После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн

Бет встретила его в дверях. Бросив машину, Джек полчаса шел пешком и теперь едва держался на ногах. Все светильники церкви были включены.

— Я видела тебя в «Новостях», — сказала Бет. — Потом позвонила Питеру, но он ничего не знал.

— Со мной все в порядке, просто болит голова.

— Господи, у тебя, наверное, сотрясение мозга. — Бет заглянула ему в глаза, но, судя по выражению ее лица, его мысли прочесть не смогла. — Говорят, это дело рук бандитов.

Джек вспомнил, как Эш говорил о каких-то банковских счетах и документах — заурядных проблемах. Нет, здесь было что-то другое.

— Их было четверо, — произнес он. — Четверо всадников. И женщина… верхом на звере.

Бет погладила его по голове и обхватила за талию. Через ее плечо Джек видел скамьи, заваленные фотографиями.

— А друг Питера? Ты его нашел?

— Да. Его немного подпалило. — Джек вытянул руки — совсем как Эш, когда пробирался через развалины. — Но думаю, ничего серьезного.

Она увеличила фрагменты фотографий, насколько это было возможно. Зернистые, необычных цветов пятна и очертания. Иллюзии. Они походили на образы, мелькавшие в его надломленном сознании весь день.

Бет легонько коснулась ссадин.

— Во что ты впутался?

Перед глазами сгущался мрак, и Джек почувствовал, что силы покидают его тело. Бет поняла это и, подставив свое плечо, помогла добраться до кровати. Он и сам не знал, во что впутался. Бет выключила свет, и настала благословенная ночь. Перед тем как провалиться в сон, Джек успел заметить, что она снова взялась за смазанные фотографии из луна-парка, и подумал с последним проблеском сознания, что мог бы задать ей тот же самый вопрос.

ГЛАВА 10

Джек проспал ночь и весь следующий день. Временами он смутно ощущал присутствие строителей на крыше, слышал тихие шаги Бет, чувствовал, как она осторожно ложится рядом. Джек продолжал твердить, что с ним все в порядке и что не надо везти его в больницу, но это, должно быть, было во сне. Ему не хотелось вспоминать свои сны.

В глухой ночи Джек проснулся — или подумал, что проснулся, — и увидел полоску лунного света, пробивающуюся меж камней. Он вгляделся в нее мысленным взором, не открывая глаз, и понял, что перед ним какой-то знак, воспоминание… Вдруг лучик превратился в нить, извивающуюся и мерцавшую, и он догадался: это строчка из манускрипта при ультрафиолетовом свете.

В какой бы позе ни засыпала Бет, она всегда в итоге поворачивалась к нему спиной. Джек выбрался из-под одеяла и обошел кровать с другой стороны. Безмятежное лицо Бет вообще редкое зрелище — Джек видел его таким всего несколько раз: чуть разомкнутые губы, мягкие, бесформенные черты, не то на десять лет моложе, не то на пятьдесят старше, — но сегодня оно и вовсе будто затвердело. Казалось, Бет неустанно о чем-то думает и даже во сне разгадывает какие-то тайны.

Он окинул взглядом церковь: повсюду — на полу и на скамьях — лежали фотографии. Лица изображенных на них людей походили на раны. Бет разбирала снимки. Когда он вернулся домой — с перевязанным лбом, едва стоявший на ногах, — она лишь ненадолго бросила свое занятие, но все равно его тронула ее забота. То ли во сне, то ли наяву Джек стоял посреди церкви и наблюдал за серебряным лучом, протянувшимся вдоль исповедален, с единственным оправданием, что все это ради нее.

Лаборатория взорвалась, но Джек легко отделался. Те полоски, что Эш отрезал от манускрипта, сгорели вместе с оборудованием. А если бы он оставил Эшу рукопись и она погибла бы в огне?.. И он не смог бы вернуть ее в церковь? Что тогда? А может быть, оно и к лучшему. Наум почему-то пришли вечеринки, которые устраивались на Хэллоуин. Порывшись в коробках, Джек отыскал черные свечи, ультрафиолетовую лампу, целлофан и проволоку, которые они использовал и для изготовления светящихся масок. Соорудив из всего этого некое подобие светильника, Джек прихватил манускрипт и опустился в склеп.

Под воздействием ультрафиолета манускрипт сиял; прожилки и неровности каменных стен напоминали крошечные звездочки, а сами стены склепа будто растворились. У Джека внезапно возникло ощущение, что он вовсе не в церковном подземелье, а в космосе, в первые секунды сотворения мира. Ощущение было настолько реальным, что у Джека закружилась голова и ему пришлось опереться о камень, чтобы не упасть.

Он открыл манускрипт, и обложка засверкала десятками подписей — серебристо-черных при лиловом свете, как и говорил Эш. Оставил свое имя Джон Джонсон — две гигантские буквы «Д» уходили аж в нижний край листа. Йен Рейнольдс расписался в 1723 году, и даже Джон Уилкинс — в 1638 году — обозначил себя как «Джо». Он тоже был здесь — не автор манускрипта, а его исследователь, его раб. Самой ранней датой из тех, что Джек сумел разобрать, был 1554 год, но имелись и еще имена, без дат: Россиньоль, Аржанти, Джованни Порто (или Порта) — подписи шли внахлест, новые поверх старых. Джек провел пальцами по строчкам, будто не верил собственным глазам, — то, что видел, казалось чудом, фантастическим сном. Наконец он нашел имя Констана — он знал, что найдет.

Джек поднес страницу ближе к свету, надеясь отыскать имя Фрэнка — или хоть какой-то намек на то, что старик видел манускрипт. Если это так, если он действительно сидел здесь и рассматривал рукопись, если обнаружил то же, что и Джек, может быть, Бет, узнав обо всем, перестанет искать ответы на мучившие ее вопросы в своем детстве, запечатленном на фотографиях, и не придет к тому же выводу, что и Джек, — что ее родители любили друг друга не так сильно, как она любила их, и что Фрэнк, будучи не в силах ничего изменить, просто не вынес этого.

Джек перевернул страницу. В манускрипте было полно заметок на полях, как и в его собственных книгах и журналах; те же пометки: двойное подчеркивание, скобки, отмечающие границы абзаца, крошечные сокращения разными почерками. Время от времени попадались целые страницы, заполненные только текстом, особенно ближе к концу манускрипта, но их было немного.

Большинство комментариев выглядели не менее загадочными, чем сам текст. Подписи под рисунками некоторых растений были сделаны разборчивым почерком Уилкинса — он полагал, что это лишайники или камнеломки. Другие же пометки были неразборчивы, непонятно, на каком языке. Те, что удалось понять, содержали в себе подсказки, озарения, дополнения. Одним почерком под рисунком с изображением недостроенной башни было написано «Вавилон», а другим — «Фарос». Был ли это многолетний диалог, или просто два исследователя независимо друг от друга вопрошали у тьмы?

Пометки по большей части испещряли страницы, посвященные истории и каллиграфии, растениям и металлам, но самые упорные пробирались почти до конца манускрипта — их силы истощались лишь после глав о механизмах и зельях. Записи буквально плавали на поверхности манускрипта: «Исх. 14:2»; «Дан. 5:8»; «Пр. 5:4»… Джек вспомнил Констана с его знанием Библии, — возможно, эти отсылки были своего рода стенографией. Также возможно, хотя и менее вероятно, что пометки принадлежат Фрэнку. Пергамент от старости трескался, и перо монаха с трудом выводило буквы. Он стал жертвой безумия и умер на краю света, а труд его был предан забвению.

Джек водил пальцами по странице, наблюдая, как надписи то меркнут, то появляются вновь. Он понятия не имел, который теперь час, но первые звуки пробуждающегося города сюда уже доносились. На мгновение Джек почувствовал себя заключенным, который в подземелье прислушивается к каждому звуку, доносящемуся с поверхности. Это была разухабистая рассветная симфония, а потом по церковным половицам прошлепала Бет.

— Ты там?

Люк открылся, и серебристые отсветы ультрафиолета исчезли. Джек снова коснулся листа, но ничего не почувствовал. Сощурившись от солнечного света, он посмотрел на Бет:

— Вот выспался и захотел кое-что проверить.

— Как ты себя чувствуешь?

Он пощупал лоб.

— Хорошо. Гораздо лучше.

Бет склонилась в люк.

— Может, все-таки отвезти тебя в клинику на осмотр?

— Не надо. Со мной все в порядке.

— Ты как будто слегка не в себе.

— Я в норме.

— Вылезай.

Джек, поднявшись по ступенькам, прислонился к прохладной стене алтаря. Звуки утра стали еще громче — кофеварки и миксеры, газонокосилки и машины.

Манускрипт он прихватил с собой, и, когда Бет взглянула на книгу, Джек увидел, как по ее лицу проскользнуло что-то вроде ревности.

— Что тебе сказали в лаборатории? Ну, до взрыва?

— Это рукопись одиннадцатого-двенадцатого века. Ей почти тысяча лет, и многие пытались разгадать ее тайну.

— Получается, манускрипт стоит уйму денег?

— Наверное. Я не спросил.

Она прищурилась.

— И что же это, думаешь, что-то необычное? В рукописи полно великих тайн? Или как?

Джек не удержался и взглянул на манускрипт — при дневном свете книга казалась куда более заурядной, но кончиками пальцев он по-прежнему ощущал некие следы того, что ему открылось. Это не было связано с Фрэнком — ну, возможно, лишь косвенно. Он хотел сказать Бет, что делает все ради нее, пусть даже сейчас это трудно объяснить; впрочем, дело, может, вовсе и не в ней. Джек протянул ей манускрипт.