Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

То, что пещера обитаема, стало мне ясно ещё довольно далеко от нашего прохода — пахло дымом. Я заметил, что и Кристо начал озираться, взявшись за оружие. Но характерных для негров следов — отходов, мусора, ломаных кустов — не было, и я немного успокоился, хотя оружия не выпустил. Кристо, повинуясь моему сигналу, сместился в тыл и чуть вправо. А я уже не сводил глаз с прохода.

Нас, наверное, заметили ещё раньше. Едва ли очень обеспокоились — ясно было, что нас всего двое, и едва ли мы имели очень уж грозный вид (дождь нас наконец-то догнал и накрыл сплошным холодным потоком) — но, когда оставалось метров сто до прохода, навстречу вышел мальчишка в кожаном широком плаще, с непокрытой головой. По длинным белёсым волосам сбегала вода. Широко посаженные в стороны от курносого носа светло-синие глаза со скуластого лица смотрели спокойно и внимательно. В руках оружия у него не было, но плащ — отодвинут назад так, что я видел левую руку, лежащую на рукояти тяжёлого прямого кракемарта. «Финн, скорее всего, — подумал я и тут же заметил вышитый на широком поясе узор в виде утиных следов. Точно — финн.»

— Терве, — припомнил я словечко, медленно протягивая навстречу ему обе руки ладонями вверх.

— Терве туоло, — неспешно кивнул финн, осматривая нас. Потом заговорил, но, видя, что я не понимаю, спросил на неплохом чешском: — Ты чех? Словак?

— Я русский, — покачал я головой. — Мы жили здесь… давно… — я с трудом подбирал чешские слова, но финн, усмехнувшись, остановил меня:

— Я знаю русский… В это… эту зиму тут жили русские. Когда мы пришли, их уже не было…

— Это мои друзья, — сказал я, опуская руки. — Мы долго не виделись.

Финн свёл широкие рыжеватые брови:

— О. тебе не повезло немного. Проходи и ты, и твой друг. Если вам надо — вы будете зиму жить здесь. Или совсем останетесь. Если хотите.

— Скажи… — я помедлил. — Чехи — тут, в горах — ещё живут?

— Живут, — кивнул финн. — Но там мало чехов. Совсем мало. Много из других мест. Мы вместе обороняемся… А там, — он махнул на юго-восток медленным, плавным движением, — поселились испанцы. Они пришли вместе с нами… Так проходите же. Плохая погода…

В пещере мало что изменилось. Может быть, поэтому я не ощутил себя тут чужим — Кристо задержался у входа, тщательно опуская занавесь, а я, кивнув всем, прошёл к огню, раздёргивая шнуровку плаща.

На нас смотрели около тридцати пар глаз — в основном это были финны, причём ярко выраженные, но виднелись и другие. Сопровождавший нас часовой (он, оказывается, не один там дежурил) подошёл к сидевшему на чём-то вроде кресла, обтянутого шкурами, рослому парню — тот не перестал отбивать бруском длинный палаш, упёртый в шкуру между широко расставленных ног, но, когда часовой закончил короткий тихий доклад и вышел, парень поднял на нас лицо.

Это тоже был финн. Но его нацпринадлежность я определил позже. А в тот момент мне бросился в глаза страшный шрам, уродующий лицо этого парня — лет четырнадцати-пятнадцати. Правого глаза у него не было — кожаная повязка закрывала эту сторону. Из-под неё, шрам, проложив жуткий провал в переносице, спускался, грубо расширяясь, на левую скулу, прерывался — и, очевидно, переходил на левое ухо, мочка которого была срезана.

— Меня зовут Хаахти Салоранта, — сказал финн на безупречнейшем русском. — Я вождь этого племени. Так ты жил здесь?

— Меня зовут Олег Верещагин, — я отсалютовал вскинутой рукой с перчаткой, — а со мной Кристо Ириди, он грек. Мы бежали из плена больше года назад и странствовали — сперва чтобы сбить погоню со следа, потом я искал своих. Они были здесь. Весной я вновь пущусь в путь, а сейчас — может быть, вы позволите мне и моему другу остаться у вас?

— Конечно, — кивнул Хаахти.

— Тогда… — я помедлил. — Тогда я хочу просить позволения взять здесь одну вещь, которую оставил когда-то.

По кругу сидящих у огня парней и девчонок прошло любопытное движение. Сдерживая внезапно возникшую нервную дрожь, я подошёл к лежакам «для мальчиков» — они остались на прежнем месте и были те же самые, только кое-где настил поменяли, — испытывая странное чувство уже бывшего (кажется, оно называется «дежа вю»). В голове почему-то со стуком в ритме сердца колотились строчки:

…никогда не возвращайтесь

В прежние места…

Я приподнял край настила. Удерживая его левой рукой, правой достал дагу, несколько раз стукнул яблоком по размазанной у самого пола глине — она отвалилась кусками, открыв каменную забивку, которую я расковырял наконечником ножен. Убрав дагу в перевязь, я запустил руку в открывшуюся неровную дыру — и пальцы мои наткнулись на холодную кожу.

При общем нетерпеливо-удивлённом молчании я достал кобуру, с которой свисал ремень с пустым патронташем. Отпустил топчан. Повозившись с клапаном — кожа высохла и потрескалась — я достал, пачкая пальцы салом, наган.

— Ого… — выдохнул кто-то. Электрической искрой побежал по пещере удивлённый шепоток.

— Я его оставил здесь тогда, перед уходом, — пояснил я, проводя пальцем по стволу. — Кончились патроны… А сейчас я снова ими разжился — буквально чудом.

Хаахти, всё это время наблюдавший за мной цепким холодным глазом, кивнул:

— Бери свою вещь… Садитесь, грейтесь и ешьте. Мы рады вам.

К вечеру дождь перестал. Но ветер не унялся — сильнейший и плотный, он как будто стал ещё свирепей, нёсся над Карпатами, срывая с карнизов и склонов камнепады. Небо очистилось, на нём горели, почти не мигая, страшные крупные звёзды. Похоже было, что под утро придёт настоящая зима…

Но в пещере, как и положено, было тепло, светло и весело. Не знаю, то ли хозяева каждый день так ужинали, то ли отмечали что-то, то ли дали пир в честь нас — но я не ел так уже давно. Кристо вообще расслабился полностью — он сидел рядом с какой-то девчонкой (не финнкой, кажется) и то и дело принимался болтать с ней, а потом они вместе хохотали. Глаза у Кристо блестели, и я вдруг подумал, что весной оставлю его здесь. Зачем и куда ему тащиться? Каждому своё…

Шум слегка утих — на свободное место вышел и сел, скрестив ноги, один из мальчишек (нам всех представляли, но я никого не запомнил — мысли были напрочно заняты другим). Положил на расставленные колени кантеле — музыкальный инструмент вроде гуслей, у меня ещё была в своё время книга финских и карельских сказок, которая так и называлась: «Кантеле». И сейчас есть. У меня…

Я не знал финского. Но песня, которую он запел, звучала красиво, незнакомые слова складывались в ритмичные строки, набегавшие друг на друга, словно волны прибоя. Все молчали, слушая парнишку — в точности как и мы слушали, когда пел Север или кто-то из девчонок.