Оборванные нити. Том 1 - Александра Маринина

— Выбор? Кто за что расплачивается? — он снова начал заводиться. — Ты хочешь сказать, что Лена сейчас расплачивается за то, что я на ней женился, а не бросил беременную? И Дашка расплачивается за то, что я не настоял на аборте, а позволил ей родиться? Ты это хочешь сказать?

Юлия Анисимовна вздохнула в трубку.

— Я хочу сказать, что не предохраняться и не пользоваться противозачаточными средствами — это был твой выбор. Ты же не подросток, чтобы не знать элементарных вещей. И Лена — далеко не первая твоя женщина. Ты выбрал то, что называется опасным сексом, не думая о том, чем это может кончиться. А кончилось именно этим. Ты живешь в чудовищных условиях, в маленькой комнатушке с женой, дочерью и тещей, ты учишься и колотишься на двух работах, ты не спишь, ты недоедаешь, ты переносишь болезни на ногах, ты отвратительно выглядишь и вот-вот свалишься. Я уж не говорю о том, что твоя жена не питается должным образом, и тем самым вы рискуете здоровьем ребенка. И я не говорю о том, что пеленки и прочие вещи, которые ты в состоянии на свои доходы купить для малышки, очень низкого качества, изготовлены неизвестно где и неизвестно по каким технологиям, без соблюдений правил санитарии и гигиены, с добавлением бог знает каких вредных примесей. И при всем этом ты отказываешься от нашей с папой помощи. Тебе не кажется, что это не совсем разумно?

— Мне кажется, что я достаточно ясно дал тебе понять: я все в своей жизни буду делать сам. Только сам, — холодно ответил Сергей. — И будь добра, не лезь в мою жизнь.

— Сынок, почему ты такой упрямый? Почему ты не хочешь признать, что я права? Ведь однажды я уже оказалась права, и отрицать этого ты не можешь.

— Права? В чем, интересно?

— В том, что Ольга — это та женщина, которая тебе нужна. А вовсе не твоя Лена. Ты влюбился в Оленьку с первого взгляда, ты встречался с ней, пока была беременна твоя жена, ты продолжаешь встречаться с ней и теперь, когда у тебя родился ребенок. Я не удивлюсь, если узнаю, что ты в день собственной свадьбы с утра сбегал на свидание к Оленьке. Я знала, что вы с ней — пара, я знала, что вы должны быть вместе и что именно она, а вовсе не твоя Лена, может сделать твою жизнь по-настоящему наполненной и счастливой. Но ты меня не послушался, ты не захотел знакомиться с Оленькой тогда, когда еще не было проблем, Лена не была беременна и можно было все изменить. Ты был уверен, что я ни при каких условиях не могу оказаться правой. Ну разумеется, на этом свете есть только один человек, который всегда и безусловно прав — это ты, Сереженька. Так может быть, ты хотя бы сейчас прислушаешься ко мне?

Он молчал. Сердце билось где-то в горле. Значит, мать знает про них с Ольгой! Конечно, родители Ольги давно в курсе, это и понятно, ведь они начали встречаться, когда у нее еще не было своей квартиры, и, разумеется, пару раз прокололись и попались. И в общем-то нетрудно было сообразить, что если знают Ольгины родители, то через пять минут об этом будет знать и Юлия Анисимовна. Но мать почему-то молчала все это время, тему личной жизни сына никогда не поднимала, и Сергей как-то постепенно уверовал в то, что коль об этом не говорится — то этого вроде как и нет. Мать не считает нужным что-то выяснять, значит, так будет всегда и в дальнейшем, и неприятных разговоров удастся избежать.

Оказалось, что не удастся. Он не чувствовал себя виноватым в том, что изменяет жене. Он дико, до спазмов не желал признавать правоту Юлии Анисимовны.

— Ты молчишь, — Сергей услышал, как мать усмехнулась, — значит, я действительно права, и возразить тебе нечего. Хорошо, теперь послушай меня еще немного. Ты имеешь право жить так, как ты считаешь нужным. Но и у меня такое право есть, и ты не можешь у меня его отнимать. У меня есть право быть бабушкой и заботиться о своей родной внучке. По-хорошему мне тебя убедить не удается. Тогда будем договариваться.

— А в чем разница? — надменно спросил Сергей.

— Я хотела, чтобы ты просто уступил мне — немолодой женщине, твоей матери. Уступил мне право хоть что-то делать для твоей дочери. Ты на уступки не идешь. Ладно, приму это как данность. Будем вести себя как на рынке, то есть договариваться. Ты — мне, я — тебе. Я обещаю тебе никогда больше, пока я жива, ни единым словом не затрагивать тему твоего выбора, чего бы он ни касался, твоей семейной и личной жизни. Никогда я тебя ни в чем не упрекну, никогда не задам ни одного неудобного вопроса и уж тем более не стану тебе выговаривать. Хочешь?

Он снова не ответил, молча ожидая продолжения. Мать — человек слова, это Серега Саблин знал с раннего детства. Ни разу не было, чтобы Юлия Анисимовна что-то пообещала и не сделала. Даже то, что она сгоряча произнесла во время того памятного разговора, когда сын сообщил ей о намерении жениться на Лене, она выполнила «от и до»: ни одного злого, недоброжелательного или презрительного слова о своей жене он больше не услышал. И хотя Юлия Анисимовна Лену так и не полюбила, она никогда не говорила о ней плохо, как и пообещала ему. И перспектива избежать в дальнейшем разговоров, подобных сегодняшнему, казалась очень и очень привлекательной. Но что мать попросит взамен?

— Взамен я прошу тебя не мешать мне быть бабушкой для своей внучки, заботиться о ней и помогать и ей, и ее матери. Заметь, я не говорю «помогать твоей жене», своей жене ты должен помогать сам, я к ней не имею никакого отношения. Но к матери своей внучки я отношение имею, и с этим ты спорить не можешь. Ты врач, сынок, ты не можешь не знать, сколько опасностей подстерегает маленького ребенка, особенно на первом году жизни. Я обеспечу Дашеньке самую лучшую медицинскую помощь, и не только в экстренных случаях, которых, я надеюсь, не будет, но и постоянную. Ее будут вести самые знающие и опытные специалисты. Неужели ты настолько глуп и непрофессионален как медик, что не понимаешь всю важность этого аспекта?

Возражать матери внезапно расхотелось. Почему-то то обстоятельство, что она знает про его отношения с Ольгой, совершенно выбило Серегу из колеи. Кроме того, Юлия Анисимовна была мудрой женщиной, она прекрасно знала своего сына, поэтому смогла настоять на своем, а ему дала возможность согласиться, не потеряв лица и не ущемляя больного самолюбия.

Домой Сергей вернулся подавленным, он ощущал себя загнанным в угол и вынужденным принять навязанное ему решение, чего он в принципе не терпел. За время его отсутствия все продукты были убраны, Вера Никитична гладила пеленки, расстелив на обеденном столе старое вытертое байковое одеяло, а Лена, сидя на диване, кормила малышку. За весь вечер он не произнес ни слова, молча сидел на стуле у окна, уткнувшись в книгу по патоморфологии отравлений: стол был занят, на диване сидела Лена с ребенком на руках, а где еще ему пристроиться? Не на тещиной же раскладушке, которая весь день стоит сложенная, потому что если ее разложить, то пройти по комнате будет невозможно. И не в Дашкиной же младенческой кроватке. Только стул, приставленный к широкому подоконнику, и оставался Сереге, здесь высокими стопками громоздились его учебники и прочая необходимая литература, а также толстые тетради с конспектами.

День оказался тяжелым и физически, и эмоционально, и ему казалось, что больше уже ничего случиться не может. Но в двенадцатом часу ночи, когда все уже легли, в прихожей раздался звонок телефона, потом голос молодого соседа-полуночника, а затем осторожный стук в дверь и громкий шепот:

— Серега, выйди, тебя к телефону.

Он стал выбираться из-под одеяла, чертыхаясь про себя: какому козлу пришло в голову звонить в такое время мало того, что в коммунальную квартиру, так еще и человеку, у которого маленький ребенок? Споткнулся о раскладушку, на которой спала Вера Никитична, охнул в полный голос, немедленно проснулась Дашка и заревела. Вот черт! Он брал телефонную трубку, имея в голове весь подготовленный словарный запас для объяснения абоненту, что он «не совсем прав». Но звонила Юлия Анисимовна.

— Сынок, прости, что беспокою в такое время. Нюту увезли по «Скорой», она очень плоха, боюсь, к утру все закончится. Ты поедешь?

Господи, ну как она может спрашивать? Конечно же, он поедет, чтобы увидеть любимую тетку, посидеть рядом, подержать ее за руку, возможно, в последний раз. И если мать права в своих самых худших опасениях, то проститься с Нютой.

В тот раз с Анной Анисимовной все обошлось, однако состояние ее ухудшалось буквально с каждой неделей. Серега часто забегал проведать тетку, а когда та лежала в больнице, навещал каждый день, свободный от работы, стараясь заехать к ней хоть на пятнадцать минут. В один из таких визитов в больницу Анна Анисимовна вдруг сказала:

— Серенький, я хочу тебе помочь. Конечно, толку с меня немного, ни посидеть с Дашуткой, ни помочь Лене делом я не могу, но вот деньгами…

— Нет! — тут же оборвал ее Серега. — Даже не начинай. Я же сказал: я сам.