Т. 1. Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Константина Бальмонта - Эдгар По

То был октябрь, месяц Листопада, последний месяц Осени, глядящий в наступающую зиму. Несколько дней он пробыл в больнице в тревожном полусознательном состоянии и умер на рассвете 7 октября 1849 года, в воскресное утро.

Мистрис Мэри Моран, жена врача того Балтиморского госпиталя при одном колледже, где умер Эдгар По, — последняя женщина, которая наклонилась к умирающему поэту, — сохранила для нас летопись последних его часов: «Когда в госпиталь принесли молодого человека в оцепенении, было предположено, что он изнемог от опьянения. То были дни выборов, и город был в очень беспорядочном состоянии. Мы скоро увидели, что это какой-то джентльмен; и так как наша семья жила во флигеле при здании колледжа, доктор поместил его в комнату, которой легко было достигнуть по коридору, ведущему из нашего флигеля. Я помогала ухаживать за ним здесь, и в один из промежутков сознательности он спросил меня, есть ли какая-нибудь надежда для него. Думая, что он говорит о физическом своем состоянии, я сказала: «Мой муж думает, что вы очень больны, и если вы хотите отдать какие-нибудь распоряжения касательно ваших дел, скажите, я запишу их». Он ответил: «Я разумел, надежда для такого злосчастного, как я, за пределами этой жизни». Я уверила его, что Великий Целитель сказал, что есть. Я потом прочла ему четырнадцатую главу из Благовестия Святого Иоанна, дала ему успокоительное питье, вытерла бисеринки пота с его лица, поправила его подушку и оставила его. Немного спустя мне принесли весть, что он умер. Я сделала ему саван и помогла убрать его тело для погребения».

Напоминаю начальные и конечные слова четырнадцатой главы Евангелия от Иоанна: «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте, в доме Отца Моего обителей много; а если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам; и когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я; а куда Я иду, вы знаете, и путь знаете… Уже не много Мне говорить с вами… Но, чтобы мир знал, что Я люблю Отца, и как заповедал Мне Отец, так говорю: встаньте, пойдем отсюда».

Тишина. Великая тишина. И потом пронзительный вопль: «Анни, мой Эдди умер»… И долгий, спутанный, дрожащий ответный вопль нежного женского юного голоса: «О моя Мать, моя любимая мать, что я скажу вам — как могу я утешить вас — о Мать, узнав о смерти, я сказала нет, нет, это неверно, мой Эдди не может быть мертвым, нет, это не так…»

Есть Море. Печальное Море, которое всегда шумит и пенится, и создает мгновенные узоры, тающие слезами и пеной вкруг пустынного острова, что возносится над водною громадой, как одинокий утес. От утра и до вечера, во всю долгую ночь, от вечерней вари до утренней, светят ли звезды или небо затянуто тучами, горит ли в нежно-голубой синеве огнемечущее Солнце или в тусклом и мертвенно-синем небе встает запоздалая ладья убывающего желтого Месяца, ласков ли ветер или собирается буря, которая топит корабли, вкруг одинокого острова-утеса шумит и шумит, и плещет, и пенится неустающее тоскующее Море, движеньями волн своих рисующее узоры, которые всегда повторяются и каждое мгновение возникают в первый раз. На острове-утесе нет человеческой жизни. Там проходят только стройные невещественные тени, живущие своей особой жизнью в часы Новолуния и умирающие в первый же миг Полнолунья, чтобы снова возродиться, когда тонкий серп, начальный, намекающий, явит в прозрачной лазури серебряный свой иероглиф. Люди не живут на этом острове. Они могут к нему только приближаться. Не живут на нем даже и птицы, они только вьются вкруг него и веют над ним своими крыльями, в часы, когда буря топит корабли. Так стоит тот остров-утес над водой и будет так стоять, а Море, которое никогда не рассказывает своих тайн, никогда не скажет, почему он такой, этот остров. Оно только с утра и до ночи, с ночи до утра, обнимает его бесконечным своим волнением и бросает пену, и переливается, и шумит, шумит.

К.Бальмонт

St.-Brevin l'Ocean.

1911. Сентябрь.

Бретань

Стихотворения

ФЕЙНАЯ СТРАНА

Долы дымные — потокиТеневые — и леса,Что глядят как небеса,Многооблачно-широки,В них неверная краса,Формы их неразличимы,Всюду слезы, словно дымы;Луны тают и растут —Шар огромный там и тут —Снова луны — снова — снова —Каждый миг поры ночнойОзаряется луной,Ищут места все иного,Угашают звездный свет,В бледных ликах жизни нет,Чуть на лунном циферблатеЗнак двенадцати часов, —Та, в которой больше снов,Больше дымной благодати,(Это чара в той стране,Говорит луна луне),Сходит ниже — сходит ниже —На горе на верховойСтавит шар горящий свой— И повсюду — дальше — ближеВ легких складках бледных сновРасширяется покровНад деревней, над полями,Над чертогами, везде —Над лесами и морями,По земле и по воде —И над духом, что крыламиВ грезе веет — надо всем,Что дремотствует меж темИх заводит совершенноВ лабиринт своих лучей,В тех извивах держит пленно,И глубоко, сокровенноО, глубоко, меж теней,Спит луна, и души с ней.Утром, в свете позолоты,Встанут, скинут страсть дремоты,Мчится лунный их покровВ небесах, меж облаков.В лете бурь они носимы,Колыбелясь между гроз —Как из жерл вулканов дымы,Или желтый Альбатрос.Для одной и той же целиТа палатка, та лунаИм уж больше не нужна —Вмиг дождями полетелиБлески-атомы тех снов,И, меняясь, заблестелиНа крылах у мотыльков,Тех, что будучи земными,Улетают в небеса,Ниспускаются цветными(Прихоть сна владеет ими!),Их крылами расписнымиСветит вышняя краса.

К ЕЛЕНЕ

(О, Елена, твоя красота…)

О Елена, твоя красота для меня —Как Никейский челнок старых дней,Что, к родимому краю неся и маня,Истомленного путника мчал все нежнейНад волной благовонных морей.

По жестоким морям я блуждал, нелюдим,Но классический лик твой, с загадкою грез,С красотой гиацинтовых нежных волос,Весь твой облик Наяды — всю грусть, точно дым,Разогнал — и меня уманила НаядаК чарованью, что звалось — Эллада,И к величью, что звалося — Рим.Вот, я вижу, я вижу тебя вдалеке.Ты как статуя в нише окна предо мной,Ты с лампадой агатовой в нежной руке,О Психея, из стран, что целебны тоскеИ зовутся Святою Землей!

ИЗРАФЕЛЬ

…И ангел Израфель, струны сердца

которого — лютня, и у которого из всех

созданий Бога — сладчайший голос.

На небе есть ангел, прекрасный,И лютня в груди у него.Всех духов, певучестью ясной,Нежней Израфель сладкогласный,И, чарой охвачены властной,Созвездья напев свой согласныйСмиряют, чтоб слушать его.

Колеблясь в истоме услады,Пылает любовью Луна;В подъятии высшем онаВнимает из мглы и прохлады.И быстрые медлят Плеяды;Чтоб слышать тот гимн в Небесах,Семь Звезд улетающих радыСдержать быстролетный размах.

И шепчут созвездья, внимая,И сонмы влюбленных в него,Что песня его огневаяОбязана лютне его.Поет он, на лютне играя,И струны живые на ней,И бьется та песня живаяСреди необычных огней.

Но ангелы дышат в лазури,Где мысли глубоки у всех;Полна там воздушных утехЛюбовь, возращенная бурей;И взоры лучистые ГурийИсполнены той красотой,Что чувствуем мы за звездой.

Итак, навсегда справедливоПрезренье твое, Израфель,К напевам, лишенным порыва!Для творчества страсть — колыбель.Все стройно в тебе и красиво,Живи и прими свой венец,О, лучший, о мудрый певец!

Восторженность чувств исступленныхПылающим ритмам под стать.Под музыку звуков, сплетенныхИз дум Израфеля бессонных,Под звон этих струн полнозвонныхИ звездам отрадно молчать.

Все Небо твое, все блаженство.Наш мир — мир восторгов и бед,Расцвет наш есть только расцвет.И тень твоего совершенстваДля нас ослепительный свет.

Когда Израфелем я был бы,Когда Израфель был бы мной,Он песни такой не сложил быБезумной — печали земной.И звуки, смелее, чем эти,Значительней в звучном завете,Возникли бы, в пламенном свете,Над всею небесной страной.

ГОРОД НА МОРЕ