Я – Беглый - Михаил Пробатов

В Израиле у меня много знакомых полицейских, уголовников и бродяг. В этом нет ничего удивительного, потому что такова специфика «русской улицы» в этой стране. Золотое небо над Святым Городом прекрасно, как и тысячелетия тому назад, но и люди так же неразумны, жестоки и несчастны, как всегда под этим небом. Вот несколько беглых заметок об этом.

Итак, в первые дни по приезде мы с женой бродили по Иерусалиму, глазея во все стороны, покупая всякую ерунду и то и дело присаживаясь за столик в многочисленных кафе. У нас были деньги, «корзина абсорбции», которые казались немалыми, хотя бы уж потому, что получены были даром — это был первый случай в моей жизни, когда кто-то вручил мне деньги совершенно бескорыстно, не в уплату, и не в благодарность за что-то, а просто потому, что я приехал. И, если б я, репатриировался, имея счёт в Швейцарском банке, «корзина» всё равно была бы мне положена.

На меня город произвёл ошеломляющее впечатление. Быть может, однако, это объясняется тем, что я невольно наполнил его историческим, нравственным и духовным содержанием, дорогим мне с раннего детства. Вот здесь, на пологих склонах этих древних гор, кода-то горели бесчисленные костры непобедимого войска Давида, незадолго до того в Хевроне провозгласившего себя царём над Израилем. А там, где сейчас сияет золотой купол мечети Аль-Акса (символический камень преткновения ближневосточного конфликта), высились стены неприступной крепости Цион, в которой пытались обороняться иевсуиты. И вот я уже представлял себе суровые лица их воевод, подходивших к царскому шатру с предложением выкупа за возможность оставить крепость без боя. Мне слышались звон оружия, ржание коней и воинственные выкрики шлошим гиборим, «тридцати героев», составлявших ближайшую дружину неустрашимого полководца, величайшего поэта и религиозного вождя евреев. Так начиналась Мировая История. Однако…

Мы проходили мимо небольшого кафе, откуда слышалась родная речь, и я предложил зайти. Мы ещё не успели сесть за столик, как жена быстро подошла к какому-то человеку, сильно обросшему, седому, оборванному и засаленному, вернее всего не одну ночь спавшему под открытым небом.

— Как вы смеете здесь материться? — закричала она. — Убирайтесь!

— Геверет (госпожа)…, — произнёс он заплетающимся языком.

Предположив, что он сказал что-то оскорбительное, я тоже подошёл и взял жену под руку:

— Что такое ты сказал?

— А-а-а, понятно, — протянул он. — Виноват, гражданочка. А я… А мне, извиняюсь, конечно, куда убираться-то?

— В Россию убирайтесь, там вы можете материться, сколько вам угодно.

Он покачал отяжелевшей головой:

— Сию минуту, шнурки только поглажу. А вы, извиняюсь, давно в стране?

— Четвёртый день.

— А я семнадцатый год. Вы мне не добавите? — пятнадцати шекелей на дорогу не хватает. До самого Кировограда.

Я протянул ему бумажку в двадцать шекелей:

— Ну, ладно, друг, не обижайся.

— Какие там обиды? — тянул он. — Домой еду. Зеев! Насыпай мне сразу двести грамм. Вот выпью, и сразу — дома. Красота… Сперва к отцу схожу на кладбище. Нет, сперва я ещё выпью, а потом…

— Рома, — сказал ему бармен из-за стойки, — верни людям деньги и сиди тихо. Ты и так уже готов, — он обратился к нам. — Смотрите, двадцать шекелей здесь не такая пустяковая сумма, курицу можно купить. Ну, и как вам тут у нас?

— Да, как-то пока…

— Не расстраивайтесь, дальше будет ещё хуже, — очень популярная среди репатриантов шутка.

В Тель-Авиве есть у меня хорошая знакомая, которая в большой беде, я обещал ей помочь, она поверила, что хочу помочь, но знала, что не помогу. Она права оказалась. Хотел бы я знать, как она там сейчас сражается за место под солнцем. Неля, «туристка» — трудится в публичном доме. «Очень симпатичная девочка, — так характеризует её усатая и злобная интеллигентная дама, которая в заведении заведует кадрами. — Хотя и несколько полная, но очень симпатичная. Имеет европейский шарм». Действительно, ярко-рыжая с веснушками, зеленоглазая, очень подвижная и весёлая толстушка лет тридцати пяти. Приехала в Израиль из Омска. Хозяин вставил ей великолепные зубы, за которые она уже выплатила (на это ушло два года напряжённого труда) — предмет гордости — можно улыбаться и даже заливаться то и дело серебристым смехом безо всякого урона для бизнеса.

Есть в Тель-Авиве, дешёвый олимовский ресторан, который называется «Эдем» (Неоновая реклама подмигивает: «Все виды услуг!»). Я спросил бетахонщика:

— Что, точно все виды?

— Есть деньги? За деньги — что хочешь. Что ты хочешь?

Я захотел двойную порцию водки и стакан чаю.

— Правильно, — сказал парень, внимательно прозванивая меня. — Это по-русски. И не дорого. Садись, заказывай.

Я сел за столик и стал наблюдать, как одна из девочек, опираясь пышной грудью о стойку, вытанцовывала что-то латиноамериканское под музыку, которая неслась из мощного усилителя за спиной у бармена. Собственно, она танцевала одной своей круглой, упругой, необъятной и в то же время поразительно гармоничной в своих нежных очертаниях задницей, туго обтянутой полупрозрачной тканью. Все мужчины любовались. Грешный человек — любовался и я. Бармен, мимолётно глянув на меня, что-то негромко ей сказал, она тут же повернулась ко мне:

— А за просмотр мне ничего не причитается? — с ослепительной фарфоровой улыбкой.

Я отодвинул свободный стул, приглашая её за столик.

— Сколько с меня за просмотр?

— Шучу. А за настоящий стриптиз полсотни шекелей.

— Выпьешь водки?

Она посмотрела на часы:

— Нет, поздновато уже. Мне всю ночь работать. Возьми кофе и чего-нибудь сладкого.

Она уплетала пирожные и выпила две чашки крепчайшего кофе.

— Слушай, я беру двести пятьдесят за час очень крутого секса. Для тебя будет полтораста.

Я качнул головой:

— Не обижайся, я так не делаю никогда, — признаюсь, именно потому, что она понравилась мне, я покривил душой.

Грустная тень набежала на румяное лицо и прошла. Неля звонко засмеялась:

— Молодая жена?

— Почему молодая? Старая.

Грустная тень на этот раз не проходила целую минуту. Затем улыбка вернулась.

— Всё правильно. Смотри. Ещё года через два я совсем растолстею, со мной работать станет не выгодно. Я тогда с хозяином рассчитаюсь, заведу себе приличный прикид, типа «деловая женщина», и поймаю здесь дорогого лоха. Выйду замуж… Не веришь? Ладно. Пошли в номер, я сама заплачу.

Снова я покачал головой. Вдруг лицо её стало серьёзно и строго, сдвинулись золотистые брови и потемнели глаза.

— Ну, почему так всегда? Как интересный мужик попадётся — или женатый, или мозги набекрень, — сколько же раз мне приходилось слышать эту фразу от одиноких женщин за последние сорок лет! — Тут один ходил ко мне, датишный (религиозный), обещался в Штаты увезти, гиюр (процедура обращения в иудаизм) грозился провернуть в Раббануте за двое суток, я побоялась…