Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

Обратился в Генеральный штаб: позвольте поработать с архивами по Сталинграду – хочу роман закончить, а объёмного представления о событиях недостаёт. Генштаб смолчал. Дело политическое – подобную ответственность на себя они брать не желали.

Ну не Сталину же писать второй раз: «А вот ещё такой вопрос, товарищ Сталин, раз первый вас не заинтересовал…»

5 июня написал Маленкову, второму после Сталина человеку в партии: «Завершая первую книгу романа “Они сражались за родину” и уже приступив вчерне к работе над второй, – испытываю острую необходимость в ознакомлении с материалами, касающимися обороны Сталинграда.

Мне не нужны материалы секретного характера, мне нужен “живой” материал, т. е. политдонесения, поступавшие из рот, батальонов, сводки и всё остальное, что сможет оказать мне помощь в воссоздании обстановки 1942—43 гг. Но и с этим я не смогу – как мне сказано – ознакомиться без Вашего на то указания Генштабу».

Ведь когда «Тихий Дон» создавал, в архивах неделями сидел – где такое можно было вычитать про Красную армию! Сейчас что изменилось? В те времена со своими воевали, а тут вроде как с чужими.

Маленков тоже не ответил.

Шолохов плюнул и засел дописывать вторую книгу «Поднятой целины». Тут он сам всё помнил. Поработал, сколько смог, и в сентябре уехал в Казахстан, на озеро Челкар.

«На Дону я – казак, на Урале – казах» – так теперь говорил.

Дикой человек.

Сколько завистники ни ждали – никаких резолюций по Шолохову они не дождались. Как лежал посреди литературы – так и пребывал на своём месте. Письмо Кону было давно, любимцем вождя Шолохов стал уже после, и никто этого обстоятельства не отменял. Поздравлял Сталина в «Правде» всё равно он, а не вы.

* * *

Платонову стало совсем худо: туберкулёз.

Шолохов узнал, что помочь Платонову может только рондомицин – новейшее лекарство, которое покупалось за золото в США. Тут же выступил с ходатайством перед министром здравоохранения об отпуске рондомицина – дали.

Стараниями Шолохова Платонов длил дни свои. Новых книг, между тем, у него всё не выходило, да и с публикациями в периодике дело шло еле-еле. Попытавшийся напечатать Платонова в «Новом мире» Константин Симонов попал под критическую атаку, инициированную всё тем же Ермиловым. Симонов, сберегая репутацию, от Платонова отказался: не выдюжил лауреат трёх Сталинских премий, редактор «Нового мира» в 30 лет и во столько же – полковник. В былые годы за дружеским столом Симонов величал Платонова «гением»: знал, с кем дело имеет.

Попробовал Платонова публиковать в «Огоньке» поэт Алексей Сурков, в последние годы поднявшийся на самые литературные верхи. Но и Сурков скоро догадался: одни неприятности с этим Платоновым.

Он был как прокажённый.

Платонова навещали Василий Гроссман и так понравившийся Шолохову своей повестью «В окопах Сталинграда» Виктор Некрасов – но эти ему помочь ничем не могли.

Шолохов никогда ничьих книг в печать не пробивал. Предпочитал своих колхозников спасать, лечить, учить – писатели без него разберутся. Но тут самочинно запряг себя и сдвинул дело с мёртвой точки.

Последняя, после четырёхлетнего перерыва книга Андрея Платонова «Волшебное кольцо» вышла под редакцией Шолохова в октябре 1950 года. Тиражом сто тысяч экземпляров.

Шолохов, как трактор, проехал сквозь ермиловскую злобу, фадеевские истерики, симоновские опасения и любые другие возможные неприятности. Он был хорошим товарищем Платонову во все трудные дни, а в последние годы – стал, наверное, лучшим.

Последние радости Платонова: вёрстка его долгожданной книги, запах типографской краски, удивление по поводу тиража с пятью нулями, от которого напрямую зависел гонорар – всё это шолоховских рук дело.

5 января 1951 года Платонов умер.

«Литературная газета», которую с Нового года возглавил Симонов, опубликовала некролог. Та самая газета, что подрубила его жизнь. Под некрологом стояли в следующей последовательности подписи: Фадеев, Шолохов, Твардовский, Тихонов, Федин, Павленко, Эренбург, Гроссман, Симонов, Сурков…

Похоронил Платонова.

Вслед за этой смертью случилась другая.

Родился и вскоре умер незаконный первенец Лилии Степановой и Михаила Шолохова.

* * *

В феврале – марте в советской прессе развернулась симптоматичная дискуссия.

Сначала, 27 февраля, в газете «Комсомольская правда» высказался писатель Михаил Бубеннов. Публиковался он с довоенных лет, но известность получил в 47-м с романом «Белая берёза», где рискнул дать в числе персонажей Сталина. В 1948 году он удостоился Сталинской премии, а заодно и московской квартиры.

Когда в 1940-м премия только зарождалась, Сталин не позволил рассматривать те книги, где он появился в качестве героя – «Хлеб» Толстого и «Пархоменко» Иванова, но времена менялись. Теперь малоодарённый Бубеннов выбился в первые ряды. Впрочем, мужик он был духом крепкий, воевавший, из Сибири родом – и Шолохов относился к нему спокойно.

Статья Бубеннова называлась «Нужны ли писателям псевдонимы?».

Автор считал, что не нужны.

К чему он клонил, сразу все догадались.

В Союзе писателей евреев было 33 процента. Каждый третий! Большинство из них публиковались под псевдонимами. Разнообразные внешние и внутренние политические обстоятельства давно уже заставляли обратить внимание на этот факт.

Еврейский антифашистский комитет принял, по мнению советского руководства, слишком деятельное участие в создании теории Холокоста. Это кардинально противоречило советской доктрине о злодеяниях нацистов против всех народов мира, в первую очередь славянских. Русские, белорусы, украинцы, поляки – все они понесли чудовищные человеческие потери.

Комитету поставили на вид, но там не вняли.

Другим раздражителем стали явные произраильские настроения в этой среде. В то время как руководство образованного не без сталинского участия государства Израиль занимало теперь проамериканские позиции.

В январе 1949 года в Союзе писателей едва не произошёл переворот: группа литераторов, как доложили Сталину, в основном еврейской национальности, пыталась сместить с поста Александра Фадеева. В ответ советская печать развернула кампанию против «буржуазных космополитов», длившуюся до марта.

В том же году кураторы и руководители Еврейского антифашистского комитета – 125 человек – были арестованы по обвинениям в связях с сионистскими кругами и до 1951 года продолжали оставаться под следствием.

Здесь необходимо помнить, что большевистская власть не менее жёстко реагировала на создание русских и всех иных националистических организаций.

В любом случае, к началу 1950-х в культуре подспудно начало складываться противостояние между «русской» и «западнической» партиями. Статья Бубеннова служила пробным камнем, запущенным вторым эшелоном партийных управленцев, пытавшихся разобраться, какова будет реакция литературного сообщества.

Шаткость позиции Бубеннова состояла в том, что генсек тоже писал не под своей фамилией, равно как и его великий учитель Ленин. Заранее это понимая, автор статьи атаковал первым: «Очень многие революционеры, общественные деятели, писатели и журналисты демократического направления, боровшиеся против царизма, зачастую работавшие в подполье, были вынуждены самой жизнью, всей обстановкой своей деятельности скрываться за