Дорога оружия (сборник) - Виктор Ночкин

– Сбежал! Мы в бой вступили, а он сбежал! К некрозу такого попутчика! На кой он сдался! Сбежал, пока мы с бандитами схватились! Слышь, ты, селюк, об тебе говорю!

Мажуга неторопливо выбрался из сендера, оглядел харьковчанина.

– Чё зыркаешь?

– Так ты в бой вступил? – уточнил Ржавый.

– Ну!

– И бандиты на тебя насели со всех сторон? Или, может, им на тебя плевать было и они за мной погнались? И палили в меня? Пока я от тебя их уводил? – Мажуга обернулся к Курчану: – Слышь, командир, это по мою душу приходили. Не знаю, почему, а только на твоих стрелков им было плевать, они мотоциклетку объехали стороной и за мной гнались, покуда не увидали колонну.

Курчан глянул на мотоциклетчика.

– Ну ваще-то… – протянул тот. – Ваще-то… как-то так примерно…

– Ладно, – буркнул Мажуга. – Тронулись дальше, что ли? А ты, парень, в другой раз думай, прежде чем пасть открывать.

Каратель с мотоциклетки проглотил отповедь молча, почесал в затылке и побрел к своей машине. Мажуга плюхнулся на сиденье и бросил Йоле:

– Капюшон поправь, не отсвечивай. Видала, как стрелок на тебя пялился? Не надо этого.

– Подумаешь, пялился… И чего им всем от меня надо?

– Известно, чего, – вздохнул Мажуга.

Больше бандиты не появлялись, Мажуга остановил сендер только раз – на заправке. Залил горючего и погнал дальше. Колонна следовала за ним. Когда дело шло к вечеру, он объявил:

– Скоро подъедем до места. Пока я с Самохой сговариваться буду, сиди, не вылазь. Из сендера не выходи, ни с кем не заговаривай.

Йоля пожала плечами. Больно надо ей с кем-то разговаривать. Или не так – больно надо ей Мажугу слушаться? Как будет правильней? Так ничего и не надумала.

Ржавый остановил сендер у обочины. Вскоре подкатила мотоциклетка.

– Чё стоим?! – крикнул водитель.

Стрелок вылез из своего железного ведерка, будто хотел размяться, а сам подошел к сендеру и, хотя отвернулся вроде как в сторону, то и дело заглядывал в кабину. Йоля, когда он в очередной раз уставился, скорчила ему рожу и натянула капюшон поглубже.

Мажуга тяжко вздохнул и ответил водителю мотоциклетки:

– Мы уже почти на месте, дождусь Самоху, переговорю с ним. А вы, чем тут торчать, поезжайте по дороге чуть вперед. Только далеко не суйтесь, шагов на двести.

Когда мотоциклетка потарахтела дальше по дороге, он вылез из сендера, Йоля за ним. Ждать было скучно, она вытащила подарок Луши, развернула. Игнаш подошел ближе. Помолчали, потом он заговорил:

– Луша добрая.

– Пришибленная.

– Много ты понимаешь, заноза.

Йоля обиделась и мстительно буркнула:

– В отца, видать, пошла.

Сказала – и тут же пожалела. Лицо Мажуги враз потемнело, он шагнул к ней, занося руку. Йоля присела и сжалась – вот щас как врежет… Но бить он не стал, сплюнул под ноги и с чувством сказал:

– Дура ты, дура…

Молчание вышло напряженное, что-то будто в воздухе повисло, так что Йоля крепко обрадовалась, когда на дороге показалась грохочущая харьковская колонна.

Разговор с Самохой на этот раз получился короткий и очень деловой, без всяких там подначек и зряшных упреков.

– Действуем так, – принялся объяснять Мажуга. – Я отправляюсь в это местечко, где оружием торгуют, там кручусь и вызнаю, что удастся. Ваших рядом чтоб и духу не было, это строго. Если карателей увидят – все пропало. Поэтому вы не рыпайтесь и без меня – ни шагу. Мы сейчас достаточно далеко, чтобы никто из торговцев не всполошился.

– Ждем тебя, значит, – вставил Самоха.

– Точно. И сидите тихо-тихо, готовьтесь. Я возвращаюсь, тогда – ваш черед. Разносите этот оружейный притон к некрозной плесени, но правило опять же твердое: никто не должен живым уйти. Никто из тех, которые меня видели, перед тем как каратели на них напали.

– Это верно, – согласился Самоха. – Нам самим резону нет когось выпускать.

– Тогда вроде все сказано. И держи своих крепко, чтоб не вздумали по округе шарить. Ночью отведут душу, а теперь – ждать и не рыпаться.

– Ты уж говорил, я помню.

– Я бы и десять раз тебе сказал, если б считал, что от того польза получится. Моя голова на кону стоит. Если кто уйдет оттуда и меня припомнит после – покоя боле не увижу. Тогда я буду знать, с кого ответ стребовать, – не обижайся, Самоха.

– Да ступай уже…

Когда отъехали от колонны и миновали головную мотоциклетку, Йоля решила, что дядька уже отошел и не слишком на нее серчает. Стало быть, можно поговорить.

– Дядька Мажуга, а дядька Мажуга, что за правило у тебя такое – харьковчанам людей на расправу выдавать?

– Они сами виноваты. Оружейные цеха правило установили, а эти нарушают. Рано или поздно нагрянут на них каратели, и они это знают. Ну, из-за меня чуток раньше получится.

– А Самохе ты наказал, чтоб никто живым не ушел. Недобро как-то выходит!

– А если бы я так не сказал, харьковские незаконных торгашей пирогами бы накормили, да и отпустили с миром? Ты, заноза, лучше не о моей доброте печалься, а о себе думай, как ты там держаться станешь.

– А как?

– Те люди, к которым в гости придем, на самом острие живут, нравы у них простые. Поймают на краже – пожалеешь, если сразу не прикончат. С ворами там круто обходятся.

– А я чё… я ж ничё такого…

– Нет, Йоля, ты «чё такого». И попомни: там я тебя не спасу. Если потянешь руку к чужому, считай конец тебе. А если сдержишься, обещаю: получишь оружие. Настоящее. Сам тебе куплю.

– Не врешь?

– Не вру, это тоже правило – без большой нужды не врать.

– Ой, дядька…

– Чего?

– Ну вот же ты сейчас врать едешь, а мне сказал – не врешь.

– А я тебе толкую: не за мной, а за собой следи. Вон уже показалось место. Готовься. Как на тамошний рынок пойдем, капюшон натяни поглубже, но сама гляди и слушай, вдруг что важное заметишь. Может, кто знакомый попадется.

Подпольный рынок оружия обосновался в развалинах поселка. На окраинах дома лежали в руинах и остатки стен поднимались разве что до пояса в высоту. Ближе к центру несколько строений сохранились получше – их обнесли оградой, вбили столбы и натянули колючую проволоку, так что между «колючкой» и стенами оставалась изрядная полоса свободного пространства, и оно отлично просматривалось. Сами здания – приземистые бетонные бараки, широкие, с железными воротами – образовывали незамкнутый четырехугольник, над кровлями клубился густой дым. В красном свете заката казалось, что поселок горит.

– Гля, дымит, – заметила Йоля. – Прям как у нас.

– Так и здесь оружейники, – пояснил Мажуга.

– А чё там, вроде люди стоят? По-над забором?

Тут Мажуга смолчал, а как подъехали ближе, девчонка поняла, почему он не хочет говорить. К столбам ограды были все той же колючей проволокой прикручены скелеты. Часть костей держалась, а некоторые просыпались и валялись белесой грудой под столбами, в зеленых густых кустах. Ворота – рамы, сбитые из бревен и густо перетянутые «колючкой», – были на запоре. Сендер подкатил к въезду и затормозил. Появилась охрана, двое мужчин с дробовиками. Один взялся оттягивать нетяжелые створки, другой уставился на приезжих:

– По какому делу?

– А я для харьковских тута все разведываю, – ухмыльнулся Мажуга, – вот щас помчусь к ним с докладом.

Охранник хмыкнул.

– По торговому делу я, – продолжил Мажуга. – Сговориться насчет поставок, как обычно. Купить кой-чего по мелочи. Сафьян-то здесь?

– Проезжай, – мотнул головой охранник. И опустил дробовик.

Сендер вкатился в просвет между длинными бараками и остановился. Здесь, меж серых стен, было темно, дневная жара уже спадала. Окна светились, оттуда доносился бойкий говор, а во дворе было пусто.

– Ну что, заноза, не соврал я?

– Хитрый ты, дядька. Э, а чё, сендер так покинешь, без присмотра?

В длинном узком дворе стояло еще с полдесятка сендеров и самоходов, никто их не стерег.

– Так и покину. Говорил тебе – здесь не воруют. Видала скелеты на заборе? Это кого на воровстве поймали. И заметь, ни одного свежего покойника, все старые. Давно уже здесь не крадут. Идем, что ли. – Мажуга направился к широкому входу в барак, откуда лился яркий свет.

Едва вошли, Йоля замерла, потом качнулась назад.

– Ой, дядька Мажуга-а-а…

Вдоль длинного здания тянулся непрерывный ряд прилавков, а на них чего только не было! Масляно светились стволы, тесаки и ножи блестели колючими россыпями, патроны теснились в открытых коробах… а еще вышитые пояса с кобурами, сапоги и портупеи, ярко начищенные бляхи и пряжки. Над каждым продавцом горела лампа, все сверкало, все лучилось, пестро одетый народ прохаживался вдоль лотков, покупатели тыкали пальцами, спрашивали цену, бойко торговались…

– Что, заноза?

– Держи меня, дядька, держи крепко – не сдержусь, руки сами потянутся по чужим карманам. У-у-у, какое место… Богато здесь, глаза разбежалися-а-а-а…

Яркий свет, пестрые одежды, блестящий металл – все оказалось слишком неожиданно по сравнению с облезлыми бетонными стенами снаружи. И еще запахи здесь тоже были богатые: воняло горелым, дымком тянуло, кислым запахом свежевыделанных кож, еще порохом и сталью, и всевозможной снедью – где бойкое место, там и жратву покупают, и пьют, само собой. С нескольких лотков бойко уходили пиво и брага, там же и мясо жарили, и вареная кукуруза паром исходила, и лепешки с острыми начинками источали ароматы… У Йоли голова враз закружилась. Одной рукой девчонка вцепилась в Мажугину куртку, другую поглубже в карман плаща упихнула – чтоб не чесались ладошки воровать.