Волчица нежная моя - Владимир Колычев

Владимир Колычев

Волчица нежная моя

© Колычев В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Глава 1

Тихо над рекой: камыш не шелохнется, голавль из воды не выплеснется, лягушка с камня не спрыгнет, даже птицы в прибрежном ивняке примолкли. Ветер, казалось, втянул в себя энергию земли, усмирив на ней все живое, и поднялся вверх, к облакам, – крутить, мудрить, баламутить. Невидимые руки небесного мастера вцепились в большое пепельно-седое облако, будто в ком теста, сузили вверху, расширили внизу, вытянули дужку – вышло подобие кувшина, из которого показался джинн в чалме и с бородой. Закудрявилось облако, вспучилось, завихрилось – кувшин превратился в карету, откуда-то вдруг появились пушистые, в серых яблоках лошади, запряглись, помчали. Джинн исполнил желание, но царскую карету могли поглотить грозовые тучи, наползающие с юга, и ветер ее спасал – тащил к расщелине меж гор-облаков, откуда веером рассыпались косые солнечные лучи.

Затишье перед бурей не будет долгим, ветер прохладными струями спустится на землю – наведет рябь на воду, взобьет волну, с шорохом причешет камыш; зашелестят листья на ветвях деревьев – сначала весело, радуясь дыханию жизни, а потом тревожно, с опаской. Ветер срывает листья, буря ломает ветки, ураган выкорчевывает деревья – как будет сегодня, одному Богу известно. Может, гроза пройдет стороной или над головой, но вхолостую – дунет ветром, прыснет мелким дождем, а громом и молнией даже не пугнет. Но не стоит пытать судьбу надеждой на лучшее, нужно готовиться к худшему, а там как повезет.

Высокий, средних лет мужчина в шуршащей непромокаемой куртке поднял удочку, поймал поплавок, мягкими, непривычными к физическому труду пальцами снял с крючка выполощенного водой червяка, с безотчетной брезгливостью сбросил его себе под ноги. И гроза надвигается, и клева совсем нет, хоть бы какого пескарика за два-три часа поднял… Да и не перед кем похвастаться уловом: сын в Лондоне на летних каникулах, у жены аврал на работе – в субботу приходится работать, а кастрированный и зажратый Перс даже царской стерлядке рад не будет, ему только «Вискас» для котят подавай.

Михаил Викторович Гордеев не считал себя заядлым рыбаком, и улов как таковой его не интересовал, но все равно обидно – столько времени простоять на берегу и ни разу не испытать хоть и мелкий, но вполне осязаемый восторг в тот момент, когда удочка содрогается под тяжестью бьющейся на крючке рыбешки. Не повезло ему сегодня, но впереди еще много таких субботних деньков, а река всего в каких-то трех-четырех сотнях шагов от дома – спустился по тропке с косогора, забросил удочку и тихо радуйся в гармонии с природой. Рыбалка успокаивает нервы, выветривает осадок с души, просветляет сознание и облегчает восприятие жизни.

Гордеев одолел подъем, обогнул ракитник, за которым начинался сварной, кое-как выкрашенный в черное забор вокруг коттеджного поселка. Солнце скрылось за тучами, в спину подтолкнул ветер, всполошенно зашелестела листва, а по тропинке косо наперерез проползла, туго извиваясь, черная змея – длинная, толстая. Гад полз быстро, видно, спешил укрыться от непогоды в своей норе, но один только его вид внушал страх – мистический, парализующий. У Гордеева онемело в груди – как будто змеиный яд передался воздушно-капельным путем и попал в кровь через само сознание.

От испуга он оправился быстро, но под впечатлением оставался до самого дома; все время, пока шел по асфальту к своим воротам, смотрел под ноги, как будто на пути снова могла появиться змея. Четыре года он жил в этом поселке, сколько раз бродил в окрестностях и даже ужа ни разу не увидел, а тут гадюка – черная, страшная. Вдруг это знак свыше – такой же предупреждающий, как надвигающаяся гроза?..

Гордеев любил свой дом – большой, красивый, фигурный, под коричневой черепичной крышей, в светлой минеральной шубе, на высоком фундаменте из крупного цельного камня. Английские газоны коротко выстрижены – никакая змея в них не спрячется, если где-нибудь под кустом кольцом не свернется. Мощенные гранитом дорожки тускло поблескивали в рассеянном свете, они сами змеились, огибая дом, в оперении темнохвойных елей тянулись, разветвляясь, к пруду в одном углу заднего двора и к двухэтажной сауне – в другом. К своим сорока четырем годам он построил три дома, и только этот устраивал его по всем статьям, особенно в первое время. Человек сам по себе натура непостоянная, и от жизни он требует изменений – понятное дело, в лучшую сторону; и если это прихоти, то происходят они от природы вещей, с которой не поспоришь. И если есть возможности, то такие изменения должны происходить; во всяком случае, Михаил Викторович был уверен в этом. А возможности, надо сказать, имелись, поэтому в планах у него выстраивался проект покрупнее и побогаче, с бассейном не только в сауне, но и в самом доме. И чтобы прислуги побольше…

Но пока его материальные данности жили в гармонии с потребностями, и он доволен был существующим положением вещей. И экономка его также вполне устраивала – миловидная женщина, лет пятидесяти, с небольшим излишком веса. Светлые волосы собраны в тугую косу и уложены вокруг головы, взгляд улыбчивый, но тусклый, как будто отстраненный. Так же и ее прошлая жизнь, казалось, была уложена в архив, а взгляд загорался только под воспоминаниями о том, как она была в ней счастлива. Три года назад Таисия Степановна потеряла мужа, и с тех пор ей приходилось заставлять себя держать спину ровно, а голову – высоко. А по вечерам после работы она садилась на кровать в своей комнате, опускала плечи, склоняла голову и погружалась в воспоминания, тем и жила.

– Валерия Павловна звонила. – Экономка улыбалась неярко, но искренне. – Сказала, что будет к ужину.

Гордеев кивнул. Он и не рассчитывал застать жену дома, да и не скучно ему будет без нее. Сегодня у него свободный день во всех отношениях – и с женой не нужно время проводить, и друзей развлекать не придется. Не будет вечером гостей, и они сами с Лерой никуда не пойдут. Выпьют за ужином по бокалу вина и разойдутся по своим комнатам. У него танковый бой в компьютере, у нее книга, за которой не скучно…

Гречневая каша с маслом, яйцо всмятку, пара горячих бутербродов с сыром и ветчиной, крепкий кофе – неплохое начало дня. Можно было бы добавить еще пару бутербродов в поджаристой хрустящей корочке и с той же сытной начинкой, но проблема с лишним весом уже давала о себе знать. Рост у Михаила Викторовича – метр восемьдесят шесть, а вес – сто семь килограммов, и живот более чем заметный. Зато Лера могла съесть и свой и его завтрак разом и ни на грамм не поправиться, конституция у нее такая – мечта любой женщины. И фигура для тридцати девяти лет более чем: узкие плечи с точеными ключицами, тонкие нежные руки, стройные длинные ноги с изящными лодыжками. Грудина, правда, немного впалая, бюст всего лишь первого размера, тазобедренные кости широко разошлись после родов…

– Тебя подбросить или сама? – спросил Гордеев, глядя, как в чашке над кофейной гладью завихряются дымки.

Он не увидел, как Лера посмотрела на него, но почувствовал ее взгляд – удивленный, с потаенной едкой насмешкой.

Давно уже канули в Лету те времена, когда они отправлялись из дома на работу в одной машине, сейчас у них у каждого своя «карета», причем у него – с персональным «кучером». Они давно уже не зависят друг от друга – ни в материальном, ни моральном плане. Впрочем, их семейная жизнь была серой и скучной изначально – так уж у них повелось, как это ни печально осознавать.

– Я сегодня допоздна буду, – сказала она и отстраненно посмотрела в окно.

Гордеев понимающе кивнул. У Леры своя туристическая фирма, вполне успешная, у нее и зимой много работы, а летом, с началом курортного сезона, просто завал… Во всяком случае, она так говорила, а он старался ей верить.

– А ты? – спросила она, скользнув по нему взглядом, в глубине которого при желании можно было уловить притихшую тоску.

– Не знаю.

И у него была своя компания – строительное управление в комплексе с заводами, на которых производились железобетонные конструкции, сухие смеси, кирпич и прочее. Он уже многого добился, и перспективы на будущее хорошо просматривались – дело на более высокий уровень вывести, новый дом поставить, любовницу сменить, а то Рита уже ничего, кроме оскомины, не вызывает. А еще лучше – с Настей снова сойтись…

– Ярославу позвони, если не затруднит, – сказала Лера, делая над собой усилие, как будто сдерживала вздох.

– Да, конечно.

Он первый поднялся из-за стола, посмотрел на жену, прощаясь с ней на целый день. Она у него хорошая, добрая, заботливая, даже симпатичная на внешность, но пресная, без изюминки – скучно с ней и постно. И раньше так было, и сейчас – за двадцать лет ничего почти не изменилось. Привык он к Лере, притерпелся, и раздражать она его перестала, но вряд ли это можно было назвать достижением. Не любил он ее…