Вышибала - Александр Ли

– Тони, может, ты хочешь что-нибудь сказать напоследок?

Я подхожу к микрофону и признаюсь во всех убийствах. Смысла отпираться нет. Они только что слышали все. Я не оправдываюсь и не молю о милости. Настоящий джентльмен должен сохранять лицо в любой ситуации, даже перед смертью. Теперь моя жизнь полностью в их руках. Нет никаких сомнений в том, что пресвитер воспользуется ситуацией и возьмет город в свои руки. У меня единственный вопрос: зачем было убивать Счастливчика?

Маккормак с явным самодовольством признается, что это его рук дело. Вилли собирался меня предупредить об опасности, поэтому пришлось ликвидировать парня.

– Времени на размышления не было, Тони. Сообщи он тебе обо всем, уверен, я был бы двадцать первым трупом в твоем списке. Ладно, парни! – обращается пресвитер к бандитам, сидящим в зале. – Давайте посмотрим, что мы имеем в результате.

Маккормак предлагает свою кандидатуру на роль главы синдиката. Мол, идея Тони отличная, вот только он переборщил с методами. Ага, а как же! Как будто все эти головорезы понимают какой-нибудь другой язык, кроме силы.

Все хором поддерживают пресвитера. Да уж, Сил ловко меня провел, увел власть прямо из-под носа. Маккормак вещает о том, что годы смуты закончились. Синдикат в союзе с церковью положит начало новой эпохе. Дескать, раньше вы были разрозненными прутиками, которые легко сломать по одному. Теперь же вместе мы связаны в крепкий пучок.

После пламенной речи о том, что мафия отныне едина и больше не допустит распрей и разборок, пресвитер предлагает всем подняться и почтить память погибших товарищей минутой молчания. Я с грустью думаю о Счастливчике. Не стоило его держать рядом и подставлять под удар. Вина в смерти Вилли полностью лежит на мне.

Вскоре собрание заканчивается. Все расходятся, оживленно обсуждая услышанное. Сегодня их ждет бурное празднование. Бывшие банды Пита и Джека смешиваются в один поток. Больше им нет смысла враждовать. Теперь у них один общий босс, который позаботится о всеобщем благополучии и заодно – о душевном здоровье.

12

Я сижу в бетонном подвале, размещенном под зданием церкви. Четыре стены без единого окна. Вверху, под самым потолком, – небольшое вентиляционное отверстие. Видимо, изначально помещение строилось как бомбоубежище для священника и работников храма. Теперь оно пригодилось совершенно в другом качестве.

Руки мои скованы. Я не спеша поцеживаю из бутылки через соломинку старый виски – моя последняя просьба перед смертью. Наверное, в иной ситуации я бы поблагодарил пресвитера за возможность посмаковать хороший алкоголь перед отправкой на тот свет. Да и идея закрыть меня здесь ненадолго – тоже его. Громилы Пита Хирурга и Сатаниста Джека готовы были разорвать меня на месте, но Сил убедил их дать мне время спокойно помолиться за свою душу и покаяться перед Господом в своих грехах.

Сверху, из зала церкви, доносятся приглушенные звуки органа. Этот святоша издевается надо мной, играя похоронную заунывную патетическую муть. Мне больше по душе было бы послушать что-нибудь в исполнении хорошего джазового оркестра.

Кто это вообще придумал – провожать в последний путь под слезливую пошлую музыку? Почему люди должны обязательно плакать на похоронах? Умирая, человек покидает мир, полный боли и страданий. Нужно радоваться, что его муки закончились. Возможно, в мире ином ему повезет больше.

Мысли в голове путаются. В разных дешевых книжонках часто пишут, что перед кончиной у человека вся жизнь проходит перед глазами. Вранье! Передо мной до сих пор маячит хитрая морда Силлага Маккормака. Никакого умиротворения и смирения перед ликом смерти у меня и близко не наблюдается.

Злость на самого себя накатывает волнами, да так, что хоть головой о стену бейся. Зачем я выболтал все этой сволочи? Неужели не мог сам разрулить ситуацию? Ведь еще покойный Генри Крейн по кличке Томпсон учил меня – нельзя полностью доверять никому и никогда. Надо всегда готовить пути отхода. Но теперь уже все советы бесполезны.

Время течет медленно, словно замороженный виски. Иногда кажется, что оно окончательно остановилось. Пресвитер наконец-то закончил мучить церковный орган и мой слух. Вот и все.

Вокруг стоит тишина. Время от времени слышно, как капля за каплей падают на пол где-то за стеной. Словно естественный метроном, отбивающий ритм моих последних минут на этом свете.

Сейчас Маккормак – или кого там они назначили палачом? – шагнет в комнату, достанет мою бритву и подойдет ко мне сзади. Мгновение – и на рукояти можно будет ставить двадцать первую зарубку.

Пресвитер оказался умней меня. Наверное, это справедливо, что теперь он будет решать судьбы Бейсин-сити – вся власть в его руках. Но что такое ум? Просто мы люди с разным пониманием человеческой культуры.

В мою моральную систему координат не входят подлость и предательство. Для него же эти качества вполне допустимы. Да, я ретроград, верю в традицию, в честь. Прежние принципы мафии отмирают. На авансцену выходят молодые дикие звери.

Дай-то Господь, чтобы пресвитеру удалось удержать над ними контроль. Если честно, я сильно в этом сомневаюсь. Он сам уже заражен вирусом бешенства – я это так называю. Человек, способный на предательство, становится пустым местом, полным ничтожеством, пылью.

За дверью слышны чьи-то шаги. Я поднимаюсь на ноги, склоняю голову в молитве. Слова путаются, перемешиваются. Я оставляю эту затею. Бог и без того в курсе моего скорого визита. В замке поворачивается ключ.

От двери до меня – шесть-семь шагов. Пять, четыре, три, два, один!.. Аминь.

Часть третья

1

Чертова дорога! Поганый вонючий фермер! Ненавижу ночные вызовы, когда вместо теплой постели после суток дежурства тебя посылают в промозглую темень, снова возиться в крови и дерьме. Меня зовут Мануэль Эстадо, я врач. Если быть точным – хирург широкого профиля. Друзья зовут меня Мани. Это сокращенное от Мануэль, а не потому, что я люблю деньги.

Хотя если быть откровенным, то так оно и есть. Из-за этого нежного чувства я и оказался сейчас на безлюдной ночной дороге в десяти милях от Бейсин-сити.

Он позвонил в дверь клиники в половине двенадцатого ночи. Я сдал дежурство и собирался ехать домой. Надо было выйти минут на пять раньше. Теперь придется выслушать посетителя, красношеего толстяка лет сорока. Хотя с поправкой на стиль жизни ему может быть и тридцать, и пятьдесят. Он стоит на пороге – мокрый, жалкий, грязные руки теребят мятую бейсболку «Миннесотских викингов». Я никогда не спрашиваю имя клиента, да и они крайне редко называют себя.

Толстяк говорит, есть проблема, надо решить срочно. Аборт. Девочке пятнадцать. Как я понимаю, это его дочь. Я советую ему приехать в клинику днем. У нас прекрасные условия, полная анонимность.

Он смотрит на меня бычьими красными глазами и мычит:

– Нельзя, чтобы старуха узнала.

– Это ее бабушка?

– Это моя жена. Ее мать. Если проведает – мне конец.

– А вы пробовали поговорить с э… виновником? Может, поженить их, и вскоре вы станете счастливым дедушкой?

– Что?! Грязный мексиканский докторишка! Да неужто я подпустил бы к своей тыковке какого-нибудь хлыща прыщавого? Моя дочка, мое сокровище! – В глазах ублюдка появляются слезы.

Он неуклюже вытирает их кулаком, в котором зажата бейсболка лузерской команды. Этого мне достаточно. Сукин сын! Больше я не задаю вопросов. На этих фермах скотство не только в загонах для животных. Надеюсь, он ее не насиловал – хотя в этом случае все выглядит еще более мерзко.

Ладно, мое имя Мани, и я хирург. Озвучиваю сумму – с учетом всех сверхурочных и комиссионных. Чешется язык сказать, что бонусом готов сделать ему еще и вазектомию, но я сдерживаю себя. Это одна из причин, почему друзья зовут меня Мани, а врагов я не имею. Толстяк отслюнивает задаток, и мы едем.

Эта дорога не окончится никогда. Несколько миль от города, и ты уже в чертовой глуши, машина подскакивает на ухабах, освещения – ноль. А этот толстяк сидит и курит какую-то мерзость, от которой постоянно тянет блевануть. Я еле сдерживаю себя, чтобы не выкинуть его на дорогу прямо тут, вместе с мерзким табаком и еще более поганой тайной.

К тайнам мне не привыкать. Официально я ведущий специалист в Клинике богоугодной хирургии, работающей под патронатом церкви Привилегированного Прощения. Мы делаем людей привлекательными, а значит – счастливыми, подтягиваем лица и отсасываем лишний жир женам боссов, помогаем их секретаршам избавиться от беременности, перетягиваем шкуру на лице тем, кого со старой рожей просто пришьют. Это днем.

По ночам нам приходится зашивать парням из синдиката колото-резаные раны на разных частях тела, реставрировать сломанные челюсти, спасать после огнестрелов разной степени тяжести. Город пороков – этим все сказано.

Я веду машину с максимальной осторожностью, хотя клиент орет под руку, чтобы я поспешил. Если бы я поддал газу, то тело на обочине так и осталось бы безымянным трупом, найденным копами несколькими днями спустя. Но я его замечаю и жму на тормоз. Машина останавливается, разбрызгивая грязь и комья земли.