Грозное лето - Михаил Соколов

Орлов упал скорее от боли, чем от страха быть еще раз убитым, и в это время с гиком и шумом ворвалась на артиллерийскую площадку русская кавалерия с далеко вперед вытянутыми пиками, и площадка наполнилась воинственными голосами:

— В шашки!

— Сдавайтесь, убивцы, не то — смерть всем!

— На капусту их всех! За капитана!

Немцы поспешили поднять руки, а один закричал по-польски:

— Господин капитан жив! И это — не мы его ранили, не мы, бог видит. — Это был тот солдат, который не дал пристрелить Орлова.

Так поручик Щелковский с отрядом Андрея Листова вызволил Орлова из беды, а потом привез его к своему отцу на мельницу и оставил на попечение сестры Барбары. Орлову же, на всякий случай, дал бумагу на имя польского легионера и своего денщика, с которым прибыл от пана Пилсудского в Польшу, но которого ранило и контузило так, что сей денщик лишился речи и слуха.

Это было вчера, поздно вечером, когда генерал Мингин отступил к Орлау, а генерал Франсуа вошел в Нейденбург вместе со штабом своего корпуса. Но сегодня бой вновь шел почти у ворот Нейденбурга, и генерал Франсуа, пан Каземиж говорил, метался из края в край окопов и грозился расстрелом всем и каждому, кто покинет позиции.

Еще пан Каземиж говорил, что в штабе восьмой армии — растерянность и что из Хохенштейна уже звонили по телефону в Нейденбург и спрашивали, удержит ли Франсуа город своими силами, но Франсуа не пожелал ответить.

— Так что, панове капитан, подождем до вечера, ваши вот-вот ворвутся в Нейденбург, они уже стреляют по улицам. Вечером Тадеуш должен приехать, от него все и узнаем, храни его матерь бозка, — сказал в заключение пан Каземиж.

И действительно: поздно вечером, когда гул артиллерии ушел за Нейденбург, приехал Тадеуш Щелковский, и не один, а с сестрой милосердия, даже двумя сестрами, и, едва войдя в подвал мельницы, который пан Каземиж уже осветил, как на праздник, сказал громко и торжественно:

— Капитан Орлов, позвольте представить вам двух очаровательнейших сестриц милосердия. Правда, одна из них самовольно облачилась в белую косынку и передник, но сие не столь важно: важно, что они обе любят вас и прибыли за вами.

Орлову нечего было напрягать зрение: в сестрах он узнал Марию и Барбару и взволнованно произнес:

— Дорогие вы мои… Родные… Какое это счастье — видеть вас в такой час! Обнять бы вас… Но не могу подняться.

Мария бросилась к нему, упала на колени и зацеловала быстро, торопливо, будто ее могли прогнать отсюда, и говорила сквозь слезы радости:

— Я знала, что вы… Я верила, что ты жив, жив… И вечно буду молиться за Барбару, мою подружку по медицинским курсам. И за пана Тадеуша…

— И за меня, пани Мария. Ведь я не ошибаюсь, матерь бозка? — шутил вошедший старый мельник.

— И за вас, пан Каземиж. За всех добрых людей…

Это было как во сне, и Орлов готов был ущипнуть себя: да точно ли перед ним была Мария? Как она попала сюда? Не с неба же свалилась?

Тадеуш Щелковский сказал:

— Баронессу Марию я встретил случайно: она искала вас среди освобожденных ваших пленных, в самом центре Нибора — по-польски, то есть Нейденбурга — по-немецки. Так что собирайтесь в путь-дорогу. Мы тоже едем с вами: отец — к сестре в Варшаву, так как жить ему здесь уже нельзя, а мы с Барбарой — в армию: Барбара — сестрой милосердия, а я — куда прикажет полковник Крымов, которому я только что представился.

— Мы поедем с вами в Белосток, и я представлю вас главнокомандующему, — сказал Орлов.

Мария энергично запротестовала:

— Прежде я покажу вас нашему доктору — начальнику госпиталя, который и скажет, когда вам можно будет вообще разъезжать, милостивый государь.

— Хорошо, хорошо, сестрицы, пока я — в вашем распоряжении, — пошутил Орлов и продолжал расспрашивать Тадеуша Щелковского о военных действиях: где именно они происходят, куда отступил противник и не намерены ли генерал Душкевич и Крымов двигаться на Мушакен, на помощь корпусу Мартоса, как приказал Самсонов?

Тадеуш Щелковский рассказал: противник отступил на запад, в штабе Гинденбурга — паника, и Гинденбург боится, что теперь русские, выйдя в хвост корпусу Франсуа, атакуют его с тыла на Мушакен и разомкнут кольцо окружения корпуса Мартоса, а может статься, и корпуса Клюева, — так говорили гражданские телеграфисты-поляки.

— …Но генерал Сиреллиус, взявший город, не очень торопится продолжать наступление, — заключил Тадеуш Щелковский, — и пока стоит в городе, даже окрестности не осмотрел, которые кишат лазутчиками и ландверами. Что будет завтра — один бог знает. Похоже на то, что ничего не будет.

Орлов решительно сказал:

— Тогда я прошу вас как можно скорее доставить меня в штаб первого корпуса.

— Вас ждет автомобиль моих друзей, но можно ли вам ехать на нем, пусть скажут сестры милосердия.

Мария запротестовала:

— Нельзя, тряско. Лучше на телеге.

Барбара была более снисходительна и сказала:

— Можно, Мария. Нога мною обработана хорошо, загипсована, и до Млавы, до госпиталя, можно доехать вполне… — И спросила у брата: — А об Андрее Листове ничего не слышал, Тадеуш?

— Ничего, — печально ответил Тадеуш Щелковский.

В штаб корпуса Орлов попал не так скоро, как хотел: Мария показала его своему патрону, старому доктору — начальнику госпиталя, потом сделала свежую перевязку головы и ноги, потом затеяла что-то готовить на ужин, хотя было уже за полночь, и Орлов понял: она никак не хочет отпускать его от себя и делает все, чтобы задержать подольше.

Тогда Орлов сказал ей:

— Мария, дорогая моя, я все вижу и понимаю, но поймите и вы с Барбарой: мне незамедлительно следует повидать полковника Крымова.

Мария молча поцеловала его, перекрестила, и Орлов уехал в деревушку Берггоф, южнее Нейденбурга, где помещался штаб корпуса, оставив Марию и Барбару на попечение Тадеуша Шелковского, который сказал, что у него есть кое-какие дела в Нейденбурге.

И каково же было удивление Орлова, когда за Нейденбургом он настиг колонну солдат, уходивших в тыл.

— Братцы, вы, кажется, не в ту сторону идете. Что происходит? — спросил он, остановившись, а когда ему никто не пожелал ответить, повысил голос: — Скажите кому-либо из офицеров, что капитан Орлов из штаба фронта просит.

И тогда к нему подошел поручик, козырнул и спросил:

— Что вам угодно, капитан? Я к вашим услугам.

— Объясните, поручик, что это за колонна и куда вы путь держите? Мне кажется, что вам надлежит двигаться в обратном направлении, на Нейденбург.

Поручик ответил: колонна — это часть третьей гвардейской дивизии, отступающей к Млаве по приказанию начальника дивизии, генерала Сиреллиуса, а почему отступает, только что заняв Нейденбург, никто не знает. Кто-то говорил, что противник приготовил гвардейцам ловушку в районе Нейденбурга, и начальник дивизии решил отойти из города, тем более, что он горел и находиться в нем было опасно.

Орлов видел: Нейденбург действительно горел и представлял собой сплошное пожарище, подожженный жителями и ландверами да еще снарядами то немецкими, то русскими, и оставаться в нем было действительно рискованно хотя бы потому, что здания могли обрушиться и наделать бед солдатам. Но покидать, отступать вовсе из города или из его окраин, где можно было расположиться, — кто приказал?

И он с негодованием сказал:

— Командующий армией приказал первому корпусу и вам, гвардейцам, приданным ему в подмогу, взять Нейденбург и удерживать его во что бы то ни стало до поры, пока корпус Мартоса отойдет к границе. Как вы могли нарушить приказ командующего, поручик?

— Я знаю об этом приказе, капитан, но, — беспомощно развел поручик руками и посоветовал: — Если вы поторопитесь, вы можете настигнуть генерала Сиреллиуса, который поехал в штаб корпуса для доклада. А что касается нас, младших офицеров, — то нас никто не спрашивал, надо ли отступать или нет. Я полагаю, что надо было наступать и использовать ночь для атаки противника, который этого от нас не ожидает. И помочь центральным корпусам спокойно занять новые позиции.

— Это мы и попытаемся сделать, поручик, — сказал Орлов и велел шоферу ехать в штаб как можно быстрее.

Но быстро ехать было невозможно: нога давала о себе знать на ухабах так, что в глазах мутилось. Но Орлов, превозмогая боль, все же добрался до деревушки Берггоф и тут, возле штаба корпуса, застал такую картину: полковник Крымов ходил туда-сюда возле генерала Сиреллиуса, а тот возмущенно говорил:

— …Но я ведь сам видел нашего офицера, который был в охране Мартоса и который сказал, что Мартос убит, штабные чины погибли и корпус пленен и что впереди ожидает ловушка из превосходящих сил противника. Что же прикажете делать: положить последних солдат и офицеров?