Выкрикивается лот 49 - Томас Пинчон

И каждое движение, каждый квант энергии потихоньку разрушает огромный массив накопленной информации.

– На помощь, – взмолилась Эдипа. – Мне за вами не угнаться.

– Энтропия – это всего лишь фигура речи, – вздохнул Нефастис – Метафора. Она связывает мир термодинамики с миром информационных потоков. В Машине задействованы оба. Демон переводит метафору из разряда изящной словесности в разряд объективной истины.

– А что, если, – начала Эдипа, чувствуя себя в некотором роде еретичкой, – что, если демон существует только потому, что уравнения похожи? Из-за метафоры.

Нефастис улыбнулся – непробиваемый, спокойный, глубоко убежденный.

– Он был открыт Кларком Максвеллом задолго до возникновения метафоры.

Неужели Кларк Максвелл столь же фанатично веровал в реальность своего демона? Эдипа приглядывалась к портрету на стенке ящика. Кларк Максвелл был изображен в профиль и на взгляды Эдипы не отвечал. Лоб у него был высокий и гладкий, а на затылке имелась забавная шишка, прикрытая курчавыми волосами. Единственный видимый на картине глаз смотрел снисходительно и лукаво, но Эдипа сразу почувствовала, какие мучительные полуночные сомнения и творческие кризисы могли таиться в глубоких складках около тонкого рта, скрытого под окладистой бородой.

– Смотрите на портрет, – велел Нефастис, – и сосредоточьтесь на цилиндре. Не волнуйтесь. Если вы обладаете особым чутьем, то сами поймете, на каком именно. Откройте свой разум и будьте готовы принять послание демона. Я скоро приду.

И вернулся к телевизору, где теперь показывали мультики. Эдипа терпеливо просидела две серии про Медвежонка Йога, серию про Магиллу Гориллу и мультик про Питера Потамуса,[76] глядя на загадочный профиль Кларка Максвелла и ожидая сеанса связи с демоном.

Ты здесь, малыш, спрашивала Эдипа, или Нефастис просто ломает комедию? Ответ она могла получить не раньше чем шевельнется поршень. Руки Кларка Максвелла целиком на фотографии не поместились. Возможно, он держал книгу. Он вглядывался вдаль, в туманную перспективу викторианской Англии, чей свет уже навсегда погас. Сомнения Эдипы росли. Ей почудилось, что Максвелл едва-едва, вот сейчас, совсем чуть-чуть улыбнулся себе в бороду. Выражение глаза определенно изменилось…

Вот, вот. Что там такое на самом верху? Показалось, или поршень с правой стороны самую малость сдвинулся? Прямо взглянуть она не решалась: инструкции обязывали не отводить глаз от Кларка Максвелла. Минуты текли, поршни застыли на местах, как примерзли. Из телевизора неслись пронзительные визгливые голоса. Эдипа чувствовала только подергивание сетчатки – протест нервных клеток. Неужто люди с «особым чутьем» видят больше? Где-то в глубине души возник страх, который возрастал уже просто потому, что ничего не происходило. Нечего волноваться, заволновалась Эдипа; Нефастис – псих, плюнь на него, обычный псих. И «особое чутье» есть у тех, кто галлюцинирует вместе с ним, вот и все.

А здорово было бы приобщиться. Она мучилась еще минут пятнадцать, повторяя: кто бы ты ни был, если ты здесь, явись мне, ты мне нужен, явись. Но ничего не случилось.

– Простите, – крикнула она, с изумлением отметив, что ее голос срывается от разочарования. – Это бесполезно.

Нефастис подошел и положил руки ей на плечи.

– Все в порядке, – сказал он. – Не надо плакать. Ложитесь на кушетку. Сейчас начнутся новости. А это мы сумеем сделать и там.

– Это? – не поняла Эдипа. – Сделать это? Что?

– Совершить половой акт, – ответил Нефастис – Может, сегодня расскажут что-нибудь про Китай. Мне нравится заниматься этим, когда говорят про Вьетнам, но под Китай дело идет лучше всего. Мы думаем обо всех этих китайцах. Кишащих, размножающихся. Вот оно, изобилие жизни. Так ведь сексуальнее, правда?

Эдипа вскрикнула и бросилась бежать. Нефастис топотал за ней через темные комнаты, прищелкивая пальцами «догоню-догоню, цыпочка» – манера рехнувшегося хиппи, которую он, без сомнения, перенял из какой-нибудь телепередачи.

– Передай привет старине Стэнли, – кричал он, когда Эдипа семенила по ступенькам к выходу на улицу, прикрывала платком регистрационный номер и, визжа тормозами, выезжала на Телеграф-авеню. Она бездумно неслась куда глаза глядят, пока какой-то лихач на «мустанге» – возможно, преисполненный ощущения половой зрелости, которое давала ему новая машина, – едва не угробил беглянку, и тогда Эдипа вдруг осознала, что катит по автостраде, неотвратимо приближаясь к мосту через залив. Был час пик. Эдипа, полагавшая, что движение такой интенсивности может быть только в Лос-Анджелесе, пришла в ужас. Через несколько минут с верхней арки моста открылся вид на Сан-Франциско, и она увидела смог. Туман, поправила она себя, вот что это такое – туман. Откуда смог в Сан-Франциско? Смог, согласно народным поверьям, начинался дальше к югу. Должно быть, просто солнце светило под таким углом.

И вот на унылой, потной, сварливой и сияющей огнями американской автостраде Эдипа Маас задумалась над проблемой Тристеро. И все спокойствие Сан-Нарцисо с тихой водной гладью бассейна в мотеле и задумчивой созерцательностью жилых улочек, похожих на выровненные песочные дорожки в японском садике, менее располагало ее к размышлению, чем это бешеное шоссе.

Джон Нефастис (если взять последнее событие) считал, что сходство двух типов энтропии – термодинамического и информационного, – выраженных в виде математических уравнений, является чистой случайностью. Но с помощью демона Максвелла он сделал случай! roe совпадение представительным и значащим.

Теперь возьмем Эдипу, столкнувшуюся с метафорой, в которой Бог знает сколько значащих частей, – больше двух, по крайней мере. Для всех совпадений, которые в эти дни цвели пышным цветом всюду, куда ни глянь, у нее была лишь система Тристеро – слово, набор звуков, – чтобы связать их воедино.

Кое-что о ней Эдипа уже знала: система Тристеро противостояла почтовой монополии «Торн и Таксис» в Европе; засурдиненный почтовый рожок был ее символом; где-то к 1853 году она появилась в Америке, и ее адепты – либо под видом разбойников в черном, либо прикидываясь индейцами – боролись с компаниями «Пони Экспресс» и «Уэллс, Фарго»; кроме того, система Тристеро и сейчас существует в Калифорнии, служа каналом связи для людей с неортодоксальными сексуальными наклонностями, для изобретателей, верящих в реальность демона Максвелла, а также, возможно, для ее мужа Мачо Мааса (впрочем, она давно выбросила его письмо, и у Чингиза Коэна не было возможности изучить марку, так что, если она захочет узнать об этом наверняка, ей придется спросить Мачо прямо в лоб).

Может быть, система Тристеро существовала на самом деле, а может, была лишь фикцией – фантазией самой Эдипы, которая слишком зациклилась на имуществе недавно усопшего Пирса, и у нее от этого переклинило мозги. Здесь, в Сан-Франциско, вдалеке от активов Инверэрити, у Эдипы появился шанс пустить дело на самотек и тихо самоустраниться. Ей нужно было только побродить туда-сюда без всякой цели и убедиться, что ничего не происходит, что у нее просто расшатались нервы и психоаналитику не придется с ней долго возиться. Она свернула с автострады на Норт-Бич, сделала круг и в конце концов припарковалась на какой-то крутой улочке между складами. Затем вышла на Бродвей и затесалась в вечерний людской поток.

Однако не прошло и часа, как в глаза ей бросился засурдиненный почтовый рожок. Она неторопливо шла по улице, заполненной великовозрастными мальчиками в костюмах от Рус Эткинс, и набрела на группу туристов, шумно вывалившихся вместе с гидом из экскурсионного автобуса марки «фольксваген», чтобы осмотреть ночные заведения Сан-Франциско.

– Позвольте передать это вам, – шепнул голос ей в ухо, – поскольку я уже ушел. – И Эдипа обнаружила, что к ее груди ловко приколота большая светло-вишневая идентификационная бирка с надписью: «Привет! Меня зовут Арнольд Снарб! И я хочу провести время хорошо!» Эдипа оглянулась, увидела ангелоподобное личико, которое, подмигнув, скрылось за широкими плечами в полосатых рубашках, – и навсегда сгинул Арнольд Снарб, желающий провести время получше. Кто-то тренькнул в судейский свисток, и Эдипа осознала, что бредет в стаде обирченных граждан к бару с названием «Греческий путь». О нет, запаниковала Эдипа, не хочу на сходку пидоров, только этого не хватало, нет; около минуты она пыталась выбраться из людского моря, но потом вспомнила, что собиралась дрейфовать по воле волн.

– Итак, – произнес гид, темные струйки пота оставляли на его воротничке осьминожьи разводы, – сегодня вы увидите представителей третьего пола, голубое общество города, которым так славится прибрежный район. Для некоторых это будет впервые, и переживания могут оказаться несколько необычными, но тем не менее помните: не надо вести себя как полчище туристов. Будут приставать – не принимайте близко к сердцу, постарайтесь развлечься; это просто часть гомосексуальной ночной жизни, бурлящей здесь, на Норт-Бич. Можете выпить порцию-другую, но когда услышите свисток – значит, пора сматываться; сбор здесь. Будете вести себя хорошо – успеем сходить в «Финоккио».