Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

«Укрепили» Союз писателей партийными аппаратчиками, хотя в письме Ангарова речь шла совсем не о том. Оно — одно из немногих официальных сообщений высшему руководству, где речь идет не об идеологических недостатках, а о реальном поведении членов Правления СП, о действительно неблагополучном положении, сложившемся в Союзе… Но дело-то было не в личных недостатках людей, стоящих во главе писательской организации, как, видимо, считал Ангаров, а в тех основах, на которых строился Союз писателей; как и основы в других сферах советской действительности, ведущих неизбежно к возникновение сугубо бюрократических структур, с жестким регламентированием. Никакого иного результата быть не могло. Такой бюрократической структурой СП остался и в дальнейшем. С самого начала то, что задумано Сталиным, никак не совмещалось со свободным творческим объединением. Личная же судьба Ангарова не отличалась от судеб многих других: он репрессирован «за участие в организациях правых и проведение вредительской деятельности в области литературы и искусства» (Гро м² 65-6). Вскоре, по предложению Ставского, проводится пленум: в состав членов Президиума Правления ССП выбираются дополнительно новые члены, о чем 17 декабря 37 г. извещается секретарь ЦК А. Андреев.

Обстановка рождает кляузы, самодеятельные доносы. Разобраться, кто в чем прав невозможно. 2 марта 38 г. писательницы В. А. Герасимова и А. А. Караваева жалуются Андрееву на Ставского и Всев. Вишневского — «ставленника Ставского», на недостатки в работе в ССП, систематические безобразные провалы; Вишневский назвал карьеристами, чуть ли не врагами народа крупных писателей (Вс. Иванова, Л. Леонова, К. Федина, Н. Вирту); против Ставского выступила редактор «Литературной газеты» Войтинская; тот организовал против нее клеветническую статью. Авторы жалобы пишут, что могли бы сообщить больше фактов, но думают, что достаточно приведенных; «если потребуются какие-либо уточнения или дополнения, просим принять нас»; они заявляют «Со всей ответственностью членов партии», что в Союзе… сложилось «совершенно нетерпимое положение», при котором большинству писателей не только трудно, но просто невозможно жить творческой жизнью. Письмо, конечно, является доносом. Читать его противно. Тем более, что оба автора входят в правление Союза писателей, на которое жалуются. Но и Ставский с Вишневским, видимо, тоже соответствовали тому, что о них писали в доносе.

Где- то в первую половину марта (до 15-го) 38 г. О. С. Войтинская, в связи с обсуждением книги Фейхтвангера в писательских организациях, пишет Жданову довольно длинное письмо на 4 страницах. По сути письмо не о Фейхтвангере, а о дрязгах в писательских организациях: «Я считаю своим партийным долгом рассказать» о положении в Союзе Советских писателей. Тот же донос, что и письмо Герасимовой и Караваевой. Начало «во здравие». О писателях, еще 2–3 года назад политически инертных, которые ныне «потянулись к партии». Войтинская приводит ряд примеров: слова Леонова: я иду с коммунистической партией; позиция Погодина, глубоко оскорбленного книгой Фейхтвангера; поэтому он «написал очерк „Товарищ Сталин. Сталин — гордость нашей эпохи“; высказывание Сельвинского: в свое время я ходил к Троцкому, Бухарин мог бы меня вовлечь; ''И вот сейчас я счастлив, что разоблачил шпиона, сообщив о нем в органы НКВД''»; позиция П. Тычины, который был ярым националистом; услышав о письме т. Сталина Соболеву, Тычина сказал, что потрясен: «Если у такого великого человека, как Сталин, есть время заниматься нами, то, значит, мы нужны». По словам Войтинской, всё это свидетельствует о здоровом настроении основного ядра писателей. Трудно сказать, насколько приводимые ею примеры соответствовали действительности. В чем-то, вероятно, соответствовали, но свидетельствовали они вовсе не о «здоровом настроении».

Затем Войтинская останавливается на «неправильном отношении» некоторых писателей к свободе печати, как понятию буржуазному, к блоку коммунистов и беспартийных, как временной уступке. Именно последнее — главная тема ее письма. Речь идет о сложном положении в «Литературной газете», которую она редактирует, об огромной ответственности, которая ложится на коммунистов: со «всей ответственностью утверждаю, что Ставский и парторганизация СП» заняты грызней и забыли о своей основной задаче.

Войтинская пишет о «книге Фейхтвангера», которая вызывает сочувствие у определенной группы писателей (они считают: «Фейхтвангер смог сказать то, что нам запрещено»), а партком не обратил на книгу внимания. «Лягнув» мимоходом книгу Фейхтвангера и попутно «настучав» на писателей, которые её одобряют, и на партком, Войтинская вновь возвращается к дрязгам в Союзе писателей. По ее словам, писательская партийная организация не ведет работы с беспартийными авторами; Ставский борется против Фадеева; руководство писателей равнодушно относится к благотворному перелому в произведениях П. Тычины, к творчеству Корнейчука; боязнь самокритики, политическая пассивность; тон во многом задают беспартийные; всё это способствует вредительской работе. Таким образом, Войтинская посылает в самые высокие партийные инстанции развернутый донос и выражает готовность дополнить его при встрече. Ею высказывается пожелание, чтобы ЦК вызвал на беседы группы партийных и беспартийных писателей, которые «прояснят обстановку». В комментариях сообщается, что Войтинская писала непосредственно и Сталину, сообщая, что она выполняла задание НКВД «в деле разоблачения „врагов народа“ в писательской среде».

В доносе Войтинской неоднократно упоминается книга Фейхтвангера, которая в это время обсуждается (и осуждается) писателями. Комментаторы Бохумского сборника считают, что вернее всего речь идет о романе Фейхтвангера «Лже-Нерон» (36 г.), в котором можно усмотреть некоторые аллюзии на Сталина. Думается, более вероятно другое — книга Фейхтвангера «Москва. 1937». В 37 г. Фейхтвангер был в СССР и беседовал со Сталиным. В итоге его поездки появилась книга «Москва. 1937», напечатанная в том же году в Москве. Отношение Фейхтвангера к Советскому Союзу, к Москве, отразившееся в книге, было, как и у многих других иностранных писателей, посетивших СССР, весьма положительное. Поэтому книга и была так быстро напечатана. Но не все в ней, видимо, вызывало сочувствие Сталина. Писатель, рассказывая в ней о своей беседе с советским вождем, затронул вопрос «о безвкусном, преувеличенном преклонении» перед личностью Сталина. В ответ на его слова, тот «пожал плечами», заметив, что это извинительно для тех, кто, занятый практическими делами (т. е. народ, рабочие, крестьяне), не может совершенствовать свой вкус. Потом пошутил по поводу множества своих портретов во время демонстраций. Фейхтвангер возразил, что и люди со вкусом выставляют бюсты и портреты Сталина в подходящих и неподходящих местах, например на выставке картин Рембрандта. Сталин стал говорить более серьезно, о подхалимствующих дураках, которые приносят более вреда, чем враги; он, дескать, вынужден терпеть их, так как поднятая вокруг его имени суматоха доставляет радость ее устроителям и относится не к нему лично, а к советскому государству. Смысл высказывания такой: восхваления хочет народ, и я вынужден его терпеть. Позднее Молотов говорил о «культе Сталина» следующее: Сталин сперва боролся с культом своей личности, а затем «понравилось немножко» (Гром144-5). Таким образом, книга Фейхтвангера была издана, одобрена в той мере, в какой писатель хвалил виденное в СССР, но там, где он касался «культа Сталина», его резко осуждали. Обсуждение-осуждение проводилось и среди писателей, то ли по собственной инициативе (вряд ли), то ли по указанию сверху. Не исключено, что речь шла и о «Лже-Нероне», но это менее вероятно: роман вышел сравнительно давно, до поездки Фейхтвангера в Москву, до его беседы со Сталиным. Вряд ли сама поездка и беседа могли состояться, если бы Сталин усмотрел в «Лже-Нероне» намек на себя (ироническую зарисовку посещения Фейхтвангером СССР см в романе Александра Червинского «Шишкин лес». New York,2003, M.2004 (256–274). Как отклик на «сигналы» добровольных «осведомителей» следует, вероятно, рассматривать совещания писателей, проводившиеся Андреевым и Ждановым 25, 27 марта и 8 апреля 38 г.

Достается и журналам. 4 августа 39 г. принято постановление Оргбюро ЦК о журнале «Октябрь». В нем утверждается, что в «Октябре» помещаются произведения с идеализацией шпионов и диверсантов; критикуется Сельвинский, который под видом лирики проповедует пошлость, цинизм, арцибашевщину. 19 августа 39 г. П. Н. Поспелов (зам. начальника отдела пропаганды и агитации ЦК) и Д. А. Поликарпов докладывают Жданову «О редакциях литературно-художественных журналов», о том, что руководство ими поставлено неудовлетворительно; журналы «Красная Новь», «Октябрь», «Звезда» не откликнулись на награждение писателей, на решения XVШ съезда. На основании этого доклада, под тем же названием, 20 августа выходит постановление Оргбюро ЦК, с тем же примерно содержанием, но более резкими оценками: «допущены грубые политические ошибки». Принято решение, чтобы во главе редакций журналов стояли ответственные секретари, которым поручено отвечать за идейно-политическое направление и содержание журналов, за организацию авторского коллектива, работу с авторами и пр.; такой секретарь должен возглавлять редакционную коллегию, руководить ею; Управление пропаганды и агитации вместе с Управлением кадров в десятидневный срок обязано представить в ЦК кандидатуры ответственных секретарей; после утверждения их, с их участием следует провести работу по подбору редколлегии; проследить за выполнением этого постановления. По сути дела постановление вводило в журналах институт всевластных партийных комиссаров.