ГУЛАГ - Энн Эпплбаум

Статистика никогда не может дать полное представление о случившемся. Не могут дать его и архивные документы, на которых основана немалая часть этой книги. Все те, кто красноречиво и страстно писал о ГУЛАГе, понимали это – вот почему я хотела бы одному из них предоставить последнее слово в разговоре о статистике, архивах и папках.

В 1990 году писателю Льву Разгону позволили ознакомиться со следственными делами, содержащими протоколы допросов его самого, его первой жены Оксаны и еще нескольких членов его семьи. Он прочел дела и позднее написал о них очерк. Он подробно говорит о содержании папок, о скудости “улик”, о смехотворных обвинениях, о трагической судьбе его тещи, о неясных мотивах, которыми руководствовался его тесть – чекист Глеб Бокий, о странном отсутствии раскаяния со стороны тех, кто растоптал все эти жизни. Но сильнее всего поразило меня описание его чувств после того, как он окончил чтение:

Я давно уже перестал листать дела, они лежат уже больше часа или двух около меня, застывшего в кресле со своими мыслями. И присмотрщик уже начинает нетерпеливо покашливать и смотреть на часы. Пора, пора. Мне здесь уже нечего делать. Я отдаю дела, и папки снова небрежно укладываются в матерчатую авоську. Я иду вниз, по пустым коридорам, прохожу мимо часовых, которые даже документ у меня не спрашивают, и выхожу на Лубянскую площадь.

Всего только пять часов вечера, а уже почти темно, мелкий и тихий дождь идет непрерывно, отвесно, этот дом остается за мной, я стою на тротуаре возле него и не знаю, что же мне делать. Я понимаю, что что-то должен сделать, но что?! Как ужасно, что я неверующий, что я не могу зайти в какую-нибудь тихую церквушку, постоять у теплоты свеч, посмотреть в глаза Распятого и сделать, сказать то, что делают верующие и от чего им становится легче.

Да, здесь была когда-то такая маленькая уютная церквушка – на углу Мясницкой и Лубянской площади. Крошечная церковь с маленьким кладбищем, где была могила знаменитого математика XVII века Магницкого. Но уже давно нет этой церкви, этой могилы, на этом месте воздвигнута новая громада одного из зданий КГБ.

Я стою долго, так подозрительно долго, что ко мне ближе подходит один из “некто в штатском”, что дежурят у этого самого старого, самого главного, самого страшного дома. Я смотрю налево и там, вдалеке, около Политехнического музея, различаю далекий, теряющийся в сетке дождя мигающий огонек. Да ведь это у камня! У Соловецкого камня! У скромного, неприметного памятника миллионам погибших – таких же, как и мои. Совсем недавно мы открывали его, я выступал здесь, и на меня глядели глаза тысяч людей, которых привела сюда печаль, память, иногда отчаяние.

Я пошел к своему камню. Когда мы его торжественно открывали, это был просто камень, это был памятник, это было – пусть маленькое и скромное, но сооружение. А теперь это было другое. Под куском целлофана горела свеча, рядом с ней лежали два яблока, веточка рябины. Мокрые цветы лежали на камне, на подиуме, к которому были прислонены скромные размякшие венки. Надписи на их лентах уже нельзя было разобрать. Кто-то прислонил к камню любовно и тонко сделанный деревянный небольшой крест, кто-то положил листок со стихами. Десятка полтора людей стояли вокруг и молчали. Давно уже испарился запах ладана, следы молебствий и панихид. И теперь это был уже не памятник, это была могила. Вот такая обжитая, давным-давно обмоленная могила, какая бывает на старых, но еще действующих кладбищах.

Как и другие возле меня, я снял шапку, дождь или слезы текли по моему лицу, но я этого не замечал и думал о том, что “все души милых на высоких звездах…” И судьба снова привела меня в этот дом, чтобы прикоснуться к жизни моей и моих близких. Мне 82 года, я должен был это снова пережить, я стою у могилы десятков миллионов людей, и среди них не потеряны, не растворились лица, голоса Оксаны, Софьи Александровны… И я могу их всех вспомнить и о них рассказать. И если жизнь так распорядилась со мной, значит, так и должно быть… Еще мне не пора[1986].

Библиография

Опубликованные мемуары и художественная литература

Адамова-Слиозберг О. Л. Путь. – М., 1993.

Айтуганов И. П. Круги ада. – Казань, 1998.

Александровский В. Г. Записки лагерного врача. – М., 1996.

Алин Д. Е. Мало слов, а горя реченька. – Томск, 1997.

Аллилуева С. И. Двадцать писем к другу. – М., 1990.

Амальрик А. А. Нежеланное путешествие в Сибирь. – Нью-Йорк, 1970.

Андреева А. А. Плаванье к Небесному Кремлю. – М., 1998.

Антонов-Овсеенко А. В. Враги народа. – М., 1996.

Анциферов Н. П. Из дум о былом. Воспоминания. – М., 1992.

Астафьева О. В года слепые. Стихи. – М., 1995.

Ахматова А. А. Лирика. – М., 1989.

Белоусов В. В. Записки доходяги. – Ашхабад, 1992.

Беляшов В. М. Вечная боль. Документальная повесть. – Североуральск, 1991.

Бершадская Л. Л. Растоптанные жизни. – Париж, 1975.

Бондаревский С. К. Так было… – М., 1995.

Борин А. А. Преступления без наказания (Воспоминания узника ГУЛАГа). – М., 2000.

Бродский И. Поклониться тени. – СПб., 2003.

Брухис Л. И. Чужой спектакль. Книга воспоминаний. – Рига, 1990.

Буковский В. К. И возвращается ветер… – Нью-Йорк, 1978.

Быстролетов Д. А. Путешествие на край ночи. – М., 1996.

Варди А. Подконвойный мир. – Берлин, 1971.

Веселая З. А. 7–35. Воспоминания. – М., 1990.

Веселовский Б. В. Скрытая биография. – М., 1996.

Вине Г. П. Евангелие в узах. – Киев, 1994.

Во власти Губчека. Воспоминания неизвестного протоиерея. – М., 1996.

Войтоловская А. Л. По следам судьбы моего поколения. – Сыктывкар, 1991.

Волков О. В. Погружение во тьму. – М., 1989.

Время и судьбы. Антология. – М., 1991.

Гаген-Торн Н. И. Memoria. – М., 1994.

Гарасева А. М. Я жила в самой бесчеловечной стране. – М., 1997.

Герлинг-Грудзинский Г. Иной мир. Пер. с польского Н. Е. Горбаневской. – Лондон, 1989.

Гизатулин Р. X. Нас было много на челне. – М., 1993.

Гинзбург Е. С. Крутой маршрут. Хроника времен культа личности. Т. 1, 2. – Рига, 1989. Гинзбург Л. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. – СПб., 2002.

Гнедин-Гельфанд Е. А. Выход из лабиринта. – М., 1994.

Голицын К. Н. Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. – М., 1997.