Король мечей - Майкл Муркок

Потом шаги стали удаляться. До Корума донеслось слабое звяканье сбруи, новые голоса, цокот копыт по гравию. Затем наступила тишина.

Вскоре старый Кин отодвинул стену, заглянул в убежище и подмигнул одним глазом. Корум улыбнулся ему и выбрался на волю, отряхивая пыль с алого плаща. Джери сдул с кота крошки штукатурки и погладил его. Он что-то сказал старому Кину, отчего тот зашелся хриплым смехом.

Но леди Джейн Пенталлион была настроена серьезно.

— Полагаю, они еще вернутся, — сказала она. — Они заметили, что мы давно не пользовались часовней.

— Часовней?

— Да. Мы должны молиться там, если не ходим в церковь. Существуют специальные законы, предписывающие это.

Корум в изумлении покачал головой.

— Законы? — он провел рукой по лицу. — Да, этот мир нелегко постигнуть.

— Если Монах задержится, вам придется покинуть усадьбу и поискать другое убежище, — сказала она. — Я уже послала за одним своим добрым знакомым, священником. В следующий раз солдаты найдут здесь весьма набожную Джейн Пенталлион.

— Сударыня, я надеюсь, вам не придется страдать из-за нас, — обеспокоился Корум.

— Не тревожьтесь. Они ничего не смогут доказать. Когда страсти улягутся, про меня опять забудут — на некоторое время.

Той ночью Корум рано лег спать. Его сморила какая-то странная усталость. Принца мучил страх за Джейн Пенталлион. Он полагал, что она напрасно не придает должного значения происшедшему. Наконец он заснул, но около полуночи его разбудили.

У кровати стоял Джери, уже одетый, в шляпе, с котом на плече.

— Пришло время, — сказал он, — уйти во Время.

Корум протер глаза, не вполне понимая, что Джери имеет в виду.

— Болориаг здесь.

Корум выпрыгнул из постели.

— Я оденусь и спущусь вниз.

Когда он сбежал по лестнице, то увидел леди Джейн, кутавшуюся в черный плащ. Ее белоснежные волосы были неприбраны. Она стояла с Джери-а-Конелом и каким-то маленьким морщинистым человечком, опиравшимся на палку. Голова его была чересчур велика для столь тщедушного тельца, это не могло скрыть даже свободное монашеское одеяние. Голос у старика был резкий, ворчливый.

— Я знаю тебя, Тимерас. Ты мошенник.

— Я не Тимерас в этом воплощении, Болориаг. Я Джери-а-Конел.

— Все равно мошенник. Я даже не желаю говорить с тобой на одном языке и делаю все исключительно ради прекрасной леди Джейн.

— Вы оба мошенники! — засмеялась старая леди. — И отлично знаете, что вам ничего не остается, кроме как поладить друг с другом.

— Я помогаю ему только оттого, что вы просите меня об этом, — возразил старик, — а еще оттого, что в один прекрасный день он тоже сумеет мне помочь.

— Я уже говорил тебе, Болориаг, что у меня много знаний, но мало умения. Я помогу тебе, если это будет в моих силах, но моя память похожа на лоскутное одеяло — это воспоминания о тысячах жизней. Ты бы лучше пожалел меня.

— Ба! — Болориаг повернулся всем своим согбенным тельцем и яркими голубыми глазами уставился на Корума. — Еще один мошенник?

Корум поклонился.

— Леди Джейн просит отвезти вас туда, где вы не будете причинять ей столько хлопот, — продолжал Болориаг. — И я сделаю это с превеликим удовольствием, ибо сердце у нее настолько доброе, что доставляет ей одни неприятности. Но я делаю это вовсе не ради вас, господа, надеюсь, вы понимаете.

— Мы понимаем.

— Тогда в путь. Ветры времен уже дуют, и они могут измениться, прежде чем мы ляжем на курс. Моя лодка у дверей.

Корум подошел к леди Джейн и нежно поцеловал ей руку.

— Благодарю вас за все, сударыня. За ваше гостеприимство, за ваши дары — и молюсь, чтобы вы познали счастье.

— Возможно, в другой жизни, — ответила леди Джейн. — Спасибо и вам на этом, позвольте мне вас поцеловать… — она наклонилась и коснулась губами лба Корума. — Прощайте, мой эльфийский принц…

Она отвернулась, скрывая слезы. Корум последовал за Болориагом, ковылявшим к дверям.

На гравийной дорожке стоял небольшой кораблик. Он был рассчитан на одного и явно тесноват для трех пассажиров. У него был высокий изогнутый нос, сделанный из какого-то странного вещества, не дерева и не металла, и сплошь покрытый зазубринами и царапинами, словно корабль потрепало немало штормов. В середине помещалась мачта, хотя паруса не было видно.

— Садитесь сюда, — нетерпеливо приказал Болориаг, показывая на скамью. — А я сяду между вами и буду управлять кораблем.

Корум втиснулся справа от старика, Джери — слева. Шар, сидящий на оси, был единственным средством управления причудливым кораблем. Болориаг поднял руку, прощаясь со стоявшей в дверях леди Джейн, затем зажал шар в ладонях.

Корум и Джери повернулись к двери, но леди Джейн куда-то исчезла. Корум почувствовал, что у него на глаза наворачиваются слезы, и понял, почему леди Джейн не стала дожидаться их отплытия.

На мачте что-то вдруг замерцало: Корум увидел смутное световое пятно, имевшее форму треугольного паруса. Свечение усиливалось, становилось ярче, пока не сделалось точь-в-точь похожим на обычный матерчатый парус, наполненный ветром, хотя никакого ветра не было и в помине.

Болориаг что-то пробормотал себе под нос; корабль дрогнул и поплыл, но остался на том же месте.

Корум взглянул на лесную усадьбу. Она была окружена танцующим сиянием.

Внезапно их объял яркий дневной свет. Они увидели вокруг себя людей, много людей, но те словно не замечали корабля. Это были всадники — солдаты, приезжавшие с обыском накануне. Потом они исчезли. Снова наступила ночь, потом опять день. Потом усадьба пропала. Лодка затряслась и, подпрыгнув, повернула.

— Что происходит? — закричал Корум.

— По-видимому, то, чего вы хотели, — проворчал Болориаг. — Небольшое приятное путешествие по морям времени.

Мир вокруг превратился в сплошное серое облако. Несуществующий ветер по-прежнему раздувал парус. Лодка шла вперед, шкипер в черной рясе что-то нашептывал над шаром, поглядывая то направо, то налево.

Временами серое облако меняло цвет, приобретая зеленый, голубой или густо-коричневый оттенок, и странное ощущение тяжести наваливалось на Корума. Ему становилось трудно дышать, но неприятное чувство быстро проходило. Болориаг, казалось, не чувствовал ничего, и даже Джери не обращал на это никакого внимания. Иной раз кот, негромко мяукнув, вцеплялся когтями в плечо хозяина, и это был единственный намек, что и другие испытывали те же неудобства.

Вдруг парус обвис и начал тускнеть. Болориаг разразился хриплыми ругательствами на каком-то непонятном языке, изобилующем согласными, и так закрутил свой шар, что лодка завертелась с головокружительной быстротой, а у Корума к горлу подкатила тошнота.