Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1 - Людмила Иванова

Подобно Крещенской бабе (только гораздо реже) Сюндю может восприниматься как водяной, выходить или просто лежать у проруби (37, 54, 55, 60, 67, 75). «Говорили, что из проруби Сюндю поднимается… На краю проруби тоже слушали, что там водяной скажет» (60).

Здесь Сюндю ассоциируется с покровительствующими духами-первопредками. Согласно теории М. Хаавио, мир умерших предков, судя по заговорам, находился в подводном мире[170]. А по определению А. С. Степановой, syndyzet, присутствующие во всех похоронных причитаниях – прародители, «умершие родичи, являющиеся родовыми духами-покровителями»[171]. И хотя у древних карел, особенно северных и сегозерских, не было конкретных представлений о загробном мире[172], в плачах сюндюзет «относятся прежде всего к загробному миру, хотя могут обозначать и каких-то божественных существ… есть также упоминания о том, что в загробный мир нужно спускаться вниз по ступенькам»[173] (быть может, изначально выпекаемая для Сюндю лестница нужна была именно для этого?). Детали, подтверждающие связь южнокарельского святочного духа с загробным миром, будут встречаться и в дальнейшем исследовании.

Иногда в мифологических рассказах Сюндю воспринимается как нечто прямо противоположное Богу – черт. Порой он прямо так и называется: «Сюндю есть, это, наверное, не знаю, как черт» (43). Хотя прямо тут же сообщается, что он спускается с неба. В 2007 году в Паданах записана быличка, в которой рассказывается о том, как ходили в полночь слушать Сюндю: «Бес был в проруби, голову поднял из проруби, лицо было волосатое-волосатое». Есть сюжеты, в которых во время слушанья Сюндю черти то подкладывают девушке шашку, украденную у жениха-солдата (71); то сами они во время земли Сюндю идут с песнями, гармошками, с гиканьем (62). В одной из быличек рассказывается, как во время святочных гаданий можно услышать чертовы свадьбы, с гармошками идущие из Савинова в Ламбисельгу: надо сесть на крыльцо сарая и укрыться скатертью.

Чаще всего Сюндю невидим, именно в аморфном состоянии он спускается с небес. А если его и видят, то в фитоморфном образе: он, как копна сена, поднимается из проруби (38, 49, 52, 53, 56, 58, 59, 75). Такой внешний вид роднит его с образом водяного. «Во время, когда земля принадлежит Сюндю, Сюндю по земле ходит. Двенадцать ночей он на земле. Сюндю встарину будто видели: как черная копна сена двигалась либо как натянутая простыня на землю слетала по полям»[174].

«Сюндю – он, как копна сена, поднимается из проруби. Из воды поднимается. Наверно, водяной и есть. А представляется как копна сена» (75).

Иногда это сани с сеном: «Посмотрели в сторону озера: движется там, как сани с сеном. Очень большой! Так там как будто катится, как будто катится» (52).

В некоторых случаях он, как крутящийся сенной шар: «Будто это сенной шар, Сюндю идет следом» (68).

Карелы-людики говорят, что Бог-Сюндю в виде копны спускается на землю с небес (ФА 3712).

Говоря о фитоморфности Сюндю, можно провести параллель с образом Коляды, встречающимся не только у славян. Например, мордва период зимнего солнцестояния отмечала праздником калядан чи (день коляды), во время которого совершались различные магические обряды с целью обеспечить благополучие в будущем году. В честь коляды в мордовских селениях пекли небольшие сдобные пироги в виде коня[175]. В славянской мифологии Коляда – воплощение новогоднего цикла и мифологическое существо; у поляков его изображал сноп, принесенный на Рождество[176]. Православные священники однозначно воспринимали древние языческие образы, связанные со временем солнцеворота, в том числе и Коляду, как бесовские. Достаточно вспомнить слова М. Агриколы о проклятии тех, кто поклоняется Сюндю. Густынская летопись так описывает праздник 24 декабря, посвященный Коляде: «сему бесу въ память простая чадъ сходятся в навечерие некия, въ нихже аще о Рождестве Христовом поминаютъ, но более Коляду беса величают»[177].

Порой Сюндю движется как куча сена, при этом невод у него надет вместо портянок, а лодки – вместо сапог. Летом так может одеваться водяной. «У нас говорили: когда приходит Сюндю, то надевает длинный невод как портянки, а лодки – как сапоги. И потом ходит только по деревне. Так говорили, что он как куча сена, такой он, этот Сюндю. Из проруби поднимается» (55). Семантика лодки, появляющейся в образе святочного духа, связана с загробным миром. Ладью в перевернутом виде многие народы, в том числе карелы, клали на могилу[178]. В ней хоронили, сжигали, отправляли по воде. Греческий Харон перевозит на ней души в царство мертвых. «Амбивалентность семантики смерти и возрождения обнаруживает ладья потопа, которая… уподобляется периоду загробного существования и нижнему миру, преисподней-чреву, куда все уходит после смерти и откуда все возрождается вновь»[179].

В некоторых мифологических рассказах Сюндю представляется как антропоморфное существо. Иногда это человек, толстый, как копна (67); то как волосатый мужик, поднимающийся из проруби (75); то как существо в тулупе (54) или в скрипящих замерзших сапогах (56).

В д. Ровкула, что на самом севере бывшей Ребольской волости, появляется образ Synnyn akka (Баба Сюндю), который является переходным между севернокарельским Vierissän akka и южнокарельским Syndy[180]. «Говорят, что Баба Сюндю приходит как остров, крутящийся вокруг. Это на женщину не похоже, так говорят. На это время приходит из проруби или откуда» (69). «Баба Сюнди, водяная, водяной называли да Бабой Сюнди» (70).

Очень интересное представление о Сюндю записано в Сямозерье в д. Корбиниэми. Это внетемпоральное и внелокальное существо, которое всегда «тут и есть», но в Святки с двенадцати до трех часов ночи его можно идти «слушать» и увидеть в образе северного сияния, поскрипывающего сапогами.

«Земля Сюндю есть! Земля Сюндю зимой, когда морозы сильные, в самой середине! Сюндю – это, как тебе сказать. Вообще пойдешь на улицу, скажешь: „Пойду я Сюндю слушать!“ А облака такие разные, разным сняннем таким, всяким-всяким узором играет. Там нету луны, ничего. Он такой чистый! Играет по-всякому, всяким светом, яркое такое… Его слушают и слышно: говорит что-то, поет что-то такое. Слушают на улице, оденешься, чтобы самому не замерзнуть. Это надо идти уже в полночь, в двенадцать часов. Вот! А раньше он не придет, в полночь! И потом ходит до двух часов, до трех. И потом исчезнет, уйдет. Уже небо будет темное-темное, закроет все небо… А когда ходит, видно, как он ходит везде, в каждом месте. Все это есть! Он ниоткуда не приходит, он тут и есть. Он такой и есть. Он ниоткуда не приходит. Он вообще здесь по облакам ходит. Он наверху, а потом опустится немного, к тебе придет, тебя подразнит немного, потом уйдет. Это зимой, морозы бывают ведь 43–44°, тогда потрескивает лишь, потрескивает лишь. Идет, слышишь идет, сапоги: „Шик-шик! Шик-шик!“ – шагает» (57).

То есть Сюндю здесь воспринимается как некое высшее существо, которое есть всегда и повсюду, которому подвластны атмосферные явления. Как некогда Укко (Ukko), а теперь Святому Илье (Pyhä Il’l’u) подвластны гром и молния. Чаще всего именно так на юге Карелии представляется это таинственное существо, появляющееся в Святки: между Сюндю – Богом – Святым Ильей (Syndy – Jumal – Pyhä Il’l’u) ставится знак равенства (35).

Североамериканские индейцы считали, что северное сияние (огни, танцующие на небе) – это не что иное, как духи предков, способные совершать чудеса. С солярными знаками связана и итальянская фея Бертрана, опускающаяся на звездах на землю[181]. А жестокий людоед лопарей Стало мог в рождественскую ночь появиться в виде месяца или луны[182]. И вообще у лопарей «отмечается факт олицетворения северного сияния, которого боятся как сознательного существа»[183]. В фольклоре Южной Эстонии в виде северного сияния приходят «Вирмайсет – это огненные духи или духи умерших, сражающиеся духи»[184]. В саамских легендах Ен живет на небе в прекрасной избе. Иногда он открывает свое жилище для людей, и те видят северное сияние. Тогда нужно загадать желание, и оно обязательно сбудется[185]. Другое предание саамов говорит, что сполохи северного сияния – это души умерших людей, собирающиеся на небе где-то за неизвестной рекой; кровавую битву ведет вождь Нейнас. По саамским поверьям во время северного сияния нельзя шуметь и свистеть; если оказался на дороге, лучше переждать сидя; женщинам нельзя быть с непокрытой головой – Найнас высматривает себе невесту[186].

В финской мифологии есть сюжет о хулителе северного сияния: он оскорбляет сияние свистом, оно приближается и сжигает его[187].

Иногда в образе Сюндю появляются и иные солярно-космологические мотивы. «Великий Сюндю-кормилец на этих звездочках спускается сюда»; в свадебных песнях он вместе с Куутар (Дева Луны) и Пяйвятар (Дева Солнца) изготовляет ритуальный пояс патьвашки[188]. Солярные мотивы часто встречаются при описании главных героинь карельских сказок: их украшают и луна, и звезды, у них «руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре». Согласно космологическим воззрениям существует некое единство, взаимосвязь: человек включен в модель вселенной точно так же, как макрокосм являет себя в микрокосме[189].