В логове зверя. Часть 2. Война и детство - Станислав Козлов

– Вот чёрт! Хоть бы спросили, что ли, кого-нибудь, что это за барахло… Ведь не видели, небось, никогда ничего подобного и вообразили себе…

В зале после произведённого эффекта у одних и шока у других послышались сдержанные смешки. Женщины, ничего не подозревая, подходили к мужьям, уж не знавшим что и делать. Женились они во время войны на симпатичных девушках из сёл и деревень, где временно находились курсы, и где отродясь никто не видывал презренных «буржуйских» одёжек. Покопавшись в брошенном хозяевами бельишке, женщины выбрали себе то, что им показалось вечерними бальными платьями, и что на самом деле было ни чем иным, как… ночными сорочками. Им и в голову не могло придти, что такая красота предназначена для того, чтобы в ней лечь спать – под одеялом-то всё равно не видно, да ещё и в темноте… Такую-то красоту – и не показывать? Не может того быть. Всеобщая, кроме виновниц её, неловкость. Никто открыто не смеялся – понимали: откуда, в самом деле, было знать этим девчонкам из глухих деревень предназначение тех или иных предметов туалета западных обывателей…

Опомнившись, кто-то из офицеров подошёл к несчастным мужьям, что-то сказал им, те встали и под руки повели своих недоумевающих жён к выходу…

Мама время от времени вспоминала об этом досадном и комическом эпизоде, но никогда не смеялась. Стыдно было не за тех, кто по незнанию надел на себя неприличествующую случаю одежду. Досадно было за невежество, царившее там, откуда они пришли. Вспоминала слова одного из героев – интеллигентов классической советской пьесы, который с сарказмом сказал об эмигрирующей из революционной России торговке: «Дунька едет в Европу…»

Ляпы от невежества происходили и впредь, по разным поводам. Глухая изолированность страны была ей виной. Граждане России, изуродованной революцией 17-го года увидели Запад только благодаря войне, как дико это ни звучит: «благодаря войне»… Обошлись бы наши девчонки и без войны, и без ночных сорочек на офицерском балу. А после своего ухода они где-то переоделись в обычные женские платья русского покроя и оказались ещё симпатичнее.

Теперь не только писателя Василя Быкова пытаются уличить в «очернительстве» нашей победы. Находятся люди, ровесники фронтовиков, но ни когда не видевшие ни настоящих боёв, ни фронтовой жизни, ни Германии весной 1945 года, протестующие против любой правды, кажущейся им искажением потому, что не совпадает с родной им пропагандистской картиной событий. Очень жаль, что Николаю Александровичу Козлову не довелось продолжить свои записки. Они прервались как раз на Мезеритце. Сохранился лишь план того, о чём он собирался рассказать.

Вот он. «Шум на чугунных шпалах. Небрежность светомаскировки. Чувствуется близкий конец войны. Швибус. Старуха немка. Брошенные дома. Мы отправляемся с попутными машинами в Мезеритц. Дороги. Населённые пункты со стандартными дымоходами через крыши. Мезеритц. Военный городок. Барахольство. Бой ребятишек. Колонны повозок освобождённых народов с флажками. Песнь старика. Бои на Одере. Бурная ночь. Победа! Глускин развивает энергичную деятельность. Список посуды на чердаке. Быхомов обедает. Как „очищали“ квартиры для штаба». Скупые слова, большое содержание, теперь навсегда остающееся неизвестным.

Правда не может быть очернительством. Правда не может и принизить никакой подвиг. И то, и другое – удел лжи. Даже в том случае, если она приукрашивает – лакирует, как тогда говорили. О пагубности лакировки действительности войны говорил в своё время и Г.К.Жуков.

И барахольщики, и «барахольство», как выразился отец Станислава, место быть имело, выражаясь казённым языком. И это имело основание и причины: изобилие брошенных на произвол судьбы вещей и откровенная бедность наших людей, одетых и не одетых в военную форму. У многих солдат не было часов, а этого добра и в пустых квартирах, и на телах убитых немецких солдат имелось предостаточно. Советских военнослужащих размещали не в палатках, а в квартирах. В них оставалась мебель, посуда…

Кстати, о посуде… При чтении отцовского плана вспомнилась история, которую отец отметил названием «Быхомов обедает». Что это за «список посуды на чердаке» я уже не помню, но вот о процедуре обеда коллеги отец рассказывал не раз.

Офицер Быхомов, с другом, поселился в одной из пустующих квартир. Как ни странно, в водопроводе имелась вода. Но только холодная. Офицеры весь день заняты на службе. Выходные дни – редкость и посвящались они если не экскурсиям по городу, то пассивному отдыху. И в него никак не вписывалась процедура мытья посуды. Еду брали в столовой и разогревали на плите. Немцы – народ прагматичный: плиты свои кухонные делали двойными. Половина электрическая, половина-печка для дров или угля. (Неплохая была бы идея и при нашей нынешней жизни…) «Дрова» здесь же в квартире – мебель. И – немерянное количество самой разнообразной посуды. Часто совершенно неизвестного предназначения. (Как и ночные сорочки…) Возможно, это обстоятельство и подвигло нашего Быхомова на составление какого-то списка посуды, сложенной зачем-то на чердаке. Но – это его, теперь уж совершенно загадочное и непостижимое, дело.

Так вот. Наши друзья никаким таким мытьём посуды себя не утруждали. Всё совершалось гениальное просто: с чердака в квартиру спускалось максимально возможное количество тарелок и инструментов для их опустошения при поглощении еды. Опустошив, тарелки просто перекладывали в стопу посуды грязной, а при нужде брали посуду из стопы посуды чистой. Вот вам экономия драгоценного времени и воды. Посуду экономить надобности не имелось. Когда грязная стопа увеличивалась чрезмерно – её, ничтоже сумняшеся, просто и небрежно выбрасывали из окна на улицу. На её место приносились чистые тарелки и иные ёмкости… Посуды на чердаки хватило бы доблестному офицеру на много месяцев. Осколков её – на много часов уборки и ругани будущим дворникам, временно отсутствовавшим.

Но это – частный, безобидный и почти забавный эпизод. Один из многих, гораздо более серьёзных. С точки зрения законности и морали, солдаты, мародёрствуя, вели себя в «логове зверя», конечно, очень недостойно. Но нельзя забывать при этом, не в оправдание а для понимания, о том, что они самоотверженно сражались с теми, кто разорил их жилища, убил их родных, что они имеют правительственные награды за мужество, храбрость и доблесть в боях… Необходимо учесть и то, что советская пропаганда с благородным негодованием упорно и настойчиво отождествляла с фашизмом всю Германию, всех немцев: если германское – значит фашистское, если немец – непременно фашист. Наши солдаты мстили за кровь, за разграбленные и уничтоженные дома свои. Многим из них после войны просто некуда было идти… Они искренне недоумевали: немцы пожгли наши дома, убили семьи, а мы должны к ним хорошо относиться? Это казалось несправедливым и странным. Войдя с боями в Германию, наши солдаты с удивлением увидели: немецкие варвары и звери фашистские живут в гораздо более комфортабельных условиях и более зажиточно, чем они – победители. Перед ними предстали не только политические фашисты, но и классовые враги – буржуи. Эти обстоятельства только увеличили ненависть и разожгли те дремавшие инстинкты, за которые им же и пришлось расплачиваться.

Маршал Жуков вынужден был пойти даже на публичные казни мародёрствующих. Жестокие меры отрезвили: кто-то одумался, некоторые испугались. Но больше было тех, к кому суровы методы не имели никакого отношения – они сохраняли и честь свою, и достоинство, не нисходя до увлечения «коллекционированием» чужих вещей.

Вездесущий, зоркий и очень бдительный НКВД отмечал почти полное отсутствие грабежей и насилия во время войны. Мысли и дела заняты были одной целью – победить. Потом сработал инстинкт победителя и здравый смысл прагматика: сделать себе запас на случай прихода очередных невзгод и лишений… Стоявший на страже морального облика советских воинов НКВД зафиксировал и это, донося куда следует: некоторые командиры не принимают никаких мер для прекращения мародёрства, а иногда и поощряют его.

Вчитываясь в приказы Жукова, можно отметить любопытную деталь: речь идёт о незаконном вывозе имущества… Значит, был и законный? Да, был. В конце концов, чтобы ввести «своевольное изъятие вещей у немецкого населения» или проще – грабёж, в законные рамки, было принято решение разрешить офицерам брать некоторые вещи в своё пользование – с письменного согласия командования. И офицеры брали. Многие – не ограничивая себя количеством. Вряд ли это справедливо называть грабежом и мародёрством – по моральным меркам того времени. Но как это ни называй, и как ни относись, но это – были действия победителей, заплативших кровью своей за победу. И они же «очерняли» её?..