Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта - Владимир Полушин

Другой известный писатель Федор Сологуб создает литературную секцию Союза деятелей Художественной литературы для помощи литераторам. Союз располагался в бывшем особняке барона Гинзбурга на Васильевском острове по 11-й линии, 18. 5 февраля Гумилёв присутствовал на заседании этой секции. 13 февраля состоялось заседание самого Союза, куда кроме Гумилёва пришли Евгений Замятин, писатель Немирович-Данченко, Кони и другие. 22 февраля на заседании Союза Чуковский читал отзыв на роман В. В. Муйжеля «Год». Здесь же Гумилёв встретился с М. Горьким. 3 марта на общем собрании членов Союза деятелей Художественной литературы Николай Степанович был избран в редакционную комиссию и у него появились дополнительные обязанности. Председателем этого недолговечного Союза являлся В. В. Муйжель. Увы, Союз так и не начал заниматься издательской деятельностью. Единственное, что он успел сделать, — провозгласил издание еженедельника «Литературный современник». Николай Гумилёв был включен и в состав этого редакционного коллектива.

Об отношениях Блока и Гумилёва на заседаниях этого Союза писал в дневнике Корней Чуковский 5 марта 1919 года: «Вчера у меня было небывалое собрание знаменитых писателей: М. Горький, А. Куприн, Д. С. Мережковский, В. Муйжель, А. Блок, Слезкин, Гумилёв и Эйзен… У меня болит нога. Поэтому решено устроить заседание у меня…Интересна была встреча Блока с Мережковским. Мережковские объявили Блоку бойкот, у них всю зиму только и было разговоров, что „долой Блока“, он звонил мне: „Как же я встречусь с Блоком!“ — и вот встретились и оказались даже рядом. Блок молчалив и медлителен… Гумилёв с Блоком… ведают у нас стихи. Блок Гумилёву любезности, Гумилёв Блоку: „Вкусы у нас одинаковые, но темпераменты разные“».

На 9 марта был намечен вечер Союза — должны были чествовать председателя В. Муйжеля. Гумилёв днем навестил заболевшего Корнея Чуковского и в беседе с ним неожиданно сказал: «Помяните мое слово. Горький пойдет в монахи. В нем есть религиозный дух. Он так говорил о литературе, что я подумал: „Ого!“» Интересно, что поэт не хотел идти один на вечер, заплатив двести рублей, и Чуковский стал звонить по телефону, разыскивая ему даму. Чуковский после с удивлением записал: «…нашли некую совершенно незнакомую Гумилёву девицу, которую Гумилёв взялся отвезти на извозчике (50–60 руб.) на В. О. (Васильевский остров. — В. П.), накормить ужином и доставить на извозчике обратно (50–60 руб.). И все за то, что она дама!» Рыцарские замашки поэта были чужды прозаику Чуковскому.

11 марта впервые на заседании коллегии «Всемирной литературы» был не только Н. С. Гумилёв, но и Александр Блок. После окончания Гумилёв отправился к А. Н. Тихонову смотреть персидские миниатюры.

Через два дня они снова встретились на заседании Союза деятелей Художественной литературы, которое на этот раз прошло в издательстве «Всемирная литература» на Невском проспекте. Председательствовал М. Горький, среди присутствовавших были Д. Мережковский и А. Куприн. Блок читал рецензии на стихи Д. Цензора, Долинова и Г. Иванова.

14 марта после заседания редколлегии «Всемирной литературы» состоялся долгий разговор Гумилёва и Блока. Всеволод Рождественский вспоминал об этих, ставших регулярными, беседах и спорах двух поэтов: «Жизнь молодого издательства постепенно развертывалась и крепла. По мысли

Горького оно должно было объединить наиболее талантливых и знающих переводчиков и литературоведов, чтобы в результате их общих усилий советский читатель мог получить в хороших и точных переводах самые значительные произведения западной литературы. Был составлен обширнейший план изданий — главным образом произведений XVIII–XIX веков. А. А. Блоку был поручен раздел немецкой литературы. Он взялся за это дело с большим жаром и на первых порах сосредоточил свое внимание на прозе и стихах Генриха Гейне… Редактор он был требовательный и даже придирчивый, но старался передать не букву, а дух подлинника — полная противоположность Гумилёву. Окружающие с интересом следили за этим каждодневным диспутом, рамки которого расширялись до больших принципиальных обобщений. Но я не помню случая, чтобы Александр Александрович вышел когда-нибудь из себя, решился на резкое слово. Он неизменно был суховат и корректен. <…> Они явно недолюбливали друг друга, но ничем не высказывали своей неприязни; более того, каждый их разговор представлялся тонким поединком взаимной вежливости и любезности. Гумилёв рассыпался в изощренно-иронических комплиментах. Блок слушал сурово и с особенно холодной ясностью, несколько чаше, чем нужно, добавлял к каждой фразе: „уважаемый Николай Степанович“, отчетливо до конца выговаривая каждую букву имени и отчества… Блок отдавал должное эрудиции Гумилёва, но к гумилёвским стихам относился без всякого энтузиазма… Однажды после долгого и бесплодного спора Гумилёв отошел в сторону явно чем-то раздраженный. „Вот смотрите, — сказал он мне. — Этот человек упрям необыкновенно. Он не хочет понять самых очевидных истин. В этом разговоре он чуть не вывел меня из равновесия…“ — „Да, но вы беседовали с ним необычайно почтительно и ничего не могли ему возразить“. Гумилёв быстро и удивленно взглянул на меня: „А что бы я мог сделать? Вообразите, что вы разговариваете с живым Лермонтовым. Что бы вы могли ему сказать, о чем спорить?“»

Гумилёв умел ценить таланты, даже если они не принадлежали к его лагерю. Нельзя сказать, что и Блок не уважал Гумилёва. В марте он дарит ему сборник «Стихотворения. Книга третья» с надписью «Дорогому Николаю Степановичу Гумилёву — автору „Костра“, читанного не только днем, когда я „не понимаю“ стихов, но и ночью, когда понимаю». Поэтому вряд ли можно верить утверждениям Всеволода Рождественского, что Александр Александрович к «гумилёвским стихам относился без всякого энтузиазма…».

В это время Николай Степанович много времени уделял организации Союза поэтов. 19 марта на заседание Союза деятелей Художественной литературы он раздал анкету Союза поэтов. 21 марта эту же анкету он принес и раздал на заседании издательства «Всемирная литература». А 24 марта Гумилёв выступал на вечере этого Союза в театре «Гротеск» на Невском проспекте.

30 марта Гумилёв участвовал в чествовании М. Горького во «Всемирной литературе» по случаю его 50-летия. Сохранился групповой портрет писателей с Горьким.

В последний день марта Николай Степанович успел побывать сразу на двух заседаниях — во «Всемирной литературе» и в Союзе деятелей Художественной литературы. На заседании Союза он снова беседовал с Блоком. А во «Всемирке» сказал Мережковскому: «…У вас там в романе Бестужев — штабс-капитан. — Да, да. — Но ведь Бестужев был кавалерист, и штабс-капитанов в кавалерии нету. Он был штаб-ротмистр». По воспоминаниям К. Чуковского, Д. С. Мережковский смутился. Это не была мелочная месть за былое парижское унижение, поэт не был мелочным человеком, но во всем он требовал точности и достоверности: и в стихах, и в прозе. Таковы были принципы мэтра Гумилёва в литературе. И вряд ли можно с ними не согласиться. Он старался говорить о своем несогласии не за глаза, а в лицо. 7 апреля Николай Степанович слушал на заседании во «Всемирной литературе» доклад Блока «Крушение гуманизма», после которого подошел к Александру Александровичу и сказал, что лучше бы он занимался не спорами, а ритмикой стиха. И в этом тоже была правда мэтра — не погрязать в сиюминутных спорах, а вести диалог с Вечностью! Поэтому 11 апреля сам Николай Степанович выступил на заседании все в той же «Всемирке» не по событиям современной общественной жизни или иным философским догмам, а с предложением издать словарь рифм.