Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов

— … Короче, пацана погрузили на аэросани, которые у соседних геологоразведчиков были — и в Тихий, в больницу… Не знаю, выжил он или нет…

Я промолчал.

— А шаман потом говорит: «Этого парня плохой человек бил по голове. Очень плохой человек. Когда бил его по голове, очень злой был — убить хотел. Но не получилось. Когда парня к нам привезли — он рядом был. Я почувствовал. Выбежал посмотреть — не увидел. Хорошо спрятался. Даже собаки не учуяли. Потом я понял: ушёл плохой человек. А потом русские парня забрали на своих быстрых нартах…»

— Слушай, Сид, — сказал я, — а ты сам в это веришь?

— Во что?

— Ну в то, что шаман рассказывал.

— Я-то? Да мне, собственно, пофиг. Я потом такие истории в Москве или Питере барышням под «мартини» рассказываю… Романтика, северный колорит. Девок цепляет… А мне того и надо.

Мне не пофиг. Найду этого «очень плохого человека» и… что?

И раскрошу ему череп. Так, что никакой Васильев не поможет. Но сначала узнаю, за что это он меня так? Может, я сам напросился? Как Гапонов?

Катер взревел двигателем, вписываясь в последний поворот: на левом по курсу берегу появились постройки. Потом я увидел пристань, буксир и плавучую платформу, на которую люди в оранжевых жилетах устанавливали автомобили: очередной паром готовился к отплытию в рейс «Тарко-Сале — Речпорт К-420».

— Приплыли, — сказал я.

— Пришли, — поправил меня Сид, — плавает только говно в проруби.

— Эй, братва, — к нам подошёл один из команды буксира, тот, что получил пачку сигарет от Сида, — мы вас чуть подальше высадим, возле второго причала.

Матрос ткнул пальцем, куда именно нас собирались доставить. Сид пожал плечами:

— Да мне без разницы, браток. Давайте только поскорее. А то мне до Тюмени ещё переть больше штуки километров.

Спустя несколько минут наш чёрный автомобиль, урча, перекочевал с палубы на деревянную пристань. Сид махнул рукой в сторону катера и выкрутил баранку влево:

— Ну чё, Дро? В Ялту я не еду. Мне в Самару, через Тюмень. А потом в Москву. Ты как?

— Куда довезёшь, туда и поеду, — сказал я.

— Ладно, — Сид двинул рычаг переключения скоростей, — повезло тебе, автостопщику. Занимайте места, согласно купленным билетам. Пристегнитесь. Автомобиль взревел и, уверенно набрав скорость, мягко двинулся по песчаной дорожке. Через минуту Сид вырулил на асфальт. И меня сразу же вжало в сиденье — так резко мы увеличили скорость.

— А?! — победоносно глянул на меня Сид. — Ништяк у меня тачка?!

— Ещё бы! — сказал я, представив себе такси-жигуль, которое развалилось бы на такой скорости.

— Всё хорошо. Только скоро начнётся убитый участок дороги… Километров сто пятьдесят — просто писец. Гравий. Хорошо хоть у меня «внедорожник». Раньше я тут на спортивном «форде» ездил. Всё днище покорежил, блин… Ну теперь-то получше будет. У моего «Джи Эм Си» дно титановое — танк, мля!

Сид с удовольствием похлопал по рулю, сделал погромче звук радиоприёмника и подмигнул мне:

— Поехали?

Я кивнул в ответ. Поехали…

«Убитый» участок дороги оказался несколько более «убитым», чем ожидал мой попутчик. В течение четырёх часов, непрерывно матерясь, он на небольшой скорости продвигался по пустынной «отсыпке»: гравий барабанил по днищу, пыль поднималась облаками.

Нам встретилась только одна машина — красная «копейка» с хмурой женщиной за рулём. Она неодобрительно глянула, когда мы обогнали её на повороте.

— Ариведерчи… — пробурчал Сид в её сторону.

Но спустя какое-то время настроение его резко улучшилось: под колёсами появились плотно подогнанные друг к другу бетонные плиты, и наш чёрный автомобиль опять набрал нужную скорость. Справа и слева от «бетонки» до границ видимости простирались поблескивающие влагой и лужами зеленоватые поля.

— Болота… — бросил скучающий Сид.

Ни одной машины. Ни одного человека. Пятьдесят, сто, двести километров… Тёмно-бетонные же ответвления вправо и влево с табличками: «Куст 12», «Куст-14», «ГНС-2»…

Время от времени появлялись какие-то монотонно кивающие механизмы. Вверх-вниз… Вверх-вниз…

— Скважина. Нефть качают… — Сид опустил стекло. — Потеплело, да?

Действительно. Стало теплее. В салон ворвался ветер, а с ним запахи и насекомые. Только заметил: кустарник вокруг превратился в деревца, а те, в свою очередь, в деревья.

Кто-то больно укусил меня в запястье. Я осторожно скосил взгляд: крупный комар быстро наполнял моей кровью своё прозрачное брюшко…

Хлоп!!!

Красное мокрое пятно.

Комар.

Брюшко.

Пятно.

Я знаю эти слова.

И чует моё сердце, что я знаю ещё больше.

Гораздо больше…

Сердце — чёрного льда кусок.

Вот именно — в груди.

Вот именно — чёрного.

Ну-ну…

Посмотрим…

Стоим. Прямо перед бампером — красно-белый шлагбаум. Красный сигнал на светофоре. Рельсы, начинающиеся справа и уходящие в необозримое «лево»… Или наоборот: слева — направо? Неважно… Минута… Две…

— Чё стоим? — спрашиваю я.

Пустой железнодорожный переезд. Ни одного автомобиля, кроме нашего.

— Да поезд сейчас должен быть… — Сид прикуривает очередную сигарету.

— Ты так много куришь…

Сид хмыкнул:

— И чё?

— Ничего…

— Ну да… Много… Мне нравится курить. И всё такое… — он затянулся и выпустил дым из ноздрей. — Я курю утром до завтрака, после завтрака, в туалете, в ванной, в самолёте, на остановке. По идее, мне нужны сигареты раза в два, в три длиннее. Чтобы накуриться за один заход. Одно хреново — во время еды курить не получается. Жевать и курить как-то не очень совмещается. Это обламывает. А так, вообще, не жалуюсь…

Состав, воняющий мазутом, протарахтел мимо: локомотив, влекущий за собой два десятка поржавевших цистерн, двигался, как назло, медленно.

Шлагбаум поднялся. Красный свет сменился зелёным. Окурок вылетел в окно: поехали…

— О! — Сид пихнул меня в плечо. — Смотри, лось!

Крупное животное перебежало дорогу впереди по курсу и сразу исчезло в лесу. Настоящий лес. Высоченные деревья справа и слева от дороги — не «отсыпки», не «бетонки» — настоящей асфальтовой трассы. Почти идеальное покрытие. Наш чёрный экипаж вот уже часа три мчится на приличной скорости, размазывая по лобовому стеклу мотыльков и прочую мелкую летающую живность. Сид время от времени смахивает их останки «дворниками».

Навстречу стали попадаться автомобили. В основном, грузовики. Легковушки, очень редко, движутся в том же направлении, что и мы.

— Народ в отпуска потянулся, — говорит Сид, обгоняя какую-то машину, тянущую за собой яркий прицеп. Крыша легковушки уставлена вместительными полосатыми сумками. Маленький мальчик успевает показать в заднее стекло розовый язык. Мой спутник усмехается.

«Добро пожаловать в ХМАО!» — огромный транспарант справа по курсу.

— Что за «ХМАО»? — спрашиваю я.

— Ханты-Мансийский Автономный округ, — расшифровывает Сид и глядит на меня.

— Странные вопросы ты иногда задаёшь, — после молчания произносит он.

Я внутренне сжался.

— Ты чем вообще занимаешься? — этого вопроса я ждал. В горле пересохло. Но говорю спокойно:

— В больнице работаю.

— Врач?

— Лаборант… В рентгенкабинете.

— Хм… И чё? Есть на что посмотреть?

— Да, — я ухмыляюсь, — у медсестры во-о-от такая жопа!

Я развожу руки в сторону.

Сид смеётся.

Прокатило.

— Я вообще-то в первый раз на машине в отпуск, — вдохновенно вру я спустя пять минут, — в основном, на самолёте летал…

— Когда последний раз «на земле» был?

— Да уж пару лет не выезжал…

— А я каждый год. Летом стараюсь…

Обогнали пару грузовиков. Ещё один.

— Пару лет безвыездно?.. — он кивает. — Понимаю. Башню сдвигает. Особенно в Приполярье…

Сид, давно снявший куртку, закатывает рукав футболки:

— Видишь?

Татуировка. Шесть букв на фоне какого-то узора.

АРУ

ФПС

Я киваю. Пояснения следуют сразу же:

— Арктическое Региональное Управление Федеральной Пограничной Службы. Два года за Полярным кругом, на мысе Челюскинцев. Самая северная погранзастава, братан… Ноль дней отпуска. Ноль дней в увольнении. Тупо: пятнадцать человек личного состава, два офицера. Бабы только по телеку. Через три месяца женщины-дикторы «Новостей» круче самых ядрёных порнозвёзд.

Мой внутренний приёмник делает «щёлк», и я почти сразу втягиваю морозный воздух, от которого

ВКЛ!

слипаются сопли. Вшестером пешком до отметки и обратно. Полные боекомплекты. Белые маскахалаты. Всё белое, кроме:

Два ДШК и

Антенна рации торчит из белого чехла на спине у Витябы.