Волчица нежная моя - Владимир Колычев

– Отвези меня в аэропорт! – скорее потребовала, чем попросила, она.

– В аэропорт?!

– В аэропорт.

– На самолет?

Она кивнула, в ожидании подвоха глянула на него.

– Легко!

Он вдруг схватил ее за руку, потащил к хозблоку. Она упиралась, но это не помешало ему посадить ее под замок. Хозблок сложен был из крепкого бруса, окошки в них маленькие – не вылезешь. Стоял сарай на низких железобетонных блоках, и Лера не выползет из-под него, если даже вдруг догадается разобрать пол. Да и не станет она этого делать. Двадцать лет в браке терпела измены, холодное к себе отношение. Холодное, если не сказать мерзкое, только сейчас и предприняла попытку вырваться. Если действительно предприняла.

– Это тебе вместо регистрации! – через дверь крикнул он.

Лера промолчала в ответ. Тихо за дверью, никакого шевеления.

– Посидишь подумаешь над своим поведением! А через часик я открою, если все поняла, будем думать, как с тобой дальше.

И снова никакой реакции. Может, Лера уже вены себе вскрыла. Там ведь и топор, и столярный нож, и даже веревка, чтобы повеситься. А вдруг ее перемкнет, как это случилось с библейским Иудой, который не смог вынести тяжести раскаяния?..

Гордеев распахнул двери и почувствовал себя человеком-невидимкой. Лера смотрела через него, как будто он состоял сплошь из прозрачнейшего стекла. Взгляд пустой, лицо как будто неживое, ни кровинки в нем, ни эмоции. Свет от окошка тонким шлейфом падал на нее и как будто закручивался вокруг шеи, Гордееву вдруг стало не по себе.

– Эй! – Он подошел к ней и осторожно тронул ее, как будто боялся обратить в прах одним прикосновением.

Она холодно посмотрела на него, кивнула, поднялась и в состоянии легкого шока направилась к двери, он даже не подумал ее остановить.

На солнце ее щеки порозовели, но взгляд остался таким же холодным.

– Отвези меня в аэропорт, – попросила она.

– Завтра.

Он взял ее за руку, отвел в дом, в гостевую спальню, где она обосновалась. Лера благодарно кивнула, обессиленно легла, он принес бокал с виски, заставил ее выпить. И снова она поблагодарила его. Именно это ей и нужно было сейчас. Она закрыла глаза, свернулась калачиком, подложила под голову сомкнутые в ладошках руки. И такая вдруг жалость его взяла…

Всю жизнь они провели по разным спальням. Иногда он вспоминал про супружеский долг, приходил к ней, а так, в основном, по чужим бабам. А она была такой молодой, когда они начинали жить, и ей хотелось женского счастья, только Рома Раскатов и мог ей это дать. И почему он должен винить в этом Леру, а не себя? Он во всем виноват, это его катило по жизни через поле без остановки. Бабы, работа, в свободное время – рыбалка. Не таким уж и заядлым рыбаком он был, но к реке ходил часто, лишь бы только с Лерой время не проводить.

И здесь река рядом, а рыбалка не улыбается. Так, иногда выйдет на берег, забросит удочку, но без интереса все, лишь бы нервы успокоить. Ему и в компании с Лерой было неплохо. Не смог он завестись на полные обороты, но все равно хорошо провел с ней время. А если еще и завестись…

Глава 10

Вязко течет кофе в кружке, волнистая, будто подкрученная, струя живо поблескивает на свету, звук приятный, уютный, только вот дымка нет. Остыл кофе в термосе: еще не холодный, но уже не горячий. Зато бутерброд выглядит аппетитно – мягкий сыр приклеился к обрезному ломтику батона, приятный молочный цвет нежно сочетается с золотисто-румяной хлебной корочкой, но без лоснящегося жирком колбасного кружочка полная идиллия не складывается. А как сервелат пахнет – слюной изойтись можно.

Но только Гордеев открыл рот, как дернулись и поползли в сторону откатные ворота. Сверкающий лаком, чисто вымытый джип выкатился со двора, остановился, и как только ворота встали на место, продолжил путь. За это время Гордеев успел откусить половинку бутерброда, прожевать. Лера подала ему кофе, он сделал пару глотков, глядя, как «Лексус» набирает скорость.

Он выжал сцепление, включил первую скорость, но не смог плавно стронуть машину с места. «Семерка» дернулась, но все-таки пошла, с ревом набирая скорость. Оказывается, передачу нужно было повышать вручную, на каждом переходе выжимая сцепление. Мышечная память не подводила его, поэтому он смог разогнаться и даже сократить расстояние до джипа…

Он усмехнулся, вспомнив, какими глазами смотрел на них менеджер прокатного пункта. Они подъехали к нему на баварском кроссовере, а взяли в аренду «Ладу» седьмой модели, хотя можно было взять иномарку – и выбор имелся, и деньги были. Но Гордеев решил вдруг тряхнуть стариной. Он же не только с Настей на своей «семерке» катался, но и с Лерой. Не любил он ее тогда, терпеть не мог, но воспоминания остались – помнится, до ста сорока разогнались, машину трясет, вот-вот, кажется, колеса отлетать начнут, Лере страшно, но хоть бы пикнула. Сидит, ногами в пол уперлась, одной рукой за дверь держится, другой – за кресло, лицо бледное, в глазах – тихий ужас и ни капли восторга, но сбавить скорость не попросила. И первое время после свадьбы они на «семерке» ездили. Если разобраться, хорошее время было – они молоды, полны сил, впереди целая жизнь, а он, как тот идиот, на своей Насте зациклился, сколько лет в бесплодных ожиданиях провел. А мог бы к Лере присмотреться, войти во вкус, может, и не терялись бы берега в жизни. Может, и не гулял бы как неприкаянный. Сколько баб в его жизни было – и что, гордость неземная грудь распирает? Нет ничего такого. Все удовольствия, как вода в песок, ушли, один только осадок на душе остался, и тоска там скребется, и совесть покусывает. Как бизнесмен жалеет об упущенной выгоде, так и Гордеев переживал за бездарно потерянное время. Мог бы в любви с Лерой жить, в согласии, откладывая в памяти каждый счастливый момент, а там только измены, холод и унижения. И еще досада крапивой жглась. Лера действительно изменяла ему с Ромой – во всяком случае, первое время. Она сама в этом призналась… И кого в этом винить?.. Она, конечно, тоже хороша, но и ему есть в чем покаяться…

Два дня Лера провела в постели, пластом лежала, тупо глядя в потолок. И как будто язык проглотила, он вопрос – в ответ молчание. Он заботу предложит, но Лере ничего не надо, молчит она. Только на третий день отходить стала, хотя реагировала на него вяло. И не оправдывалась перед ним. Он сам строил версии, волей-неволей выгораживая ее, но Лера не хотела говорить на эту тему. А он боялся на нее накричать – вдруг снова в себя уйдет.

На четвертый день он предложил ей совместный проект. Надоело сидеть без дела, захотелось вдруг занять голову и руки, да и сама ситуация того требовала. Ира по-прежнему находилась в коме, может, потому и стихло все. Затаился враг, ждет, когда с ней решится, чтобы действовать затем по обстановке. Но вдруг против него можно сыграть на опережение?.. И начал Гордеев с Раскатова, хотя по логике вещей стоило бы заняться Федосовым. Но ему хотелось удостовериться в невиновности Ромы или хотя бы убедиться в непричастности Леры. К тому же, в отличие от Федосова, Раскатов ездил без охраны, и за ним легче было следить.

Можно было взять его за шкирку и вытрясти правду, но из него могла посыпаться и ложь. И еще раз за шкирку нужно было взять, а это не просто. И шум поднять можно и по физиономии схлопотать: удар у Ромы, как оказалось, неслабый.

И машина у него быстрая, а дорога вдруг оказалась свободной. Гордеев едва поспевал за ним. Затряслась машина, как тогда, перед свадьбой, опасное чувство взлета появилось, колеса, казалось, шли вразнос.

– Завтра иномарку возьму!

– У отца бы взял, – сухо сказала Лера.

– Ну, не знаю.

Отец Гордеева ушел еще пять лет назад, а через два года, не выдержав одиночества, за ним последовала мама, а тесть ничего, здравствовал. Мухомористый у него характер, яда внутри много, может, потому и не прилипает к нему никакая зараза.

Павел Дмитриевич Стражилов заседал когда-то в исполкоме, возглавлял жилищный комитет, полной чашей черпая с золотого дна. С развалом Союза вместе со своим кабинетом перебрался в городскую мэрию, там ему доверили заниматься приватизацией государственной собственности, а свежеиспеченный выпускник политехнического института Миша Гордеев попал под его начало. Работал он, можно сказать, не поднимая головы, но с барского стола ему перепадали крохи, положение изменилось, когда Стражилов женил его на своей дочери. Миша и в долю с тайных сделок вошел, и дом себе построил, в бизнес подался. А в начале нового тысячелетия Павла Дмитриевича ушли на пенсию, Гордеев должен был занять его место, все к этому шло, но не сложилось. Но тем не менее он продолжал работать, совмещая приятное с полезным, а тесть остался не у дел. Дом у него был, машина, кое-какие сбережения, живи, казалось бы, и радуйся, но нет, желчь из старика полезла, зять вдруг оказался виновным во всех его бедах. Как будто он его подсидел. И еще Гордеев плохо жил с Лерой, и это порождало семена раздора. До скандалов и ссор дело не доходило, но Михаил Викторович старался не попадаться лишний раз тестю на глаза – и к себе в дом приглашал только по большим праздникам, и сам был у него редким гостем. И за советом к нему не обратился, когда пришла беда, и без него было кому позлорадствовать.