Пиноктико - Александр Мильштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что теперь можно ограничиться только описанием того, что там показывали в тот момент…
На экране шло видео некоего Джулиана Розефельда… Под названием «Трилогия несостоявшегося»… Третья часть: «Перфекционист»…
Всего было три экрана…
На первом из них человек, совершенно не похожий на Ахима… Я бы сказал, полная противоположность моего отца… Собирал, тем не менее, парашют… Облачался в брезентовый костюм защитного цвета… И шёл уже к дверям, как вдруг раздавался телефонный звонок… И человек возвращался… А потом он решал проверить ещё раз, правильно ли сложен парашют… А тогда уже — и правильно ли он завязал шнурки… И не забыл ли надеть трусы… Он то есть снова и снова расстилал на полу парашют, раздевался и одевался, шёл к дверям, хлопал себя по голове — что-то забыл, ах да…
А на втором экране в начале двадцатипятиминутного цикла видна была пустая кабина самолёта…
Потом тот же человек, что и на левом экране, садился в кресло пилота и начинал переключать тумблеры, основная масса которых находилась на потолке кабины… Это продолжалось все двадцать пять минут… В течение которых на третьем, самом правом, экране тот же самый коротышка готовился к прыжку, занимаясь моделированием…
Комната была завалена всевозможными моделями самолётов, и не только самолётов, книгами по воздухоплаванию…
В центре же комнаты он устанавливал гладильную доску… И сам становился моделью — ложился пузом на доску, расставлял руки, приподнимал ноги… Поза, в которой летит парашютист… Не хватало только облаков… До какого-то момента — пока он не дотягивался рукой, не слезая с доски, до прибора, из которого после этого начинал валить густой пар…
И вот уже комната была заполнена вполне правдоподобным облаком… В центре которого наш герой и парил теперь на гладильной доске… А потом мой взгляд переходил на левый экран — проходя вместе с его рукой по тумблерам на потолке кабины — на центральном экране… А на левом герой вываливал на пол жёлтый парашют… С тем, чтобы снова его собрать, запихнуть в синий рюкзачок, пойти к дверям, вернуться — что-то забыл…
Я долго простоял в «Макс-форуме», три полных цикла, наверное… Или четыре… За это время от экрана к экрану прошли несколько дужей… При этом мне, когда я замечал их боковым зрением, в самом деле казалось, что они выходят из одного экрана — того, что был у меня за спиной, и входят в другой, или точнее, в стекло, которое было передо мной… Три экрана с видео Розефельда были отделены от меня стеклом, от пола до потолка, но я ведь, по-моему, уже подробно описывал устройство этого самого перехода… И даже, кажется, упоминал старину Дирка, но в это время его бесполезно было кликать, и я этого не делал, а просто молча стоял между двух стёкол, глядя на прыжок, который так никогда и не состоялся…
Это видео не было фильмом об Ахиме… У которого на счету были тысячи, если не десятки тысяч прыжков…
И всё же последний его прыжок, хоть и состоялся, но был невидимым… Потому что он прыгнул в шахту… Зачем? Я не знаю… И получилось, что он стал самым невидимым, этот его последний прыжок…
Так что во всём этом можно было увидеть некую синхронизацию внешнего ряда… С моими мыслями об Ахиме… Но я сказал себе: не стоит впадать в паранойю… Просто хорошее видео… В которое можно подставить всё что угодно… И кого угодно… Кого? Да хотя бы того же меня… Я ведь точно так копошусь всю жизнь… И никак не прыгну…
Мне кажется, что именно там, в переходе, в тот день, у меня зародилось ещё не до конца осознанное… Желание навсегда покинуть Мюнхен…
То ли сумасшедшая баба со своими плавучими ларцами меня заразила… Океаническим чувством… То ли видео — я понял вдруг, что, несмотря на парашют, это не об Ахиме, нет, это, конечно же, обо мне…
Зазвонил телефон, я поднёс его к уху и услышал короткие гудки… Я посмотрел на экран и увидел номер госпожи Воронофф… «Я же сказал: до завтра», — сказал я вслух никому…
«О’кей, до завтра так до завтра», — сказал голос за моей спиной, я обернулся и увидел парня в тулупчике… Хотя было тепло, может быть, фён, в общем, очень тепло… Я вспомнил его: это был художник из зоны… Точнее, он точно так же был из зоны, как и я… Он там был в гостях… Я забыл, как его звали, но какое это имело значение…
— Хорошее видео, — сказал он, — правда?
— Правда, — сказал я.
— Особенно когда в конце в его окно влетает самолёт…
— Я не видел никакого самолёта, ты о чём?
— Значит, ты не полностью посмотрел.
— Да нет, я-то как раз полностью, и не раз…
— Ну не заметил, там же три экрана, ты смотрел каждый раз на другой… Хочешь, вернёмся, если ты мне не веришь…
— Да ладно, верю… Не стоит возвращаться.
— А ты прыгал когда-нибудь с парашютом?
— Нет, — сказал я, — или точнее, да… Но я не помню прыжок…
— Что же это ты ничего не помнишь? — засмеялся он. — Как самолёт в комнату влетел, не помнишь, как прыгнул, тоже не помнишь…
— Просто я родился в воздухе, — сказал я. — Потому что мои родители были парашютисты. Они зачали меня в воздухе, и свадьбу сыграли в воздухе, и родила меня мама тоже… В воздухе… Ты мне веришь?
Он больше не смеялся, внимательно смотрел на меня и ждал, что я ещё скажу… Мы всё ещё стояли у входа в «Макс-форум», руки его как бы сами по себе крутили самокрутку, я видел краем глаза, что табачок зелёный… Да и никакой не табачок…
— Вообще-то здесь опасно курить, — сказал я. — Моего знакомого взяли за жабры…
— Да ладно… Скажи лучше, почему же ты сам потом не прыгал? С такими-то родителями-парашютистами?
— Именно поэтому, — честно ответил я. — Эдипов комплекс.
— Тьфу. Как ты можешь говорить такие слова… Ты что, спал со своей матерью?
— Комплекс не означает, что надо делать то, что делал Эдип… Но раз уж ты спросил… Точно ответить я не могу. Потому что я не знаю свою мать, никогда не видел, а так как бывали у меня женщины, которые были старше меня… Вот, скажем, полчаса назад я чуть было не возжелал одну бабушку… Но это неважно… Да, так что делать, если мать нас бросила?
— Бросила тебя в воздухе? — засмеялся художник, передавая мне джойнт…
— Ну чуть попозже, — сказал я, затягиваясь…
— Тогда всё это может оказаться байкой.
— А ты что, поверил?
— Как тебе сказать… У тебя хорошо получается, без тени улыбки… Кто тебя знает? И вообще — кто что знает? Вот знали мы с тобой два дня назад, что снова встретимся?
— Если ты на самом деле поверил в эту историю, ты уж точно поверишь в другую… Пойдём, расскажу, — сказал я.
— А зачем? — спросил Флориан.
— Ты всё поймёшь.
Мы сели за столиком благословенного кафе «Рим», я рассказал Флориану историю своего происхождения, и она ему, как и следовало ожидать, тоже пришлась по душе.
Он пустился в не совсем тривиальные, по крайней мере с моей точки зрения, рассуждения о человеческом теле как «переходнике»…
А переходник бывает «двойником», а бывает «тройником»… Ну и так далее: body painting, новое видео Гюнтера ван Хагена, немецкие солдаты, позирующие с черепами в Афганистане… Сакральные татуировки каких-то пигмеев или полинезийцев…
Мне любопытно было наблюдать за потоком сознания художника, который потом — я в этом почти не сомневался — выплеснется в его новые работы…
С тех пор прошло довольно много времени, полгода, год… Я уже не помню, какие это по счёту художники — Флориан и Кристиан, чья мастерская становится мне на время вторым домом.
Наверное, я люблю заглядывать за плечо…
Может быть, я действительно… Не сын Ахима… Вот и перемещаюсь от холста к холсту, как дуж между стёкол…
Я не знаю… Не знаю!
Во всяком случае, мне нравится смотреть, как пишут Флориан и Кристиан…
Особенно Флориан…
Кажется, что по холсту гуляет поток безличной силы, принимающей разные формы…
Может быть, поэтому я чувствую себя в это время… Находящимся в центре циклона…
Есть такие охотники за торнадо… Нет, я не имею в виду картину Альтдорфера…
Я видел передачу недавно… О фриках, для которых весь смысл жизни — оказаться внутри торнадо… Снять его изнутри на камеру…
Они создают специальное оборудование… Один сделал такой… Как бы английский танк времён Первой мировой войны… Чтобы торнадо его не унесло, и он мог в самом центре спокойно снимать — сквозь глазок…
Когда я ложился спать в тот вечер и опускал жалюзи, я вспомнил об этой машине для съёмок, об охотниках за смерчами…
И потом я вспомнил о них, когда смотрел, как рисует Кристиан…
Сам я не художник, но мне хорошо в этих центрах циклонов — я более или менее спокоен, я пью травяной чай, глядя, как всё меняется на холсте — каждую минуту…
Дженни писала совсем иначе, и всё же что-то у них есть общее — с манерой Кристиана…