Завет воды - Абрахам Вергезе

Он не выпускал ее из объятий. Что имеется в человеческом арсенале для таких моментов? Ничего, кроме жалких стонов, слез и рыданий, которые ничего не могут изменить, ничего. Вода выплескивалась на кафель — драгоценная вода, обильная, вода, способная смыть лимфу мозолей и кровь, смыть слезы, даже грехи, если вы в это верите, но никогда не смоет стигматы проказы, не при их жизни, потому что у них не было ни Елисея, чтобы сказать: «Семь раз омойся в Иордане и будешь исцелен», ни Сына Божия, чтобы прикоснуться к язвам и очистить их.

Письмо Элси обрело смысл. Дигби понял, почему она оставила их дочь. Причина смотрела на него из ее подогнутых пальцев, начинающегося синдрома когтистой руки. Он слишком хорошо знал, что беременность ослабляет защитные силы организма и те инфекции, что уже поселились в теле, вроде проказы или туберкулеза, манифестируют с началом беременности. Элси тоже это знала, она выросла рядом с Руни, который был ей соседом и другом; она знала и то, о чем не подозревали непрофессионалы: новорожденный оказывается в смертельной опасности, рискуя заразиться проказой от матери.

— Ты понимаешь? (Он кивнул. Теперь плакал и он.) Мне нельзя было иметь детей, Дигби.

— Не говори так.

— Но я хотела, чтобы у нас был ребенок, Дигс! Как только я поняла, что беременна, я хотела вернуться к тебе. Но застряла там. И не могла даже письмо отправить. И пока лил этот жуткий нескончаемый дождь, мои руки и ноги… Все случилось так быстро. Сначала я не знала, что это такое. Но потом не смогла удержать ручку. И поняла. — Она потерянно смотрела на свои растрескавшиеся пальцы. — Я чуть не умерла, рожая ее, Дигби. Может, так было бы лучше. У меня случились судороги, после которых я, к счастью, ничего не помню. Ребенок шел головой вверх. У меня началось кровотечение. Но каким-то чудом мы обе выжили. Мариамма. Так ее зовут, в честь моей свекрови. Чудесная малышка. Прошло много дней, прежде чем я смогла хотя бы поднять голову и взглянуть на дочь. Мне так хотелось взять ее на руки, но я не могла. Руни объяснял мне, почему в «Сент-Бриджет» не пускали детей. Я все знала.

Дигби пытался представить, как выглядит его ребенок, их ребенок, их дочь. Мариамма. Он уже тосковал по ней.

— Я могу растить ее здесь, Элси. Буду заботиться о тебе отдельно. Мы…

— Нет, Дигби, мы не можем. Ты не можешь. Ей лучше остаться сиротой, чем быть дочерью прокаженной. — Слово впервые прозвучало вслух. Липкое слово, от него не избавиться. Элси следит за лицом Дигби. — Да, именно прокаженная, Дигби. Это я и есть. Никто не держит прокаженных в своем доме. Невозможно сохранить это в тайне. Поверь, — подалась она к нему, — ей нигде не будет так хорошо, как с моей свекровью. Большая Аммачи — это сама любовь. А еще у девочки будут Малютка Мол и Анна-чедети.

— И твой муж?

Элси покачала головой:

— Он в плохом состоянии. От боли в сломанных ногах он принимал опиум, но не смог вовремя остановиться. И теперь опиум — это весь его мир. — Коротко вздохнув, она взглянула в глаза Дигби. — Он думает, что это его ребенок, Дигби. И у него есть основания. Только одно основание, один раз. Он был в наркотическом тумане. Я не стала сопротивляться. Могла бы, но не стала. Узнав, что я беременна, он убедил себя, что это Нинан родился вновь. Что таким образом Бог его простил. А когда родилась девочка, он окончательно отдался опиуму.

Тишину нарушал лишь звук капающей из крана воды.

— Единственным выходом было, чтобы они подумали, будто я погибла. Зачем обременять их знанием о болезни? Если бы рассказала Большой Аммачи, она настояла бы, чтобы я осталась. Она обняла бы меня и приняла, несмотря ни на что. Прямо как ты. Но я погубила бы всю семью. Разрушила их репутацию. Разрушила жизнь своей дочери. Сердце мое разрывалось от того, что я не могла открыть правду Большой Аммачи. Пускай лучше она думает, что я утонула.

— Но если Мариамма будет жить здесь с нами, но отдельно…

— Нет, Дигби, — отрезала она, отодвигаясь. — Послушай меня! Знаешь, сколько ночей я провела без сна, обдумывая все это? Я умерла прошлой ночью, чтобы моя дочь могла жить нормальной жизнью. Понимаешь? Это означает, что мне нужно спрятаться там, где меня никогда не найдут. Никогда! Я должна оказаться там, куда никто не подумает заглянуть, никто случайно на меня не наткнется, никаких слухов обо мне не сможет появиться. Моя дочь никогда не узнает о моем существовании. Элси утонула. Понятно? «Сады Гвендолин» — совсем не то место. — Ее волнение и ее решимость заставили Дигби умолкнуть. — Иной выход — это сделать шаг с края Кресла богини. Но я пока к этому не готова. По крайней мере, пока могу работать. Я хочу творить, пока в состоянии это делать. И могу заниматься этим в «Сент-Бриджет».

Он помог Элси выбраться из ванны, вытер ее. Она сложила полотенце вдоль, пропустила его между бедрами и завязала как мунду, чтобы полотенце держалось. Как только она легла в постель, он принес аптечку — обработать и перевязать ее мозоли. Она попыталась отодвинуть ноги.

Дигби вспомнил волдырь после их первой прогулки. Она тогда не почувствовала боли. Было ли это ранним симптомом, который он пропустил? Когда она занималась скульптурой, мозоли образовывались у нее на руках, но это было нормально — в отличие от того, что Элси почти не замечала их. А теперь ей все равно, ступать по ковру или наступить на гвоздь, ощущения одинаковы.

— Я бы предпочла, чтобы ты их не трогал, — сказала она, наблюдая за его работой.

— Так нельзя заразиться.

Элси горько рассмеялась:

— Вот и Руни то же говорил. Но, Дигс, я же заразилась. Как? Потому что росла рядом с лепрозорием? Потому что навещала Руни? Каким образом?

— Мы все уязвимы в тот или иной момент. Некоторые из нас более восприимчивы.