Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правильный ли это принцип или нет, по этому вопросу экономическая история не сказала еще своего последнего слова.
Мне думается, что историко-экономическая наука в конце концов признает принцип сей неправильным вообще, но экономическая наука не есть чистая математика. Ее принципы не абсолютны и видоизменяются соответственно мировым конъюнктурам. Широчайшее покровительство усиленным таможенным обложениям, ныне вошедшее в жизнь первоклассных европейских держав, это очевидно доказывает. Но эта мера имеет свою обратную сторону – она несомненно способствует развитию социализма.
В то время, когда я вел переговоры с Германией, она, чтобы понудить нас на уступчивость, применила к нам максимальный, боевой тариф, т. е. вывоз России был обложен значительно более высокими пошлинами, нежели однородные продукты других стран и нашего главного конкурента по вывозу сырых продуктов – Америки, хотя Америка также не имела торгового договора с Германией. Подобный образ действия побудил меня не на уступчивость, а на торговую войну. Как только я вступил в должность министра финансов, предвидя возможность такого оборота вещей, я также провел через Государственный совет боевой тариф на всякий случай. Государственный Совет согласился на мое предложение, рассчитывая, что закон этот останется на бумаге. Я уверил Государственный Совет, что никогда не воспользуюсь этой мерой без самой крайней необходимости. Применение этого тарифа могло бы последовать только по Высочайшему Указу, и Государственный Совет рассчитывал, что во всяком случае министр иностранных дел не допустить его применения.
Когда Германия применила к нам свой максимальный тариф, Его Величество соизволил, по моему докладу, подписать указ о применении к Германии нашего максимального тарифа. Германия на это ответила новыми стеснительными мерами, на что Государь, по моему докладу, подписал указ помимо Государственного Совета о возвышении максимального тарифа. В сущности, торговые отношения с Германией сделались невозможными. Германские правительственные сферы этот наш образ действий премного озадачил.
Тогда уже Бисмарк был в отставке, и его место занял генерал Каприви.
Не менее перепугались наши правительственные сферы. Многие ожидали, что вспыхнет настоящая война. Я помню, как раз в это время был выход в Петергофе. Когда я появился, все от меня сторонились и меня громко критиковали, как молодого человека, неудержимого, который Россию втянет в войну. Из министров только один военный министр Ванновский стал на мою сторону. Император же был невозмутимо спокоен, и я за Его спиной чувствовал себя в полном равновесии, будучи убежден, что Государь меня не оставит, будет меня как министра поддерживать до конца, и только при таких условиях можно делать в самодержавном государстве дело.
Если бы Император Николай II после 17 октября не начал сейчас же, при первой кажущейся неудаче, меня ослаблять и за моею спиною и помимо меня не начал принимать всякие меры, самые ретроградные и жестокие, а одновременно безумно по несвоевременности либеральные, то, вероятно, дело 17 октября не кончилось бы так, как оно – если не кончилось, то во всяком случае доныне тянется в полной анархии…
Замечательно, что Бисмарк после принятых мною решительных мер обратил на меня особое внимание и несколько раз через знакомых высказывал самое высокое мнение о моей личности.
Когда разразилась торговая война, и обе стороны, а в особенности Германия начала чувствовать разорительность подобного образа действий, то переговоры приняли серьезный характер, и Германия под влиянием общественного мнения начала соглашаться на уступки, на которые ранее не только не соглашалась, но и слышать о них не хотела. Каприви, поддержанный весьма усиленно Императором Вильгельмом, провел через рейхстаг торговый договор, предоставивший России все благоразумные уступки, несмотря на крайнее противодействие аграриев и немецкого юнкерства. Вскоре договор был подписан в Берлине Каприви и нашим послом графом Шуваловым.
Война кончилась. Вильгельм возвел Каприви в графа, но аграрии и юнкерство начали против него усиленную войну. Он вышел в отставку.
Что касается меня, Император меня благодарил и эта благодарность для меня была выше всяких наград и графства, которым меня удостоил Император Николай II после Портсмутского договора. При этом я имел с Императором Александром III следующий разговор.
Вильгельм II имеет страсть к мундирам. Он очень желал получить мундир русского адмирала, о чем мне передали из Берлина, прося, буде возможно, это устроить. Когда Государь меня благодарил, за окончание торгового договора, то я просил Его Величество обратиться к Нему с одною просьбою. Получив Его разрешение, я обратил Высочайшее внимание на то, что Император Вильгельм весьма содействовал утверждению сего договора рейхстагом, рассказал о сильном желании Вильгельма получить русский адмиральский мундир и просил, не соизволит ли Государь исполнить это желание. Государь, который не особенно симпатизировал германскому Императору, улыбнувшись, когда я Ему сказал о таком желании Вильгельма, ответил мне, что действительно в этом случае германский Император вел себя вполне корректно, что Он исполнит мою просьбу при первом удобном случае, о чем разрешил мне Ему напомнить.
Такого случая до скорой кончины Императора не представилось. Я после рассказал об этом случае Императору Николаю II, который при ближайшем свидании поднес германскому Императору адмиральский мундир. Упомянув о страсти Вильгельма к мундирам, приведу другой подобный случай. Когда я был уже председателем комитета министров, то Вильгельм пожелал иметь русский генерал-адъютантский мундир. Я был в опале, а потому Государю сказать об этом не мог. Дело это не клеилось. Наконец, Великий Князь Михаил Николаевич, возвратившись раз из заграницы, говорит мне, что Император Вильгельм обратился к нему при свидании, как к старейшему члену Императорской Семьи, знавшему все традиции родственных домов Гогенцоллернов и Романовых-Гольштинских и просил его передать Императору или, вернее, удостоверить тот традиционный обычай этих домов, что если Император одного дома снабжает себя каким-либо своим отличием, то тем самым без разрешения другого Императора он имеет право на такое же отличие дружественной соседней страны, т. е. если например германский Император надевает фельдмаршальский мундир германский, то тем самым он имеет право на русский фельдмаршальский мундир. Великий Князь удостоверил Государю этот факт, и я не интересовался затем, как этот инцидент кончился.
Упомянув о ходе дела по заключению первого торгового договора с Германией, который затем послужил базисом для заключения договоров с другими державами, и о том, что договор этот был заключен успешно только благодаря железной воле Государя, я не могу воздержаться, чтобы не сказать несколько слов об этом выдающемся Императоре. Прежде всего скажу о том, почему я превыше всего чту Его память. Я до сих
