Зеленый фронт (СИ) - Рус Агишев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Боже…, — отшатнулся он назад и упал назад. — Боже мой, спаси и сохрани…
Помогая себе руками, он пытался отползти от этого ужасного места подальше. Из под сапогов взметнулась трава и земля. Руки, наконец, коснулись твердой поверхности тропинки.
— А-а-а-а-а! — тонким, женских голосом засипел он, вскакивая на ноги. — А-а-а-а-а!
Дрыганье ног уже почти прекратилось, но гибкие древесные корни продолжали крепко стягивать грудь солдата, не давая ему подняться. По лицу копошилась луговая живность. Раздувая ноздри и дико вращая глазами, капрал еще боролся за свою жизнь… Крошечные темные усики все также растягивали его рот, словно держатели у опытного дантиста. Судорогой сводило его губы, бессильно трепыхался язык, пытаясь вытолкнуть наружу глубок склизких копошащихся червей…
— Да…! Вот! — что-то безумно бормотал офицер, на спотыкающихся ногах ковыляя в сторону ближайшего дома. — Это же… Черт! Как же так?!
Молодой выскочка, которого влиятельный папа-промышленник устроил подальше от боевых действий, но с прицел и здесь заработать железный крест, а то и не один, сошел с ума. Дотянув до дома, он начал скрести ногтями по бревнам и жалобно просить:
— Откройте мне. Откройте, ради бога! Скорее! Это же, обер лейтенант! Только не молчите!
Он пожалуй еще бы долго мог так стучать и царапать бревна, если бы не подломившиеся под ним доски. Импровизированный тротуар, который в дождливую погоды выручал хозяев, сейчас не смог помочь… Крепкие сосновые доски, хранившие на своих боках крошечные следы чьих-то укусов, оказались скрывали под собой настоящее грязевое болото.
— Нет! Нет! Папа! — рыдал он, стараясь ухватиться хоть за что-то. — Забери меня к себе домой!
С чавканьем земля приняла и его и остатки расковырянных досок.
Остальные также далеко не ушли. Один из патрульных и молоденький солдатик, первых показавшим на странных червей, дошли лишь до поворота, где практически без всякого шума провалились в яму. Повар пожил чуть дольше. Испытывая просто патологическую ненависть к любому ползающему и летающему существу, он шел строго по тропинке. Лишь около штаба, возле стены которого он остановился перевести дух, ему не повезоло — путь в дом преградила собака майора. Последние несколько недель тот всячески прятал своего любимого пса от любого начальства, опасаясь неумолимого требования исполнить приказ о введении карантинных мероприятий…
— Все! Похоже каюк, — пробормотал Отто, хватаясь за нож. — От этого хрен убежишь…
Пес, для которого повар по вполне объяснимым причинам был самым любимым другом, свирепо скалил зубы. Поджарое туловище с короткой черной шерстью, словно парадный мундир у эсесовцев, было перетянуто светлыми шнурами. Около головы шнуры заканчивались крошечными отростками, которые ныряли в ушные раковины.
— Аминь, — успел только сказать Отто, как пес бросился на него.
…Лес ни на кого не обижался, не старался кому-то отомстить или навредить… Нет, ни в коем случае! Он лишь действовал, как действует живой организм, когда в него попадает чужеродная ткань… Он просто осуществляет действие…
Солдаты умирали в избах даже не проснувшись. Мирно посапывая во сне, оглушительно выдавая храпака, они просто не успевали проснутся… Сотни корней вырывались из земляных полов и рвали человеческие тела на части.
27
Старшина не спал уже вторые сутки. Какая-то неосознанная тревожность душила его, заставляя выделять в кровь адреналин в убийственных дозах.
— Помните, я просил вас ничего не говорить о Лесе остальным? — угрюмым голосом спросил он у своих «старичков», с трудом забившихся к нему в шалаш. — Что-то хреново мне? Чую я что-то плохое…
Странно было такое слышать от кряжистого мужика с длинной бородищей и кулаками, больше похожими на набалдашники для кувалд. Однако, чувствовало, что разговор был серьезным. Старшина внимательно смотрел на товарищей.
— А в чем тревога-то? — не выдержал один из бойцов, сидевший справа. — Вроде дела идут нормально… С едой проблем нет. Крыша над головами есть. Может скоро связь с нашими наладим, да и, командир, Лес же с нами.
Промолчав немного, Голованко выдал:
— Вот о нем-то я и беспокоюсь больше всего… Леший его задери! Все знают кого Серега недавно приволок со стороны села? Бабу с ребенком… Воот! Если не слышали, что она гутарит, то расскажу.
Он развязал мешочек и достал понюшку табаку. Потом легким движение насыпал его в приготовленный заранее листочек и скрутил.
— Тут недалече, — начал он, задымив самокруткой. — Женщина с дитем чуть в яму не угодили. Серега говорит, что трещина сама собой шла по земле (кивок в сторону сидевшего рядом партизана).
— Точно, точно, — очнулся тот, ковыряя в своих ногтях. — Идет себе и идет ровно на них, а потом раз и в стороны… Я потом посмотрел. Яма глубоченная. Хрен ее перескочишь! Первый раз такое видел!
— Ой не спроста все это, — чуть не по бабьи запричитал старшина. — Леший его задери! Да и Андрюху толком то не слышно и не видно. Так, братцы… Давайте-ка вспоминайте, кто и что за последние пару дней видел или слышал странного… Надо покумекать хорошо! А то, чую, что-то плохое идет…
Случай с поварихой всплыл в самую первую очередь.
— Помню, помню…, — пробормотал Голованко, отмахиваясь от говорившего. — Шла с ведрами, увидела что-то и начала орать, как резанная… Что там было, хрен его знает? Знаете же эти бабские росказни. О каком-то человечке орала. Говорит, прыгал и бегал! Ладно, еще что?
Вдруг один из бойцов полез за пазуху и что-то вытянул на свет.
— Вот, сегодня только нашел у дерева, — проговрил он, вытягивая ладонь. — Сначала хотел выкинуть, а потом решил ребятишкам отдать.
Между пальцами лежал совершенно обычный патрон от советской винтовки. Золотистые бока, острая головка, четкий ободок — все было обычным, кроме… Само тельце патрона было пронизано крошечными, с игольное ушко, отверстиями, из которых вылезали вездесущие корни.
— Вот это уже интереснее, — начал вертеть в руках эту мохнато-блестящую штуку командир. — Чтобы мне провалится на этом самом месте! Какая тонкая работа!.. Черт! К какому лешему работа! Ты, Микола, где его, говоришь, добыл? Там точно больше ничего не было? Можа еще пойти поглядеть?!
— Да, нет, командир, — отрицательно качнул головой боец. — Я там все сам на карачках пролазил… Думал ведь наши кто балуются! Может из ребятни кто-нибудь?
— Шибко тонкая работа, — проговорил в раздумье старшина, и так и эдак вертя патрон. — Нет, не они это! Тут что-то другое! Так, что еще есть странного?!
Собравшиеся, затягиваясь самокрутками, помалкивали.
— Тогда я добавлю чутка, — заговорил Голованко, устраиваясь по удобнее. — Вещи у людей пропадать стали… Все мелочи конечно. Я поэтому больно шум поднимать не стал… Кто-то тащит всякую мелочь! Ну там гривенник, заколку, кружку, вот смотрю патрон… Не ясно кому это все нужно? Что думаете?
— Точно ведь, зеркальце у меня кто-то тиснул третьего дня, — вдруг вспомнил Сергей, почесав голову. — Я когда заметил, еще подумал, что ребетня балуется… Ну, думаю, хрен с ней! Что мне жалко что ли!
— Так…, — протянул командир, вновь окидывая всех напряженным взглядом. — У нас определенно проблемы! Пока, конечно, непонятно, что это за проблемы и с кем… Но определенно они у нас есть! Черт!
— Черт! Бред какой-то! — дернулся оди из партизан. — Война идет, люди гибнут, а мы тут какие-то булавки ищем! Не стыдно, товарищи? Не пора ли бить фашистов? Или под женскими юбками лучше, теплее, веселее, да и приятнее?! А?!
Все, за исключением старшины, виновато опустили глаза. В воздухе повисло молчание.
— А ты нас не попрекай женскими юбками! — не стерпел такого обвинения командир. — Чай вместе с нами сидишь! И это не женские юбки! А жены и матери бойцов и командиров доблестной Красной Армии, кровью которой ты нас попрекаешь! Мы не прячемся от войны! Куда от нее, окаянной, спрячешься! Бельма то свои открой или не понимаешь что кругом твориться?! Какая к лешему борьба с немцами? Пока мы не разберемся со своими проблемами, за пределы лагеря ни ногой! Все надеюсь ясно! Только разведка и еще раз разведка! Поняли! Тогда пошли по делам!
После этого разговора старшина еще долго не мог успокоиться. Он еле сдерживался, чтобы не встать и заорать на весь лагерь.
— Женскими юбками меня попрекать вздумал, поганец? — с трудом сдерживал он себя. — Значит, за бабами мы прячемся? Сволочь! Герой! Меня, пограничника, старшину, трусом назвал? Трусом?! А ты иди-ка повоюй!.. Да и с кем? Пятеро, нет шестеро бойцов в строю… Остальные бабы, дети да раненные, что я с ними навоюю. Людей только за зря положу! Эх!
Сопя от огорчения, он полез в кобуру и вытащил маузер. К этой затейливой машине он испытывал искреннее уважение, наверное поэтому возня в сним его всегда успокаивала.