Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

суматоха. Если бы не грубый окрик Гавриила, все побросали бы весла. Но уважение к старцу, видимо, было так велико, что кулугуры не посмели его ослушаться и продолжали грести, чтобы сдвинуть плоты в сторону медленно приближающегося противоположного берега.

Матери кутали в промокшую одежду перепуганных плачущих детей и прижимали их к себе. Женщины, что постарше, изо всех сил сдерживали перепуганных лошадей, которые неистово ржали и порывались спрыгнуть с плотов в воду. А ливень лил не переставая, словно над головами несчастных расположилось целое море.

– Ешо, ешо немного стерпите, браты! – хрипел неизвестно кому Гавриил, не замечая, что его никто не слышит. – Испытание… Хосподь…

Плот уткнулся бортом в берег. Все, кто был на нем, повалились на мокрые бревна. Несколько гребцов, не удержав равновесия, свалились в воду.

Цель была достигнута – переправа через реку состоялась. И, словно по волшебству, ливень внезапно прекратился, ветер развеял тучи, и высоко в небе приветливо засияло солнце.

– Чудеса! – очумело вытаращился на небо Никифор. – Энто што, мне чудится?

– Кабы так. – Гавриил отбросил весло и, встав рядом с казаком, внимательно осмотрел заросший густым кустарником берег. – Хосподь указал нам путь, помыл его водой с небес, и сее может означать токо одно – молитвы наши услышаны, и мы на верном пути.

– Воистину чудо! – Никифор набожно перекрестился и покосился на старца.

Казак никогда не видел подобного, поэтому он твердо уверовал в правильность посулов Гавриила и в то, что путь его общине указывает сам Господь.

Убедившись, что все плоты причалили к берегу, старец первым сошел на землю, после чего его примеру последовали и остальные. Никифор же, позабыв об обидных словах, высказанных Нюрой перед переправой, решительно подошел к повозке, отстранил рукой неприязненно посмотревшую на него Марью и, взяв девушку на руки, бережно снес ее на берег. Уже без иронии посмотрев на кулугуров, которые на лесной полянке устраивались на молебен, он поставил Нюру на землю, подошел к Гавриилу и встал перед ним на колени.

– Я весьма рад, што и ты прозрел тож. – Старец перекрестил преклоненную голову казака двумя пальцами и одарил вялой улыбкой. – Отбившийся агнец завсегда возвернется обратно в стадо!

– Верую я! – Никифор схватил руку Гавриила и с упоением поцеловал. – Истинная вера твоя… Ежели я не тронулся умом, то зрил энто воочию!

– Рад за тебя и за… – Старец посмотрел на остолбеневшую при виде неожиданного поступка казака Нюру и поманил ее рукой. – Ступай к нам, дева. Ибо негоже супружице издалече глазеть на мужа, готовящегося смиренно выслушать истину Божью.

– Я? – Девушка вздрогнула и, не зная, как поступить, растерянно пожала плечами.

– Подем, не боись. – Появившаяся сзади Марья обняла Нюру за плечи и подвела к Никифору. – Слухать проповедь никому не грешно и не зазорно. Ежели ты даж исповедуешь веру иную… Православную!

– Грех-то какой, Хосподи. – Девушка опустилась на колени и, воровато поглядывая на Гавриила, перекрестилась тремя пальцами. – Видела б меня матушка – прокляла б.

Услышав ее слова, Никифор недовольно покосился и едва слышно прошептал:

– Довольно языком талабонить. Ни к чему. Не хошь слухать – другим не мешай.

– Да я… – Нюра вспыхнула румянцем и замолчала. А старец Гавриил воздел к небу руки и начал очередную проповедь, да так проникновенно, словно находился не в лесу перед своими единоверцами, а в самом Киеве перед мощами святых, почитаемых верой.

21

Петр Кочегуров, Степка Погадаев и Гурьян Куракин переждали бурю на берегу, укрывшись от ливня бударой. Подъем вверх по реке они продолжили сразу, как только солнце выглянуло из-за туч и прогрело пропитанную водой землю.

Есаул сидел на корме. Он держал весло и лениво рулил, зорко вглядываясь в очертания берегов. Иногда Петр шутливо прикрикивал на Гурьяна, который, обливаясь потом, налегал на весла, без особого труда двигая будару против течения реки.

– А ну, поднажми! – Кочегуров подмигивал Степке и «грозил» Гурьяну кулаком. – Навались шибче, а то нагайкой вдоль хрябтины оттяну!

– Я вота тя веслом щас огрею, коли не умолкнешь, – беззлобно отшучивался Куракин. – Так огрею, што мало не покажется!

– Да куды те, медведяке неповоротливому? – колол сзади гадливо Степка. – Ты всю силушку свою немереную на весла положил!

Стремясь доказать, что это не так, Гурьян налегал на весла, да так сильно, что будара зарывалась носом в воду. Не желая вымокнуть, Степка вскакивал на ноги, отчего легкая лодка качалась из стороны в сторону, грозя перевернуться и затонуть.

– Будя вам тешиться, вороги! – уже обоим шалунам грозил кулаком Кочегуров. – Эвон черпанем бортом и затопим бударушку.

– Тады пешком подем, – Куракин широко улыбнулся и кивнул в сторону берега.

– Не-а на те поедем. – Степка хлопнул ладонью по широкой спине Гурьяна и озорно подмигнул есаулу. – А што, Петро, плечи как седла! Ей-богу, выдюжит.

Солнце уже садилось, и пепельно-розовые блики упали в воду, а за кормою разбегались голубые волны.

– Как за поворот завернем, на ночлег встанем, – объявил Кочегуров, видя, что Куракин уже порядком устал и нуждается в отдыхе.

– А можно ль? – с опаской покосился на неприветливые берега Степка. – На степняков бы не выплыть, а то…

– Че, портки обгадил? – отомстил удачной насмешкой за все предыдущие Гурьян. – Вольному – воля, ежели хошь в реке ночевать, сигай за борт.

Проглотив колкость, Степка обиженно шмыгнул носом и, стремясь сменить тему, спросил есаула:

– Петро, а взаправду бают, што казаки яицкие злы были, ако псы цепные?

– Ня знай, – неопределенно ответил тот. – Я тож про то слыхивал.

– Ешо бают, што оне женок своех да детей малых саблями секли, кады в поход вострились, – несмотря на усталость, высказался Куракин.

– И про то слыхивал. – Есаул оперся на весло и, желая разжечь побольше интереса в казаках, ухмыльнулся. – Мне ешо бабка сказывала, што, дескать, казаки яицкие свирепыми на весь мир слыли. Откель оне на Яик пришли, никто не ведат. Оседлали оне реку, значится, ровно скакуна. Всех округ запужали…

– А я слыхивал, што Василий Гугня да Гаркуша казачеству на Яике начало положили, – вставил Степка. – Атаман как-то сказывал у костра.

– Ведомо и мне о том, да не шибко верится, – ухмыльнулся Кочегуров. – Много о том бают. Разве мог Гугня с ватагой малой на пустынную реку сквозь татар пробиться? Гаркушу слепого сыскать? В одно верую, што стойбище нашли, пятерых пастухов порубали да татарку молодую полонили, котору атаман Гугня в жены взял.

– Ешо ее Гугенихой прозвали, – не отрываясь от гребли, подсказал Гурьян.

– Во-во, – кивнул, соглашаясь, есаул. – Тады в жены к казакам с Яика нихто не шел. Как чумных, их девки с Дона и Волги чурались. И все, грят,