость, когда упрямо представляю, как ее трахает мой брат.

Во мне вновь вспыхивает желание причинить ей боль. Убедить себя, что она грязная и у меня нет причин хотеть эту девушку. Только все тщетно.

Все это ложь.

Самообман.

Я задыхаюсь в противоречиях. Сейчас я на грани, и мой разум похоронен в агонии.

Особенно когда в голове снова звучит ее тонкий дрожащий голос. Наполненный страхом и решимостью одновременно. Она борется. Это и сводит меня с ума. Заставляет усомниться в своих глазах, которые видели то, что породило на дне моего черного сердца ненависть к ней.

Вот только вопреки всем моим доводам и ненависти она все равно мне кажется такой невинной, что я готов вырвать свой одурманенный эмоциями разум.

Эмоциями, которым я не имею права позволять управлять собой.

Но позволяю, сгорая изнутри от ее чистой красоты. И желая только одного — придушить родного брата. В очередной раз проклинаю эту девушку за то, что так легко оборачивает мою ярость против меня. Таких, как она, обходят стороной за миллионы миль. Жгут на кострах или отрубают головы, чтобы избавиться от наваждения.

Но как я могу избавиться от того, что так остервенело желаю?

Проклятье. Эта девушка заставляет меня терять голову. Забывать о том, что я человек, имеющий разум. Все, что я выстраивал до сих пор, все, что казалось мне устойчивым и надежным, сейчас теряется в моей голове подобно пыли, разлетающейся от порыва ветра. Словно торнадо ворвался и вынес мой мозг прочь.

Зажмуриваюсь и делаю глубокий вдох, прежде чем впечатать костяшки пальцев в твердую стену.

В ней нет ничего особенного. Она не имеет надо мной власти. Единственное, что связывает мои мысли с ней — похоть. Тупая грязная похоть. Трахнуть и выбросить. Да. Все станет гораздо проще, когда я именно так и сделаю. И я сделаю, после того как поговорю с братом, чтобы дать себе повод не быть с этой проклятой дрянью нежным, таким, как просят меня ее колдовские бездонные глаза.

Только, сколько бы ни пытался сконцентрироваться на собственном голосе или сосредоточиться на предстоящем разговоре с братом, ничего не выходит.

Мой контроль трещит по швам. И раздражение снова берет верх.

Кус ом ак!

Не быть одержимым ей. Ни ей, ни какой-либо другой женщиной. Больше ни одна сука не разрушит меня.

Каким-то образом у меня получается переключиться на разговор с братом, который явно не хочет мне говорить всей правды, и это помогает пламени прошлого остыть и зажечься другому, сделав меня напряженным и готовым вцепиться пятерней в его горло, раздавить голыми руками. Все это непроизвольно мелькает перед глазами, прежде чем я толкаю тяжелую резную дверь и переступаю порог своего кабинета.

Фейсал сидит на диване, упершись локтями в колени, и отстраненно кивает головой, глядя куда-то перед собой. В одну точку. Будто меня здесь нет. Он погружён в свои мысли настолько, что совершенно не слышит происходящего вокруг себя. Это всегда раздражало отца. Потому что любой член семьи, претендующий на власть, должен быть собранным, бесстрашным и честным, с огромной волей и умом.

Иногда у меня складывается впечатление, что у моего брата нет ни единого процента от правителя. Возможно, все дело в возрасте и горячем нраве, присущем нашим мужчинам. И все же он мой брат. Моя кровь, будто нарочно напоминаю себе, чтобы не совершить глупости, о которой я смогу пожалеть.

Когда-то я пообещал себе не жалеть ни о чем.

И сейчас не буду.

Накажу, если потребует того справедливость.

С этим решением я прохожу в тускло освещенное помещение, наконец привлекая к себе внимание брата и ощущая, как мгновенно тяжесть сковывает мое тело. Порой кажется, что во мне действительно живет звериная сущность, потому что я чувствую запах гнили. И сейчас источник этого запаха только один. Мой брат.

Опешив, он тут же поднимается с места, но я обрываю жестом его невысказанную речь.

Секунда. Мне нужна гребаная секунда.

Размяв ладонью шею, чтобы снять напряжение, сглатываю и выдыхаю скопившийся в груди воздух, после чего прохожу мимо Фейсала и, развернувшись, опираюсь бедрами о край дубовой столешницы.

Замечаю, как нервно он растягивает губы в тонкую линию и все же возвращается на диван, а я прикрываю глаза, чтобы успокоить разгоряченную кровь, накалившую каждый мой нерв, но снова вижу ее образ. Испуганные глазища, в которых беснует зеленое море, и пухлый алый рот, проклятый рот, который я хочу до одури. Тут же вспыхивает новый кадр, как она покорно становится передо мной на колени, бросает на меня горящий взгляд, прежде чем обхватывает мой член маленькими ладонями и начинает сосать. Эта картина слишком быстро заставляет запульсировать мою затвердевшую длину. Издав тихий звук, похожий на недовольное рычание, сжимаю челюсти и трясу головой. Что на меня нашло? Она точно ведьма.

Глава 15. Она не моя

— Джафар, — как сквозь туман слышу эхом голос брата и открываю глаза, — надеюсь она не запудрила тебе мозги.

Мы смотрим друг на друга минуту, пока я читаю десяток эмоций в глазах брата, после чего произношу невозмутимым тоном:

— С чего такое волнение, брат? — горло пересохло от напряжения, в котором я варюсь весь вечер.

— Да… — запинается, но быстро продолжает, — нет никакого волнения, просто не хочу, чтобы женщина стала камнем раздора между нами. Помнишь, что всегда говорил нам отец? Поддаться щупальцам женщины — это смерть. Ты ведь знаешь и не допустишь этого?

Сощуриваю глаза, некоторое время молча испытывая Фейсала пристальным взглядом, но в итоге качаю головой.

— Нет. Этого никогда не будет. Не переживай.

— Хорошо, а то мне показалось, что между вами есть связь. Надеюсь, ее сходство с Аминой всего лишь совпадение?

Хмыкаю, складывая на груди руки, чтобы закрыть свое раздражение на замок. Этот щенок не имеет права называть ее имени. Однако показывать, что меня задело упоминание о погибшей девушке, той, что была уготована мне в жены, не собираюсь. Ее больше нет, я отпустил эту женщину и больше не хочу жить с чувством вины.

— У меня нет связи ни с кем, — заявляю я с полным хладнокровием, наконец ощущая отрешение от всего мира. Так-то лучше. Боль — лучшее средство, чтобы привести себя в чувства. — Я просто трахаюсь. На этом все, Фейсал. Мы не будем обсуждать эту тему. Но больше не приближайся к ней. Причину я тоже называть не обязан. Я говорю, ты делаешь. И впредь спрашиваешь моего разрешения. Всегда. Чтобы ты ни захотел в моем дворце. Ты у меня в гостях, — особенно выделяю последние слова. — Тебе понятно?

Лицо брата каменеет, а в глазах закручиваются клубы возмущения, прежде чем он глотает свой язык вместе с трусостью и в конце концов кивает.

Ощущая разливающееся по венам расслабление, облизываю губы и для удобства перекрещиваю ноги.

— Теперь давай поговорим о том, что на твоем лице. Я слышал много версий, но ждал, что мой брат расскажет мне истинную причину. Кто посмел поднять руку на младшего эмира? — обхватываю челюсть и медленно потираю подбородок большим и указательным пальцем. — Мне есть, кого наказать в этом замке?

Пауза.

— Не уверен, что ты хочешь это знать, — он откидывается на спинку, после чего перекидывает ногу на ногу, устремляя на меня лукавый взгляд. Всегда себе на уме, как и его мать.