Дом Цепей - Стивен Эриксон

Калам глубоко вздохнул. Он сделал то, о чем просил Покровитель. Нашел источник угрозы Королевству Теней. Или, по меньшей мере, подтвердил массу подозрений. Здешний фрагмент Куральд Эмурланна станет путем узурпации… со стороны самого Увечного Бога. Дом Цепей вошел в игру и мир поистине стал хрупким.

Он одернул себя. Оставить это Котиллиону и Амманасу. Перед ним сегодня иные, более неотложные задачи. И Покровитель Ассасинов был достаточно любезен, вернул пару любимых клинков.

Глаза зажглись, когда он заметил труп прокаженного. И сузились. Калам подошел ближе. «Боги подлые, та же рана. Не знай я сути, сказал бы, что это поработал мечом Т'лан Имасс». Кровь уже загустела, впилась в пыль меж камней.

Калам помедлил, раздумывая. Корболо Дом не стал бы размещать лагерь своей армии в развалинах города. И не в каменном лесу, что западнее. Напан пожелал бы место ровное и чистое, с возможностью выкопать рвы и заметить врага издалека.

Восток, значит — там, где прежде были орошаемые поля пригорода.

Он повернулся в том направлении и двинулся в путь.

Из одной лужи темноты в другую, вдоль до странного безлюдных улиц и переулков. Тяжелые слои колдовства легли на оазис и, казалось, текут как реки — иные столь вязкие, что Каламу пришлось склоняться, пробиваясь. Миазмы, потоки, перемешавшиеся до неузнаваемости, но все одинаково мерзкие. Кости болят, голову ломит, в глаза словно насыпали горячего песка.

Найдя хорошо утоптанную тропу как раз в восточном направлении, он пошел по краю, где тени глубже. И через двести шагов заметил земляное укрепление.

«Малазанская планировка. Это, напан, было ошибкой».

Он не успел приблизиться, увидев выходящий из ворот авангард. За передовой ротой шагали солдаты, по бокам ехали копейщики.

Калам нырнул в проулок.

Отряд маршировал медленно, оружие завернуто, копыта коней обмотаны кожей. Забавно, ведь, на его вкус, чем меньше солдат останется в лагере, тем лучше. Похоже, что все роты, кроме резерва, расходятся по полю завтрашней битвы. Разумеется, Корболо Дом позаботится оставить себе хорошую охрану.

Он ведь назвал себя главой Крючков. И даже Котиллион, бывший Танцор, ничего не знал об этом. Хотя удостоил такое откровение лишь ухмылки.

Последние солдаты прошли мимо. Калам отсчитал полсотни ударов сердца и двинулся к укреплению Собакодавов.

Перед валом обнаружилась уступчатая траншея. Хорошая преграда для атакующей армии, но лишь небольшое затруднение для ассасина-одиночки. Он спустился вниз и влез на вал, замерев на краю.

Должны быть дозоры. Ворота в тридцати шагах, освещены фонарями. Он сместился туда, где уже не было света, и перемахнул гребень вала. Дозорный справа был слишком далеко, чтобы заметить ползущего по твердой, иссушенной солнцем почве.

Второй ров, мельче, а за ним размеренные ряды палаток; в самой середине большой командный шатер.

Калам вошел в лагерь.

Как он и подозревал, большинство палаток оказались пустыми. Вскоре он уже залег на краю широкого прохода вокруг шатра.

Через каждые пять шагов его охраняли стражники, сжимавшие в руках заряженные самострелы. Факелы пылали на шестах через каждые десять шагов, заливая улицу трепещущим светом. Еще трое стражников закрывали вход — в серых одеждах, без видимого оружия.

«Преграда из плоти и крови… а дальше колдовские чары. Ну, не все сразу».

Он вытащил пару арбалетов без ребер: оружие «Когтя», черненое, все в винтах. Калам вложил болты в пазы и тщательно взвел пружины. И присел, чтобы продумать дальнейшее.

На его глазах воздух завихрился перед входом в шатер, открылся портал. Слепящий белый свет, вспышка пламени — появился Камист Рело. Портал за ним сжался и мигнул, исчезая.

Маг выглядел утомленным, но необычайно торжествующим. Он сделал жест страже и вошел в шатер. Трое ассасинов в сером последовали за магом.

Легкая как лист рука опустилась на плечо Калама, голос прохрипел: — Смотри вперед, солдат.

Он знал этот голос со времен более отдаленных, чем хотелось бы. Но ублюдок мертв. Он умер еще до того, как Угрюмая захватила трон.

— Какое счастье, — звучал голос (Калам знал, что сожженное брызгами кислоты лицо сейчас улыбается), — что любовь между членами нашего былого… братства нетленна. Я-то думал, что переживу всех и каждого… включая тебя. Что же, забудем. Нужно войти внутрь, солдат? Тогда лучше отвлечь внимание. Дай нам полсотни ударов сердца… или около того, капрал. — Рука отдернулась.

Калам Мекхар сипло, прерывисто вздохнул. Что тут творится, ради Худа? Треклятый капитан изменил. Его тело нашли в Малазе наутро после Устранений… нечто напоминающее его тело…

Он снова сосредоточился на командном шатре. Вдалеке ночь разрезал визг, затем раздался безошибочно узнаваемый грохот морантских припасов. Стража куда-то побежала.

Сунув один арбалет за пояс, Калам выхватил отатараловый нож. Еще немного, и остались лишь двое Собакодавов, оба справа от входа. Они смотрели в сторону нападения — там крики разрывали воздух, крики ужаса и боли.

Калам рванулся вперед, поднимая арбалет в левой руке. Отдача заставила загудеть кости. Болт упокоился в спине стражника, что стоял подальше. Длинный клинок вошел в ближайшего, пробив кожу между бронзовыми пластинами, пронзая плоть между ребер, касаясь сердца.

Кровь брызнула вслед высвобожденному оружию; ассасин метнулся в проход шатра.

Охранные чары пали перед ним.

На пороге он перезарядил арбалет и прикрепил к браслету на предплечье, внутри широкого рукава. Затем сделал то же со вторым.

В главном помещении обнаружился всего один обитатель — ассасин в сером; он развернулся навстречу Каламу, пара кривых ножей кетра сверкнула, занимая боевое положение. Лицо под капюшоном лишено выражения, узкое, потемневшее на солнце, татуировки в пардийском стиле, но изящные завитки испорчены более грубым знаком на лбу — крючковатым когтем.

Одетый в серое внезапно улыбнулся. — Калам Мекхар. Подозреваю, ты меня не помнишь.

Вместо ответа Калам вытащил второй нож и атаковал.

Искры полетели, когда столкнулись с тихим звоном клинки; пардиец отступил на два шага, затем размашисто ударил в ответ, прыгая вправо и поворачиваясь, чтобы получить больше места. Калам не ослаблял натиск, оружие взлетало, блестя, заставляя Крючка держать оборону.

Он был искусен даже с такими тяжелыми клинками, быстр и силен. Кинжалы Калама принимали на себя удары, от которых дрожали кости. Пардиец явно желал сломать более слабые клинки противника, и, хотя они были выкованы на совесть, на остриях появлялись все новые зазубрины.