Жюльетта. Том I - Маркиз де Сад

До того, как девушка выйдет замуж, какое преимущество дает ей ее девственность? И до какой степени может доходить безумие, если некоторые всерьез считают, что честь и достоинство женского рода зависит от наличия или отсутствия одной мизерной части ее тела? Для чего Природа сотворила людей? Не для того ли, чтобы помогать друг другу и, следовательно, доставлять другим всевозможные удовольствия? Если мужчина ждет от юной девушки максимальных наслаждений, зачем же плевать на замыслы и законы Природы и заточать несчастную в жестокие оковы добродетели, которая запрещает ей отдаваться своему мужчине со всей неукротительностью ее натуры? Можно ли допустить такое варварство, даже не пытаясь оправдать его? Но чем можно оправдать тот факт, что девушка обязана хранить целомудрие? Вашей религией, обычаями, привычками? Что может быть нелепее и смешнее, чем подобное оправдание? Давайте оставим религию в покое — я знаю, как вы все относитесь к этой чепухе. Но вот, что касается условностей: могу я спросить у вас, что это такое? Если я не ошибаюсь, этим словом обозначают определенное поведение отдельных личностей у себя дома и в обществе. Вы согласитесь, что эти условности должны способствовать счастью людей, если это не так, значит, они глупы, если они мешают счастью, значит, они жестоки и бесчеловечны, и любая просвещенная нация обязана позаботиться о том, чтобы они служили общему благу. Теперь скажите мне, каким образом наши французские обычаи, особенно, что касается плотских удовольствий, отвечают благосостоянию страны? Во имя чего они вынуждают девушку, это бедное создание, так упорно держаться за свою девственность? Ведь это вопиющий вызов Природе — Природе, которая внушает ей избавиться от этого бремени; кроме того, это прямой ущерб ее здоровью, которое жестоко страдает от этого! Вы можете ответить, что она должна попасть в руки своего мужа чистой и незапятнанной. Но почему вы не допускаете, что это выдумка умов, извращенных предрассудками? Подумать только: чтобы доставить какому-то самцу удовольствие сорвать первые плоды, бедной девушке приходится десять лет отказываться от собственной сущности! Ради чего должна она заставлять мучиться сотни своих поклонников, чтобы в один прекрасный день выбрать одного из них и доставить только ему наслаждение? Можно ли представить что-нибудь более неразумное, существует ли более чудовищный замысел? Можете вы — я вас спрашиваю! — привести столь же красноречивый пример попрания всеобщих интересов? Есть ли у человечества более опасный враг, чем эти отвратительные условности? Да здравствуют те, кто, пребывая в неведении относительно таких беспочвенных глупостей, тем больше уважает юных представительниц нашего пола, чем непристойнее они себя ведут! Только в постоянных безумствах заключается истинная добродетель девушки: чем чаще она отдается, тем больше ее любят; чем больше она совокупляется, тем большую радость она излучает и тем вернее способствует счастью своих соотечественников. Какие же они варвары — те мужья, что одержимы призрачным удовольствием сорвать первую розу! Ведь они деспоты, если, держатся за это свое право, отказывая в нем другим мужчинам. А возьмем это неуважение к девушке, когда она, не имея опыта с мужчинами, не смогла дождаться, чтобы подарить одному из них самое ценное, что у нее есть, и, услышав зов Природы, имела все основания не ждать этого момента. Теперь рассмотрим вопрос добродетельности женщин, которые стали женами. В данном случае речь идет о супружеской неверности, о поведении, которое принято считать дурным.

Наши обычаи, правила поведения, религиозные верования, общественные установления — короче, все эти ничтожные факторы — не выдерживают никакой критики; и дело совсем не в том, чтобы доказать, что адюльтер является преступлением, скажем, в глазах и лапландцев, которые его допускают, и французов, которые его запрещают, — дело в том, чтобы решить, ошибается ли на сей счет человечество, и оскорбляет ли это Природу. Во-первых, чтобы принять такую гипотезу, надо абсолютно отрицать мощь плотских желаний, которые наша матушка-природа вложила в мужчин и женщин. Вполне очевидно, что если бы одному мужчине было достаточно одной женщины, или если бы одна женщина могла удовлетвориться одним мужчиной, тогда, согласно этой гипотезе, тот, кто нарушает законы, бросает вызов Природе. Но если плотские желания таковы, что женщине одного мужчины совершенно недостаточно, а ему, в свою очередь, требуется много женщин, я надеюсь, вы согласитесь, что в таком случае любой закон, сковывающий эти желания, можно назвать —деспотическим и противным Природе. Ложная добродетель, называемая целомудрием — самый смешной из всех существующих предрассудков, — ни в коей мере не делает никого счастливым и наносит непоправимый урон всеобщему благу, ибо подобная добродетель приводит к слишком жестоким лишениям; я утверждаю, что подобная псевдодобродетель есть идол, который питается страхом перед супружеской изменой, следовательно, долг каждого здравомыслящего человека — внести девственность в число самых отвратительных способов, придуманных человеком для того, чтобы преградить путь к матушке-природе… Давайте посмотрим в корень: потребность в совокуплении не менее важна, чем потребность в питье и еде, и надо относиться и к той и другой с одинаковым уважением. Скромность — можете быть уверены в этом — с самого начала была не чем иным, как стимулом к похоти: смысл ее заключается в том, чтобы отсрочить осуществление желания и тем самым усилить возбуждение, а позже глупцы стали называть добродетелью то, что, на самом деле, побуждает к распутству.[25] Утверждать, что целомудрие есть добродетель, столь же смешно, сколько считать добродетельным того, кто добровольно лишает себя пищи. Да будет вам известно, что почти всегда мы придаем слишком большое значение тому, что называем добродетелью или пороком; пора положить конец предрассудкам. Вот когда заявить кому-нибудь о своем желании совокупиться с ним станет таким же обычным делом, как в чужом доме попросить чего-нибудь поесть или попить, когда это будет повседневностью, тогда предрассудок рухнет и исчезнет, целомудрие перестанет считаться добродетелью, а супружеская измена — преступлением. Ну, подумайте сами — что дурного я делаю, кому делаю плохо, когда, встретив приятного мне человека, говорю ему: «Прошу тебя предоставить в мое распоряжение часть твоего тела, от которой я получу удовлетворение, а если тебе хочется того же, ты можешь насладиться любой частью моего тела».

Так чем же мое предложение оскорбляет встреченного мною человека? Какой вред принесет ему принятие этого предложения? Если во мне нет ничего такого, что может возбудить его страсть, ну что ж — тогда удовольствие легко получить за деньги, и он, быть может, даже поторговавшись, без дальнейшего промедления отдаст мне свое тело; я имею неоспоримое право применить силу и принуждение, если, удовлетворяя его доступными мне средствами — будь то мой кошелек или мое тело, — он хоть на секунду заупрямится и не захочет отдать мне то, что я по справедливости должна получить от него. Оскорбляет Природу тот, кто отказывается удовлетворить желание своего ближнего. Я, например, ничем не оскорбляю ее, когда покупаю то, что вызывает мой интерес, и плачу справедливую цену за то, что мне предлагается. Еще раз повторяю: целомудрие не есть добродетель, это — условность и ничего больше. Целомудрие придумали распутники, вечно ищущие новых утонченных наслаждений, посему это нечто искусственное, но ни в коей мере не естественное чувство. Женщина, предоставляющая свои услуги первому встречному, проституирующая направо и налево, в любой момент и в любом месте, возможно, и совершает поступок, противный обычаям, принятым в ее стране, но никоим образом не делает, и не может сделать, ничего дурного окружающим, которым такое поведение не вредит, а скорее, нравится так же, как нравится Природе. Сама Природа подталкивает нас к самому изощренному разврату и злодейству. Воздержанность — будьте уверены в этом! — добродетель глупцов и фанатиков, она чревата погибелью и не влечет за собой ничего путного; она вредна как для мужчины, так и для женщины; она разрушает здоровье, так как семя от этого застаивается и пропадает, оставаясь в чреслах, между тем как оно для того и накопляется, чтобы быть выброшенным из организма как любое другое выделение. Словом, самое ужасное извращение неизмеримо менее опасно для здоровья, чем целомудрие, и самые известные народы земли, так же, как и самые знаменитые их представители были одновременно и самыми развратными. Совокупление — беспрепятственное, прилюдное и всеобщее — вот желание Природы, и этот обычай широко распространен по всему миру, пример тому — животные. Но абсолютно противоречит замыслам нашей праматери обычай, когда мужчина берет себе только одну жену, как это делают в Европе, или когда женщина выходит сразу за нескольких мужчин и становится их собственностью, как это бывает в некоторых землях Африки, или же когда один мужчина берет в жены несколько женщин, как, скажем, в Турции. Все эти освященные местными законами обычаи сковывают желания, подавляют страсти и порывы и кастрируют волю; эти мерзкие условности приводят лишь к бедам и болезням и отравляют душу. И тот, кто берет на себя смелость управлять людьми, не должен надевать оков на живую плоть! Дайте человеку свободу действовать самостоятельно, и пусть он сам ищет то, что лучше всего ему подходит, И— вы не замедлите увидеть, как хорошо пойдут дела в государстве. Любой разумный человек скажет вам: «Почему я должен быть привязанным к тому, кого никогда не полюблю, потому лишь, что мне требуется сбрасывать семенную жидкость? Какая польза от того, что та же самая нужда делает моими рабами сотню несчастных, даже имени которых я не знаю?» Почему такая же потребность в женщине должна ввергать ее в пожизненное рабство и унижение? И вы, боги, взирающие на бедную девушку, пожираемую страстями, жаждущую утолить их, что сделали вы, чтобы избавить ее от этих мук? Вы приковали ее к одному-единственному мужчине. А этот мужчина? Вы уверены, что его желания полностью совпадают с ее вкусами? Не случится ли так, как это порой случается, что он возляжет с ней на супружеское ложе три-четыре раза за всю жизнь или, в лучшем случае, будет получать от нее удовольствия, которые бедняжка не сможет разделить? Какая же это вопиющая несправедливость, неужели нельзя запретить такие бессмысленные браки и предоставить супругов самим себе, чтобы они могли прислушаться к своим, желаниям и найти то, что им по вкусу! Какая польза обществу от подобных браков? Вместо того, чтобы крепить узы, они разрушают их и порождают не друзей, а недругов, Как вы думаете, что прочнее: одна большая семья, какой мог бы сделаться каждый народ на земле, или пять-шесть миллионов маленьких семеек, чьи интересы неизбежно вносят смуту, создают вражду и постоянно сталкиваются с общим интересом? — К чему тогда пустая болтовня насчет свободы; равенства, братства, что такое единство и дружба между людьми, если все — братья, отцы, матери, жены — воюют друг с другом? Единство означает универсальность, но кто осмелится возразить, что такая универсальность отрицает связи, что их уже не существует, что осталась одна всеобщая связь? Ну и что она дает? Разве не предпочтительнее вообще не иметь никаких связей, которые только усиливают вражду? Давайте обратимся к истории. Сколько у нас лиг, фракций, бесчисленных партий, которые опустошили Францию своими междоусобицами, когда каждая семья враждует со всеми остальными; и я спрашиваю вас, могло ли случиться такое, если бы вся Франция была одной большой семьей? Разве большая, всеобщая семья могла бы превратиться во враждующих друг с другом зверей, зубами и когтями рвущих друг друга на части — одни за тирана, другие — за его соперников? Не было бы орлеанцев, которых грызут бургушщы, или Гизов, поднявшихся на Бурбонов, не было бы всех этих ужасов, раздирающих Францию и питающихся гордыней и непомерной амбицией отдельных семейств. Эти страсти исчезнут без следа, когда появится предлагаемое мною равенство; они канут в забвение, как только будут разрушены абсурдные брачные узы, А что останется? Однородное мирное государство с единым образом мысли, с едиными желаниями и целями; счастливо жить вместе и вместе защищать родину. Конечно, и этот механизм не избежит поломок, пока сохраняются принятые ныне обычаи и привычки. Сегодня богатство и собственность собираются в руках немногих, этих немногих будет еще меньше за счет постоянных перекрестных браков, и через сотню лет государство неизбежно разделится на две большие части, причем одна будет настолько мощной и богатой, что сможет раздавить другую, и страна канет в лету[26].