Ещё вчера… - Николай Мельниченко

Как показал последующий опыт, офицеры новоземельской группы за долгую полярную ночь просто спивались, работая один-два дня в неделю и проводя все остальное время за преферансом. За окнами в это время свирепствовала пурга, когда и нос высунуть нельзя…

Эмма заботливо сохранила все мои письма той поры. Начав писать о тех временах, я очень обрадовался старым письмам: память иногда подводит. Причем моя память подводит не в смысле запоминания разных событий, а в их последовательности, так сказать, – в привязке ко времени. Начав читать свои письма, я испытал разочарование: в них почти не было ничего, кроме тоски вынужденной разлуки и разных заботливых вопросов о жизни Эммы. Мы тогда были настолько засекречены, что и в письмах абсолютно ничего нельзя было писать о делах. Вот письмо, которое я начал писать еще в Мурманске, затем несколько продолжений в море. Хорошо, что стоят даты, и замечания типа: "не знаю, когда смогу отправить тебе это письмо, возможно – дней через 10". С удивлением обнаружил в этом письме также некие сведения о женах своих коллег, почерпнутых неизвестно откуда. Я пишу Эмме, что жизнерадостный и многодетный Лева Сорокин охотно уехал надолго, чтобы не видеть, как его Роза пристает ко всем мужикам. Что безответный и покорный судьбе, сильно выпивающий Капитоныч стал таким, когда, приехав домой, застал там другого мужика, заявившего свои права на родную жену Капитоныча. Что Шапорин, наоборот, – гордится своей крепкой семьей и верной женой.

Просто не понимаю, откуда я мог почерпнуть тогда эти пассажи. Дело в том, что я вообще не люблю разбирать чьи-то семейные отношения. Кроме того, на любые разговоры о женщинах, тем более – о женах, в нашем обществе было наложено полное и безоговорочное табу: слишком болезненной была эта тема для всех. Однажды, справляя нужду в наружных, насквозь продуваемых пургой "удобствах", мой сверхсрочник вдруг доверительно возопил, явно рассчитывая на мое сочувствие:

– Эх, как мы тут мучаемся! А наши жены там, в тепле, без мужей, небось, гуляют, как хотят!

– Тихон, ты первый раз на Новой Земле? – хмуро спрашиваю я.

– Да, а что? – встревожился Тихон.

– Прибить могут здесь за такие разговоры. Насмерть прибить.

Тихон внял моему намеку: неприятно ведь, когда тебя прибивают насмерть.

Уже несколько суток наш ледокол долбит лед, который стает все толще. После очередного выползания на лед, ледокол застревает окончательно: бешено работающий винт не в силах сдвинуть его назад. На лед спускаются подрывники, но и серия взрывов ничего не дает. Мы неподвижно замираем в объятиях ледового поля. Ветер заносит снегом наш след с обломками льдин, а мороз соединяет их снова в монолит.

На судне кончается вода, хотя она заполняет половину сферы, в которой мы существуем. Вводятся жесткие ограничения: никаких душей и бань, пресная вода подается только по утрам в каюты и на камбуз. Сухие пайки у обитателей трюма все-таки кончаются, и на верхней палубе готовится местечко для полевой кухни. Офицеров это не касается: мы питаемся в кают-компании ледокола, хотя это и влетает нам в копеечку…

Из всех бед меня больше всего достает потеря времени: я просто чувствую, как бесполезно и безвозвратно утекает сквозь пальцы эта драгоценная субстанция. Наконец из мостика приходит ободряющее известие: к нам на помощь идет легендарный отечественный ледокол "Ермак". Его хоть и англичане построили в 1899 году, но по замыслам и под руководством нашего адмирала С. О. Макарова. Макаров придал корпусу ледокола ниже ватерлинии очертания яйца, чтобы корпус выталкивался наверх, а не разрушался при сжатии льдов. Вообще, это очень продуктивное сочетание: наша голова и их руки, технологии и добросовестность. Задуман был "Ермак" для крушения впервые в мире тяжелых арктических льдов, что и проделал на нем Макаров самолично в том же 1899 году. Тогда "Ермак" забрался на север почти до широты 810. Мы же находимся сейчас как будто южнее, хотя по толщине льда и бесконечной пурге кажется, что мы приближаемся уже к Северному полюсу.

А, кстати, где мы находимся? Для нас – это большой секрет. Мало ли, что враги ежедневно или ежечасно передвигают на карте флажок, обозначающий наше судно. Проявивший любознательность наш человек сильно рискует. Соответствующие инстанции тщательно проверят: с каких это харчей человеком вдруг овладело желание узнать, где он находится?

Гораздо позже, в середине 90-х годов, я нашел подробные карты Новой Земли, всех полигонов и перечень произведенных ядерных испытаний. Спустя 40 лет многое, что происходило тогда, стало понятным. Ну, сначала о нашей точке пребывания. Мы были на "глубоком Юге": всего лишь чуть севернее 70-й широты. А вот полигон Д, на котором я "отдыхал" в прошлом году, действительно находится гораздо севернее. Вообще-то для наших смертоносных развлечений начальство облюбовали все-таки южную, самую насыщенную жизнью, часть Новой Земли, оставив нетронутыми ледяные скалы северной части. Гомо сапиенсу, разрушающему свою планету, нужны хотя бы минимальные удобства для производства этого разрушения… Конечно, я как бы (очень модные сейчас словечки!) пытаюсь шутить. Я понимаю, с какими непреодолимыми трудностями мы бы встретились при устройстве полигона в северной скалистой и неприступной части Новой Земли, если у нас и здесь, "на Юге", этих трудностей было выше крыши!

На горизонте появилось нечто; из него идет дым. Проходит десяток часов и уже виден "Ермак", долбящий лед по нашему следу. Высоченные две трубы и мачта на приземистом (приводистом?) "утюге" вызывают настоящую радость у наших людей: к нам идет помощь!

Проходит еще несколько часов сближения, остаются несколько сотен метров. И тут "Ермак" перестает двигаться. Его зажали льды, как и нас. На мостиках принимают решение: ожидать прилива, когда объятия льдов слегка ослабевают. Несколько офицеров, в том числе я, спускаются на лед, и идут в гости на "Ермак". Встречают нас радушно; зная о наших трудностях с водой, предлагают баньку. Предложение с благодарностью принимается: собственно, – ради баньки мы и затеяли этот визит. После баньки – небольшое чаепитие. Очень жаль, что нельзя было фотографировать что-либо. В памяти сохранились ухоженность и высокая чистота на "Ермаке". Верхняя палуба, покрытая деревянным настилом из твердого (тикового?) дерева, была отскоблена до сияющей желтизны.

Начинается почти незаметный по внешним признакам прилив. Первой освобождается наша "Индигирка". (Вчера, 26.04.2005 г., получил письмо от Саши Кравцова. Он почти твердо помнит, что в 1957 году нас доставляла "Индигирка". Впрочем, он не исключает, что это был "Енисей"). Идем на помощь "Ермаку", и освобождаем его. Дальше начинается дружная работа двух ледоколов, прокладывающих в ледяном поле широкий канал, в котором цельный лед заменен отдельными льдинами разной величины. Затем эти отдельные льдины упорно пытаются опять соединиться друг с другом…