Порою нестерпимо хочется… - Кен Кизи

Удар удивил меня не больше, чем предшествовавшее открытие собственного преимущества в росте. «Как интересно, — подумал я, — из скулы сыплются звезды». (Малыш принял удар. Спокойно, не сопротивляясь. Впрочем, я так и думал, на ее глазах — это входило в его планы…) «Как интересно», — подумал я. Ли отшатывается назад, спотыкается и врезается в стенку гаража; Энди мечется и скачет по причалу; Хэнк наступает, Вив наблюдает за крохотными фигурками, прижав к горлу сжатые кулаки, — «как интересно и неожиданно», — думаю я, — в ушах звенит, а в голове словно поют птицы — ну точь-в-точь как описывается в дешевых романах… (После второго удара он падает, и я соображаю, что все — он показал ей все, что намеревался…) Вив распахивает окошко и кричит сквозь дождь и паутину: «Хэнк! Перестань!» Ли сползает по замшелым доскам вниз. «Хэнк!» Хэнк делает шаг назад, чуть пригнувшись, и откидывает капюшон своей парки, словно кетчер, отбрасывающий прочь маску. (Я слышу, как Вив что-то орет мне из чердачного окна, но мне уже наплевать на все крики.) Ли со стоном приподнимает голову… Не то чтобы я был слишком удивлен его вторым ударом, он мелькнул как белая искра, набухая по мере приближения и превращаясь в огромный узловатый молот кулака, — кумачовые капли празднично брызнули во все стороны. (Я вмазываю еще раз, разбивая ему нос… «Ну, этого будет достаточно», — думаю я.) «Хэнк! Перестань! Перестань!» Голос Вив несется через реку, а Хэнк, пригнувшись, ждет, когда Ли отлепится от стены (Боже милосердный, он опять встает. Я ударяю его еще раз.) Нахмурившись, Ли выпрямляется, недоумевая от этих бессмысленных и непрестанных ударов в челюсть. Кажется, теперь у него функционирует только одна сторона. Рот открывается под косым углом. Хэнк выжидает, когда он прекратит качаться и рот закроется, — «Нет, Хэнк! Пожалуйста, миленький, не надо!» — (Я ударяю его еще раз, сильнее.) — и, изощренно прицелившись, чтобы не попасть в очки, въезжает по губам и носу Ли… Когда красное марево рассеивается, я и сам удивляюсь, что все еще стою на ногах. Хотя к этому моменту происходящее кажется уже вполне естественным…

(Малыш продолжает подставляться. «Упади и замри, — повторяю я про себя, — упади и замри, или вставай и дерись, или я изуродую тебя, или… или я забью тебя до смерти».) «Хэнк!» Ли снова врезается в стену и начинает чихать. «Хэнк!» Он оглушительно чихает три раза подряд, рассеивая вокруг кровавую дымку. Хэнк стоит пригнувшись и ждет, нацелив кулак. (…Если ты будешь просто стоять и показывать ей, как я тебя избиваю, я тебя здесь сотру в порошок, ты у меня тут дух испустишь!) ..Должен признаться, больше всего меня поразило то, что, смахнув слезы и нарастающую волну ужаса, я обнаружил, что дерусь! Имбецил! Не делай этого… «Ли! Хэнк! Нет!..» Инстинктивно, словно зверек, прыгающий за летящим насекомым, рука Ли подскакивает и выбрасывается вперед; из-за тяжести куртки он промахивается и вместо подбородка попадает Хэнку в кадык ИМБЕЦИЛ! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? РАДИ ГОСПОДА, НЕ ОТВЕЧАЙ! (И тут я понимаю, что до Малыша, кажется, дошло: если он не предпримет чего-нибудь, я забью его до смерти. Потому что наконец он начинает сопротивляться. Может, он почувствовал, что я собираюсь убить его. Но теперь уже слишком поздно. «Ты слишком долго ждал, — решаю я, — теперь я точно тебя убью».) Однако мое изумление переросло вообще в нечто непостижимое, когда я увидел, как отпрянул брат, как полезли у него глаза на лоб и как он замер, ловя ртом воздух. Хэнк падает на колено, хрипя, будто проглотил язык, а на его лице появляется выражение полного остолбенения. «Что это? — изумляется он. — Кто это тут попал в меня? („Я понял, что убью тебя“, — говорю я себе.) Что это за котяра там стоит в штанах и куртке маленького Леланда?» (Потому что теперь меня ничто не удерживает от того, чтобы убить тебя.) Когда изумление и гордость собой отступили, я принимаюсь проклинать себя за то, что потерял бдительность. «Имбецил, зачем ты встал и ударил? БЕРЕГИСЬ! Бот ты сбил его с ног, и теперь надо ждать, когда он встанет и снова вмажет тебе; ты что, думаешь, Вив бросится на шею победителю? Ну вмажь ему еще, но не горячись».

— Теперь мне надо… — голос мой патетически дрожит от мрачного и головокружительного ужаса, когда я пытаюсь еще раз подколоть Хэнка, — теперь мне надо вернуться в свой угол?

Позорно стоя на коленях, Хэнк улыбается моей попытке пошутить — но это не обычная полуприкрытая насмешка, а холодная, кровожадная ухмылка рептилии, от которой мои мокрые волосы встают дыбом, а слюна во рту пересыхает. БЕРЕГИСЬ! — предупреждает внутренний голос, а Хэнк замечает:

— Лучше погдо… подго… по-по… — Я пытаюсь забыть о том факте, что в данную минуту ему гораздо тяжелее говорить, чем мне, — ведь я вполне прилично въехал ему по горлу. — …лучше, черт возьми, подготовься к более далекому путешествию… — договаривает он, а голос в моем черепе продолжает вопить: БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ! БЕРЕГИСЬ! — Потому что я собираюсь тебя убить…

И когда я вижу, как Хэнк поднимается с коленей и направляется ко мне со своей окостеневшей улыбкой ящера, — БЕГИ! ПОКА НЕ ПОЗДНО! — я понимаю, что мой удар по горлу не столько отрезвил его, сколько разъярил. Может, разум Хэнка и был потрясен этой неожиданностью, но вид его теперь свидетельствовал о бесплодной ярости загнанного зверя. Этот единственный удар лишил его рассудка! Он озверел! — говорю я себе. ТЫ ДОИГРАЛСЯ — ТЕПЕРЬ ОН УБЬЕТ ТЕБЯ. БЕГИ! СПАСАЙ СВОЮ НЕСЧАСТНУЮ ШКУРУ!

(Понимаешь, у меня не осталось причин оставлять тебя в живых. Ты сам себя обвел вокруг пальца, слишком затянув петлю…)

БЕГИ! — кричит голос. БЕГИ! Но за спиной у меня река, а голос ничего не говорит о плавании. Так что мне просто некуда бежать. Мне некуда отступать. Несмотря на все истерические призывы к бегству, я могу только наступать. И вот под вопли: ИМБЕЦИЛ! ИДИОТ! — под звон в ушах, бессловесное ерзанье Энди и крики Вив, несущиеся над рекой, мы с братом наконец истово и самозабвенно сцепляемся в нашем первом и последнем, столь долгожданном, танце Ненависти, Боли и Любви. Наконец мы прекращаем терять время попусту и начинаем драться — Энди ногой отсчитывает время, отчего происходящее еще больше напоминает мне танец. Сцепившись в пароксизме перезрелой страсти, мы совершаем фантастические круги под аккомпанемент мелодичных скрипичных стонов дождя в еловых лапах и ускоряющегося ритма топочущих ног по дощатому причалу, подбадриваемые взвивающимися визгами адреналина,