Край, где живет детство - Сергей Боев

– Сейчас раздую! – Вадик набирает полную грудь воздуха, наклоняется над костром и дует… А в следующий миг мир перестаёт существовать…

«Странно – а почему это я лежу на земле? Да ещё и под шахматным столом? Он ведь метрах в трёх от песочницы – а я только что сидел на бортике!» – это – первое, что приходит на ум Серёжке, когда он открывает глаза. А потом в голову врывается жуткий крик. Он переводит взгляд со стола на песочницу и чувствует, как волосы на затылке встают дыбом от увиденного: всё лицо Вадика покрыто чёрными пузырями, а по виску, по щеке пульсирующей струйкой течёт и капает с подбородка густая тёмная кровь.

Дальше всё происходит, как в кошмарном сне. Какой-то мужик вдруг оказывается рядом с Вадимом, сгребает его в охапку и тащит к дороге. «Остановить машину… наверное, в медсанчасть» – медленно, как старые мельничные жернова, возникает, проворачивается в мозгу и исчезает мысль.

Перед глазами всплывает искажённое лицо брата. Он что-то кричит ему – но голос глухой, как из глубокого подвала. Серёжка никак не может понять, что тот от него хочет. Потом он чувствует, как брат хватает его под руки, тянет из-под стола, кое-как взгромождает на скамейку, ощупывает руки, ноги… Хочется закрыть глаза, чтобы остановить вращающийся вокруг мир, чтобы прекратился этот гул в ушах…

Брат хватает его за руку, тащит за собой. Они куда-то бегут. Он видит перед собой только спину брата и настойчиво повторяет сам себе, словно боится забыть: «Надо бежать. Раз брат бежит – значит, так надо…»

Медленно, постепенно краски и звуки возвращаются, вращение мира прекращается – и он уже, кажется, слышит брата: «Баллон взорвался… Вадика ранило, в больнице… Никому не говори, что мы там были… Быстрее надо домой, а то родители будут волноваться… У тебя что-нибудь болит? Можешь идти?»

Он слышит собственный голос как будто издалека: «Нет, не болит… Могу. Идём».

… Им крупно повезло – никто больше не пострадал. Вадиму взорвавшийся баллончик рассёк своим развороченным боком висок, пройдя буквально в сантиметре от правого глаза и улетев шагов на пятьдесят – такой силы был взрыв. Ему наложили восемь швов, он вышел из больницы через неделю, почти потеряв зрение на правый глаз…

После этой трагедии они с братом долго не могли прийти в себя. Вспоминая этот день снова и снова, они каждый раз внутренне содрогались от мысли о том, как плохо всё могло закончиться! Ведь на месте Вадика мог оказаться любой из них…

А если не точно на его месте, а на сантиметр правее? Как может быть, чтобы расстояние между жизнью и смертью измерялось всего лишь одним сантиметром? От этой мысли внутри всё замирало, холодело и цепенело. Казалось, в тот день сама костлявая Смерть прошла рядом, задев одного из них своим плащом и пригрозив косой остальным: «Не балуйте!»

Октябрь

Бабье лето, похоже, потеряло счёт времени и никак не хотело уходить.

Ночами уже ощутимо холодало, а порой и подмораживало. Воздух был чист и удивительно прозрачен – наверное, из-за этого луна и звёзды казались ближе, ярче. А вот дни стояли ясные и тёплые. Ближе к полудню вообще можно было подумать, что на дворе всё ещё стоит поздний август – если бы не быстро редеющая листва на кустах и деревьях.

Лимонно-желто-багряно-алая мозаика покрыла все лужайки и тропинки. Тысячи… нет, миллионы проживших свою такую долгую и такую мимолётную летнюю жизнь листьев теперь лежали под ногами…

А ведь, кажется, совсем недавно они только-только проклюнулись после долгого зимнего сна. Медленно, ещё боясь поверить в то, что холода ушли навсегда, они разворачивали свои нежные, трепетные изумрудные тельца – словно раскрывали миру свою душу.

И мир не обманул их. О, нет, он принял их с радостью и восторгом, изо дня в день согревал их весенним теплом, поил дождевой водой и питал солнечным светом. Окружённые такой трогательной заботой и лаской, листочки росли, зеленели и крепли.

Вокруг них происходило столько чудес! То тут, то там распускались огромные пенные благоухающие шапки – белые, сиреневые, бледно-розовые. У кого-то по соседству возникали целые гроздья ароматных серёжек. Среди смолисто-клейкой листвы вдруг обнаруживались длинные побеги, все усеянные крупными кожистыми бутонами. Они толстели и пухли, как на дрожжах, а потом вдруг в один день стали лопаться и взрываться белым пухом, который разлетался во все стороны и плыл на волнах летнего ветра, медленно, но неумолимо опускаясь всё ниже к земле и укрывая её невесомым белёсым покрывалом.

А потом наступила пора нежных жёлтых цветочков. Их было видимо-невидимо, ими были усыпаны все ветки. Медовый аромат, разносившийся на всю округу, так и манил к себе пчёл… Листья начали было ревновать: «Конечно, вон их сколько! И свет нам закрывают. Немудрено, что им достаётся всё внимание! Ведь людям, которые постоянно останавливаются полюбоваться нами , нас из-за них не видно!» Но цветы оказались недолговечны – вдруг завяли и разом все облетели…

«Ну, вот, наконец-то мы можем предстать миру во всей нашей красе!» – оживлённо обсуждали эту новость листья. Им так нравилось, проснувшись по утру, перешёптываться и болтать без умолку целыми днями напролёт… А ещё они очень любили красоваться друг перед другом, поворачиваясь и так, и эдак от лёгчайшего дуновения ласкового ветерка. Им казалось – их так много, что эта шелестящая музыка лета будет вечной…

Вера в свои силы и в бесконечную доброту природы была так велика, что первая желтизна в нарядах некоторых поначалу даже вызывала зависть. «Ах, как это красиво, как необычно! Надо же – мы все просто зелёные, а вот у этого, и вон у того тоже появились такие трогательные жёлтенькие прожилки! Ах, как и нам хочется таких, и нам! Ну, пожалуйста!»

Природа не скупилась и рада была одарить всех – кого-то раньше, кого-то чуть позже…

Когда первые пожелтевшие листочки вдруг сорвались со своих насиженных мест и закружились в холодеющем воздухе, это всего лишь вызвало новую волну зависти и перешёптываний. «Как же так? – с горечью жаловались друг другу оставшиеся на ветках листья. – Мы в лучшем случае можем лишь вертеться туда-сюда, да и то, если ветерок к нам заглянет. Как мало можно рассмотреть, сидя вот так на одном месте! А эти отправились в такое волнительное путешествие! Они, наверное, облетят теперь весь мир…»

Но вскоре они увидели сквозь своих поредевших собратьев страшную правду: как ни старались оторвавшиеся путешественники продлить свой полёт, он неизбежно заканчивался там же, где уже лежали тысячи их предшественников…

Повезло тем, кто приземлился на лужайках. Туда в погожие дни иногда прибегала поиграть детвора, и, если они затевали бросаться друг в друга листьями, можно было ещё раз напоследок пережить волнующие мгновения полёта… Порхая в прозрачном осеннем воздухе, они с тревогой, боясь услышать жестокий ответ, спрашивали друг друга: «Неужели это конец?»

Некоторых, самых ярких, ребятишки забирали с собой, чтобы оставить их в вазах как память об этой осени. «Это намного лучше, чем гнить в грязи и сырости на улице! – спорили одни. – По крайней мере, наша засохшая красота будет дарить кому-то радость». «Стать бесчувственной высушенной мумией! – возмущались другие. – Разве такой конец лучше?»

Перед домами листья сгребали в кучи. Лишённые живительной влаги и тепла, они медленно увядали и замерзали на стылой земле. Силы по капле уходили в землю, возвращаясь туда, откуда изначально пришли, и, в конце концов, их осталось лишь на последний крик отчаяния: «Неужели это конец?»

Больше всего страданий выпало на долю тех, кого угораздило упасть на дороги и тропинки. Там их каждый день мяли, рвали и плющили шины автомобилей, ботинки, сапоги и особенно ненавистные шпильки. Корчась от боли, листья беззвучно вопрошали: «Когда же нашим мукам придёт конец?»

И когда надежды уже почти не осталось, мать-природа дала-таки им ответ: «Не ропщите! Вы многое повидали и хорошо прожили свой век. Но в неизбежной вселенской суете вы забыли о главном. Все вы в этом мире лишь мимолётные гости – приходите на миг, уходите навсегда. Закончится осень, пройдёт зима, за ней снова наступит весна – и силы, которые у вас сейчас заберёт земля, вернутся в этот мир, напитают оставленные вами почки… И снова распустятся молодые листья, и снова будут они шелестеть, перешёптываться и болтать без умолку целыми днями напролёт… Они – ваше продолжение. В них – ваша жизнь. Поэтому спите с миром!»

Серёжка сидел на своём «наблюдательном пункте» и смотрел на улицу, где вовсю шла битва опавшими листьями. Ребята носились, как заведённые, норовя засунуть целые пригоршни за шиворот противнику, а то и уронить друг друга в кучи опавшей листвы. Им было весело, да и денёк выдался замечательный – наверное, один из последних солнечных дней перед началом долгого хмурого межсезонья. Однако Серёжка не торопился к ним присоединиться. На него накатила какая-то необъяснимая грусть-тоска, и он силился найти её причину.