Славный дождливый день - Георгий Михайлович Садовников

«Я живой и тащу тебя на кровать, как слабого ребенка, — гордо подумал Линяев. — А черви пусть занимаются другим делом. Рыхлят почву, например. Земля-мать. Она принимает лишь семена жизни. Мы будем сеять в нее только жизнь».

Мыловаров забеспокоился. Рука его пошарила в воздухе и обняла Линяева за шею.

* * *

Утром он позвонил Линяеву на студию и, охая и сипя, страдальчески покаялся:

— Старина, если можешь, прости. Я, кажется, вчера наговорил много лишнего.

— Прощаю, но в последний раз, — строго предупредил Линяев.

— Я верил в твое милосердие. Но только не говори Алине. Она так боялась, что я проболтаюсь тебе. Теперь узнает, убьет! Не убьет, конечно, а презирать будет. — Мыловаров взвыл от головной боли.

— И что она так тщательно скрывает? Именно от меня? — осведомился Линяев, как бы между прочим.

— А-а… Значит я ее не продал?… Да ничего особенного. И вообще, ты не так меня понял, — заныл Мыловаров.

— Ну, ну, выкладывай, — жестко потребовал Линяев. — Считаю до трех. И после сам расспрошу Алину. А этого она тебе тем более не простит.

— Линяев! Дружище! Я пошутил! — жалко запищал Мыловаров.

— Раз!..

— Ну ваш роман вызвал у нас у некоторых… слухи, сплетни. Его называют связью. И даже адюльтером. Она, кажется, до сих пор не оформила развод. А по сему сам знаешь: «честь газеты», «репутация журналиста должна быть чище солнца, а сам он святее папы… римского, конечно. Все это шепчется пока по углам, но кому приятно?.. Ну, теперь-то меня не выдашь? — с трепетом спросил Мыловаров. — С другой стороны я вроде бы предупредил, как друг. Поэтому смотри, меня не подведи, — сварливо потребовал этот бесстыдник.

— Постараюсь, — нехотя пообещал Линяев.

* * *

К Линяеву зашел редактор музыкальных передач Ложкин. Зашел молча, без обычного крика. От него исходила непривычная тишь и усталое спокойствие. Видно, он только что скинул с плеч занозистую передачу. Ложкин рассеянно посмотрел в окно. Затем его взгляд остановился на Линяеве. В черных затуманившихся негой глазах Ложкина мелькнуло желание что-нибудь сказать. Линяев с любопытством ждал.

— Хочешь, достану тебе холодильник? — вдруг предложил Ложкин.

Но Линяев был начеку. Он знал, что стоит обещание Ложкина. Ложкин еще год назад посулил достать паркеровскую авторучку, механическую бритву «Спутник» и машину первосортного угля, хотя Линяев уверял, что у него газ и уголь ему ни к чему. Но пришлось дать согласие. Тем более, что он ничем не рисковал — Ложкин обычно не выполнял обещанного. Зато отказы его обижали, потому что он предлагал от души, искренне. Теперь к легендарной авторучке, бритве и углю Ложкин хотел добавить мифический холодильник. Но Линяев уже ученый.

— Спасибо. Не трудись. У меня есть холодильник, — торопливо соврал Линяев.

— Вероятно, паршивый? Не волнуйся, я достану отличный «ЗИЛ», — сказал Ложкин.

— Вот-вот. У меня и есть «ЗИЛ». Самый настоящий. Отличный «ЗИЛ».

— А-а… — ревниво протянул Ложкин. — А то смотри. Достану еще один. — И по глазам видно: опять ищет, что бы все-таки сделать Линяеву приятное.

Линяев совершил отвлекающий маневр.

— Кстати, сегодня художественный совет. Посмотри мой сценарий, может, скажешь пару слов в защиту, — сказал Линяев и протянул сценарий.

— Да что я тебе и так не верю, что ли? Ты же не новичок! — возмутился Ложкин и попробовал было улизнуть.

— А ты все же посмотри, — настойчиво попросил Линяев.

Ложкин взял сценарий, сел в кресло и, негодуя, принялся листать.

— Ну, что я говорил? Превосходно! — сказал Ложкин, возвращая сценарий, и, продолжая негодовать, вышел.

Позвонила Алина. Она говорила долго и сбивчиво. И про статью какого-то Вознока и про фильм «Баллада о солдате». И еще про что-то. Линяев ничего не понимал, но слушал с наслаждением. Что бы несусветное она ни молола, все для него почему-то было неимоверно важным. Он готов слушать без конца.

— Тебе все это неинтересно, — призналась Алина в заключение. — И, вероятно, сейчас ужасно некогда. Но мне нужен был предлог. Я хочу тебя видеть. Ты зайдешь вечером?

— Моя милая бюрократка, — рассмеялся Линяев. — Нельзя ли без волокиты? Если бы ты и не звонила, я все равно бы нахально пришел.

В дверях показалась голова секретарши и позвала на художественный совет.

— До вечера, — сказал Линяев и нехотя положил трубку.

Члены художественного совета расселись вдоль стен директорского кабинета. Линяев занял место рядом с Черниным и осмотрелся. Между телевизором и сейфом развалился Ложкин. Он поймал взгляд Линяева и по-приятельски подмигнул. Линяев кивнул в ответ, Сегодня должен обсуждаться его новый сценарий, но это его не волновало. Обсуждение обычное, какие бывают каждый четверг.

— Ну-с, — сказал директор, — сегодня на повестке дня сценарий Юрия Степановича. Кто желает высказаться?

— А что рассусоливать? — пожал плечами сельскохозяйственный редактор. — Тут ясное дело. Принять — и все. И пусть режиссер готовит передачу.

— Я тоже думаю: сценарий готов. Предлагаю перейти к следующему вопросу, — подал голос главный редактор.

— Я согласен с вами: Юрий Степанович — мастер, — директор смущенно улыбнулся. — Но для формальности надо бы. Для протокола, так сказать.

— Я скажу.

Ложкин поднялся и опять подмигнул Линяеву.

— Я думаю, сценарий слабоват и кое-где написан левой ногой. — И Ложкин принялся громить сценарий. Он осудил замысел автора и выразил опасение, что сценарий вообще нетелевизионен. Ложкин закончил речь и сел, не забыв снова подмигнуть Линяеву. Линяев смотрел на Ложкина, ничего не понимая.

— М-да, — озадаченно произнес директор, — может, нам действительно нужно разобраться?

— Признаться, и у меня были некоторые сомнения, — сказал главный редактор. — Но я виноват, счел их незначительными. Однако товарищ Ложкин лично мне открыл глаза. Ошибки в сценарии Юрия Степановича, теперь вижу, весьма существенны. Более того, они стали тенденцией в его работе.

За ним слово взял Чернин, обрушился на Ложкина, у Федосова он потребовал, чтобы тот расшифровал своя намеки, и тут началась катавасия. Вообще-то никто, кроме Ложкина, против не был. Но музыкальный редактор все же посеял зерна сомнения. Замутив воду, он довольно потирал руки и строил Линяеву многозначительные гримасы.

Наконец, после долгих дебатов сценарий был принят. Потом, когда закончился худсовет и Линяев вышел в коридор, его догнал Ложкин и весело хлопнул по спине.

— Я же тебе говорил: не сценарий, а конфетка. Каждый из нас подпишется под ним, не моргнув.

— Слушай, как тебя понять? Вначале ты говорил одно, потом другое. Теперь возвращаешься к первому? — спросил Линяев.

Ложкин заговорщически повел Линяева в сторону.

— Если бы я похвалил, сразу началось: «Вот друзья», «спелись», «кукушка, понимаешь, хвалит петуха» и тому подобное. Теперь амба! Все видели, что у нас с тобой дружба дружбой, а